Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

– А что сбылось? С чего ты битый, Архип? – строгим тоном, как может спрашивать учитель, застукавший своих учеников за неподобающим занятием, спрашивал подошедший.

– Вот, стало быть, отец Иннокентий, стрелец этого полковника рылся в карете владыки, – сказал Архип, показывая на меня пальцем.

Вот как есть – стукач‑первоклашка. Нажаловался‑таки учителю. Сейчас к директору поведут. А потом, того и гляди, родителей вызовут. Кто у меня родители?

Вспомнился батюшка, и лёгкое настроение вмиг слетело. А как бы он действовал? А ведь я и не простился с ним, поспешил дела служебные ладить. Похоронил его без соборования, по‑быстрому, словно татя какого, а не уважаемого и любимого многими человека.

Нужно будет как‑то сгладить это. А то и сестренка и брат смотрели на меня, когда уезжали в Троецу, как на врага народа. Мать только… Словно прощалась. Но зря, я помирать не собираюсь, еще встретимся.

– А не посылал ли ты, полковник, ещё кого грабительствовать? Но уже в покои патриарха? – строго, требовательно спрашивал подошедший отец Игнатий.

– А вот патриарху об том и скажу! – сказал я и всем своим видом демонстрировал, что разговаривать с ними больше не намерен.

Если сейчас эти люди в рясах не захотят проводить меня к патриарху, то я сам пойду туда. И пусть попробуют остановить!

Чуть в стороне уже на наши крики стали собираться стрельцы. Мою ли сторону выберут, в случае драки? Это ещё неизвестно, но теперь сами по себе боевые люди смущали монахов, может быть, даже и останавливали.

Это как на разборку в третьем классе привести старшеклассника. Так, чтобы тот только постоял в сторонке и понаблюдал за происходящим.

– Пойдём до владыки! Но ружьё всё сдашь при входе, – потребовал отец Иннокентий.

Если требования стороны условно враждебной полностью или почти полностью соответствуют тому, что мне и нужно, то почему бы тогда не промолчать? Лучше избежать эксцессов. И без того не понятно, в какую сторону повернётся мой новый разговор с патриархом.

А что, если не пойдёт по‑моему – точно уйду на Дон! Или даже попробовать южнее обосноваться? Уверен, что смогу увлечь за собой пусть не большую часть стрельцов, но даже если сотни три воинов пойдут, – это уже очень серьёзная казачья станица получится. Вон, Аньку с собой возьму, женюсь. Мало ли казаков в жены брали черкешенок, да татарок. И будем жить поживать, и… Да не смогу я так. Без государства, не смогу.

Так ли, нет ли, но это уж самый крайний вариант развития событий.

Патриарх встретил меня буравящим взглядом. Казалось, что вот‑вот из глаз владыки ударят молнии. В моём воображении это даже произошло.

Владыка сидел на стуле, я же стоял напротив. Уже это позволяло усилить со стороны Иоакима нажим. Тот, кто сидит, всегда будет казаться более правым, чем тот, которому присесть не разрешали пока. Но присесть в присутствии без приглашения? Я понимал, что и без того разговор будет сложнейшим. Зачем же усугублять?

Патриарх был человеком в годах, но явно крепким. Его, по большей части, густая борода не имела «подкладки» в виде второго подбородка, и никакого большого пуза также не угадывалось под одежей. Поджарый такой старичок. Может и физическими упражнениями не брезгует, или какой работой.

Вообще, при других обстоятельствах, уверен, что у меня было бы больше уважения к патриарху. Стяжательства в нем не увидел, разумен, поджарый, а я всегда уважал людей, могущих смотреть за собой. Но вот эта возня вокруг бунта…

На входе впервые меня серьёзно обыскали. Нашли засапожный нож и его забрали вместе со всем другим оружием. Но у меня всё ещё был припрятанный в рукаве клинок. Упаси Господь, чтобы я им воспользовался.

– Ты был ли в моих покоях? – после долгой паузы спросил патриарх.

– Да! – коротко и однозначно ответил я.

Вновь пауза. Было видно, что патриарх размышляет. Нет, это не те полуразумные исполнители, которыми окружил себя владыка. Передо мной сидел человек, обладающий, можно сказать, продвинутым компьютером в голове.

– И твой расчёт на то, что я в одночасье покорюсь, токмо бы бумаги не достались боярам и малолетнему царю? – усмехаясь, спросил патриарх.

– Нет! – спокойно, при этом прикладывая немало усилий, чтобы не проявлять лишних эмоций, отвечал я.

– Вот как? – мне всё‑таки удалось смутить старика. – И чем пужать меня удумал?

– А я, владыко, пужать тебя не желаю. Я уговора смиренно прошу, яко пастыря! – сказал я.

– Смиренно? – взревел патриарх. – А не бесноватый ли ты часом? Али скрытный еретик, что вознамерился хулу возложить на меня, голову христианской церкви!

– Бам! – массивный посох ударил по каменному полу.

– Коли из двуперстников, так и вовсе разговора не будет! Убью, не гледячи ни на что! – прорычал патриарх.

Я перекрестился тремя перстами. Лицо грозного владыки разгладилось. Неужто для него главное в жизни – это борьба со старообрядцами? Вон, себя хоронить собрался, так как явно не будет ничего хорошего патриарху, если бояре узнают о бумагах. Но все едино… С еретиком общаться не будет! Или я преувеличиваю?

Да, действительно патриарх может объявить меня бесноватым или еретиком. Однако тогда он и не стал бы со мной разговаривать. Взял бы да и объявил – схватили бы меня под белы рученьки, да и в храм поволокли бы бесов изгонять.

– Владыко, не о себе беспокоюсь, а о церкви нашей христианской, триединой. Не можно еретикам узреть те бумаги, кои у тебя были, – сказал я.

И все же немного угроз нужно. Хотя бы обозначить свою осведомленность о болевых точках оппонента.

– А ну, не сметь угрожать! – вновь взревел пуще прежнего патриарх.

Покраснел, а голос взвился петухом.

И тут‑то он выдал себя. Наверное, если бы в этом времени была такая наука, как психология, если бы тут учили распознавать некоторые жесты и мимику людей, чтобы понимать, когда они лгут или когда эмоции у них бушуют внутри, то патриарх повёл бы себя иначе.

А так он полностью подтвердил мои предположения, что не так уж владыко и опасается, что документы станут достоянием бояр. Хотя наверняка это был бы нежелательный сценарий для патриарха.

Более всего заботит Иоакима, чтобы старообрядчество не получило в свои руки ценный приз. Это же насколько можно опорочить имя патриарха, если старообрядцы начнут распространять, да ещё и с доказательствами, что владыко сам намерен стравливать между собой христиан, что он имеет причастность к началу бунта. А значит, и кровь, пролитая за время пока ещё непродолжительного стрелецкого мятежа, лежит именно на руках патриарха.

Вот почему он сразу же невзлюбил меня. Ведь это я первым пролил кровь. А значит, переступил за ту линию, которую пытался прочертить патриарх.

– Бумаги возверни! – сделал попытку владыко, но я промолчал. – А ежели тебя не станет? Вот найдётся такой тать, который убьёт полковника?

– То у меня есть доверенные люди, которые бумаги те размножат и по всей Москве раскидают. Ну и боярам передадут, – спокойно ответил я.

Поверит или нет? Ведь мне некому доверить такие ценные и взрывоопасные документы. Тот же Прошка, пусть и проявил себя как верный мне человек – если дело коснётся уже не столько патриарха, сколько истинной веры, явно спасует.

Время нынче такое. Вера превыше и товарищества, порой, даже и семейных уз. Это Пётр Алексеевич ломать будет. И я в том ему помощник.

Нет, саму веру ломать я не хочу. А вот разделить, где кесарю будет кесарево, – это необходимо. История показывает, что теократические государства не выдерживают конкуренции с теми, где светская власть доминирует.

А для меня основное – это государство!

– Говори, чего ты хочешь! Поглядим после, выйдешь ли ты из покоев моих – али убьют тебя, как того вора, что пришёл убить меня, – сказал патриарх, сверкнув хмурыми очами.

И я оценил его посыл. А ведь действительно, можно же объявить, что я еретик, подкинуть что‑нибудь… Что там у еретиков, может, кресты иные? Интересно, если будут вырезать у меня крест из груди, так это ещё и мучеником стану, лет так через триста. Так что убивать меня – ему не самый лучший вариант. Наверняка патриарх это знает, но всё‑таки решил припугнуть.