Путь к славе (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

— Сюда бегите, сюда! Быстрее!

Капитан закричал, призывно махнув рукой — и спустя пару минут выжившие, хрипло дыша и судорожно хватая воздух пересохшими глотками, свалились в ход сообщения… Незнакомый, чумазый танкист хрипло попросил:

— Воды!

Кудасов молча кивнул, снял с пояса собственную фляжку, протянул мехводу — а красноармейца Третьякова, бойца отделения Пархоменко, напоил подоспевший Шитюк. Дав выжившим напиться и перевести дух, ротный требовательно приказал:

— Докладывайте!

Но танкист, едва разминувшись с гибелью, потерянно замолчал, обернувшись в сторону горящего танка. Он словно не слышал вопрос капитана, не сумев еще толком отойти от догонялок со смертью — и только теперь осознал, что товарищей его больше нет… Заговорил Третьяков — худощавый красноармеец с веснушками на носу и разбитыми о башню «бэтэшки» губами:

— Товарищ капитан, докладываю… Большая колонна немцев шла, одних танков штук десять — а за ними автомашины с пехотой и пушками на прицепе. Сколько не знаю, когда бой начался, считать уже не мог… Головной танк наши подожгли, когда он мимо засады прошёл — в корму уделали. Так столб пламени полыхнул — метров пять в высоту! Еще два немца сходу накрылись, попытавшись выйти на обочину — подорвались на минах. Ну и в борта наши жгли — у немцев, говорят, борта слабые…

Словно бы в поисках подтверждения, красноармеец обернулся к танкисту — но тот по-прежнему молчал. Тогда боец продолжил:

— Конечно, оставшиеся танки развернулись, начали стрелять — а с грузовиков посыпался десант немецкий. Мы открыли огонь по команде старшины; Пархоменко вложил очередь в кузов с десантом — так ведь любо дорого! Ровной строчкой вдоль борта! И еще одну машину водитель сдуру загнал прямо на мину — куски мяса во все стороны летели…

Глаза бойца хищно блеснули при воспоминании о том, как грузовик с десантом подорвался на противотанковой мине — но тотчас потускнели:

— Только больше их было, товарищ капитан. Сильно больше. И немцы под огнем не растерялись, пушки стали отцеплять, разворачивать в сторону засады… Тогда мы по команде Пархоменко по расчетам огонь открыли. Один повыбили, уцелевшие артиллеристы залегли — а что толку? Оставшиеся пушки обстреляли наши танки, подбили одну «бэтэшку». Броневик еще раньше германские танки сожгли, он только одного германца достать успел… А к нам уже фрицы подобрались — и метров с сорока гранатами закидали! Старшина одну от себя отбросил — а его тотчас очередь, через грудь…

Третьяков вроде даже всхлипнул — но после твёрдо закончил доклад:

— Уцелевшим бойцам командир танка крикнул на корму забираться. Он метко бил — два танка германских накрыл и две пушки заткнул, уже когда отступали…

Кудасов согласно кивнул. Картина боя в засаде словно ожила перед его глазами, все встало на свои места — включая звуки перестрелки, что он слышал из окопов. Остался лишь самый главный вопрос:

— Сколько немецких танков уцелело?

Боец нервно облизал разбитые, и оттого сильно распухшие губы:

— Там разные были машины, товарищ капитан. В засаде сожгли три пушечных, что покрупнее — одна, правда, на мину наехала, и с места стреляла. Вот ее там и добили… Однако воевали также и пулеметные танки. Их крепко пожгли, два немца на минах подорвались. Но один вроде остался; он за «бэтэшкой» в погоню не пошёл — куда ему тягаться с настоящим танком! И еще две пушки у немцев точно остались…

Словно в подтверждение слов красноармейца, на дороге завиднелся низкий, приземистый танк — а следом за ним и несколько автомашин.

— Ясно… Ты, Третьяков, свою трехлинейку где потерял?

Немного пришедший в себя боец с ужасом округлил глаза. Винтарь он выронил, когда двадцатимиллиметровые бронебойные снаряды рвали тела его товарищей на броне «бэтэшки». Тогда он от ужаса забыл, как себя зовут — и бежал, слепо бежал… Парню повезло, выжил — а вот оружие потерял. Не успев еще привыкнуть к войне и понять её, красноармеец Третьяков мыслил категориями мирной, довоенной службы. А тогда утеря личного оружия была серьезнейшим нарушением! Фактически, преступлением…

Капитан, впрочем, не стал долго мучать бойца:

— Возьмёшь трехлинейку Шитюка — и чтобы стреляя, целился! А вы, товарищ танкист, готовы драться? Готовы отомстить немцам за погибший экипаж?

Совсем невысокий — метр шестьдесят, от силы — но при этом довольно развитый тяжелым крестьянским трудом мехвод словно впервые увидел капитана. Сперва взгляд его, обращенный на ротного, был непонимающим, удивленным — но осознав слова Кудасова, танкист твердо, решительно ответил:

— Так точно!

— Вот и хорошо. Тогда именно ты пойдешь ко мне вторым номером в расчёт. Семёнов, продолжай рыть окоп, потом сменимся!

— Есть, товарищ капитан…

Поредевшая кампфгруппа остановилась примерно за полкилометра от окопавшейся роты. Часть мотоциклетного разъезда успела вернуться к своим и предупредить о заслоне. А о судьбе камерадов красноречиво свидетельствовали побитые пулями, сиротливо замершие в низине мотоциклы… Ох, как корил себя капитан за приказ открыть огонь по «цундаппам» — уж трофейные мотоциклы точно пригодились бы его роте! Но в бою он мыслил другими категориям — и надеялся лишить вражескую разведку транспорта, средства к бегству…

Однако теперь немцы сходу убедились в том, что помимо танковой засады существует и пехотный заслон. Замерла на месте «единичка», а германские расчёты развернули две уцелевшие с боя противотанковые пушки. Кудасов ждал, что они первыми откроют огонь — и что орудия поддержат танкисты обездвиженной «двойки»… Дымящая «бэтэшка» мешает немцам целиться по взводу Малкина — но в сторону опорника самого капитана панцер вполне может врезать!

Однако Кудасов ошибся — первыми открыли огонь германские батальонные минометы калибра восемьдесят миллиметров; их поддержало также несколько легких ротных «самоваров». По позициям обоих опорников ударил целый град мин… И как же остро пожалел капитан, что его бойцы не успели нарыть окопов полного профиля с полноценными укрытиями по типу «лисьих» нор!

Мины загремели в ходах сообщения — а когда они залетают в стрелковые ячейки, раздаются отчаянные, резкие вскрики боли… Несколько красноармейцев, не выдержав выматывающего душу воя мин (каждая из которых летит словно в твою ячейку!) рванули наружу. Но их догнали осколки часто рвущихся «огурцов» и снарядов батальонных «самоваров», в их сторону ударили пулеметная «единичка» и пушечная «двойка»…

Последняя, правда, замерла метрах в семистах от обоих опорников, и очереди автоматической пушки сильно рассеиваются на расстоянии. Но все же бронебойные трассы находят свои цели — хотя германский экипаж и не частит… Капитан также сжался на дне ячейки, деля ее с уцелевшим танкистом — перейти в чуть расширенный окоп Семенова Кудасов и его второй номер уже не успели.

По совести сказать, ротный не меньше других боится умереть, боится за свою жизнь; когда в бою стреляешь в ответ, страх притупляется — но сейчас достать врага никакой возможности нет. Целый рой мин гремит за бруствером, на бруствере, совсем рядом в ходах сообщений! Отовсюду доносятся крики боли, испуганные возгласы, вопли о помощи; со всех сторон летят комья земли, поднятые вражескими снарядами — они взрываются, едва коснувшись земли… Одна мина рванула совсем рядом с бруствером командирской ячейки — и на голову, за шиворот Кудасова густо посыпалась земля.

А очередной «огурец» влетел точно в сдвоенный окоп расчета станкового «максима»…

Глава 4

Набирая высоту мина звенит, словно натянутая стрела — а после, на секунду замерев в точке максимального подъема, с раздирающим душу воем стремится к земле. И каждый раз думаешь — вот, моя! Точно моя! Сейчас влетит в ячейку, и абзац…

Алексей Кудасов рано женился, еще в училище; вскоре родилась дочка, а после выпуска появился на свет и сын. Молодую семью помотало по гарнизонам — особенно запомнилась служба на Урале, в части, расположенной недалеко от поселения Верхняя Салда. Год назад ему дали статус города, но сама семья Кудасовых жила в военном городке… Рядом живописная тайга, реки Салда и Иса, рыбалочка в редкие свободные деньки. А в лесу летом красота невероятная; в изобилье ягод, грибов, орехов — хоть и комаров засилье! Но зимой переметало так, что выходную дверь не откроешь — а в самую стужу в подъезды коммунальных домов заходили греться рыси… Выйдешь на дежурство вечером — а на тебя зеленые глаза таращатся, того и гляди скинется хищная кошка! Но молодые рыси, рискнувшие выйти к людям, старались не проявлять агрессии — по крайней мере, пока их самих не трогали.