Великий диктатор. Книга третья (СИ) - "Alex Berest"

Напрягли все свои связи и смогли добиться для него должности главного фабричного инспектора Улеаборгской губернии. Кауко немного поупрямился и покапризничал, но мы с дедом, подключив жену брата, смогли его переубедить. И он, в конце сентября перебрался в свой пустующий Улеаборгский дом. Больше всех в его семье переезду радовались мои племянники Матти и Ян. Старший, Матти, уже вовсю занимался в авиационном пионерском кружке при аэродроме, а младший, Ян, неожиданно проявил интерес к работе на радио.

Слева от деда пристроились Эса с супругой и Ахти. Из всех братьев Эса был единственным, кто продолжил простую крестьянскую жизнь. Ну, насколько это было возможно. Потому что вся наша семья, неожиданно забросив прежний уклад жизни, понеслась в разные стороны. Кто к власти, кто к богатству, а кто, как я, к знаниям. На Эсе теперь полностью висели все бывшие бизнесы нашей семьи. Рыбоводство, картофелеводство и лесоводство. И тут уж ему приходилось крутиться с утра и до позднего вечера. Естественно, что все эти дела он тащил не в одиночку, ему очень помогала его семья и наёмные работники.

Братец же Ахти, как и прежде, занимал пост секретаря Улеаборгского епископа. Но к этой должности добавились и новые. В мае месяце совет епископов назначил Ахти суперинтендантом приходов Лаппмаркен и Кеми, а Улеаборгский диоцез поставил его пробстом новой церкви «Вифлемских младенцев» в Порт-Романове. Так что в родном доме он появлялся очень редко.

При наших нечастых встречах он даже признался мне, что думает о том, чтобы выучиться на пилота. А то добираться до некоторых приходов очень долго и трудно. Он даже робко поинтересовался у меня, не смогу ли я пожертвовать матери нашей лютеранской церкви один самолёт. На что я заверил его, что всегда и с радостью. Но дальше мечтаний и разговоров дело у него так пока и не продвинулось.

В противоположном конце стола восседал я. А по бокам от меня расположились семьи моих сестричек. Им самим было особо некогда рассиживаться, так как они прислуживали за столом, меняя блюда и убирая грязную посуду. Но время от времени, когда дедуля поднимал очередной тост, Анья и Тюуне возвращались на свои места и прерывали мой разговор с их супругами.

Пентти, муженёк Аньи, так и продолжал работать главным инженером на нашей гидроэлектростанции. Супруг же сестрицы Тюуне, Микка, как-то совсем неожиданно выбился в помощники Кевина Райта, директора кирпичного завода. За последние годы, англичанин прилично сдал, стал много болеть и, по договоренности с дедом Кауко, готовил потихоньку Микку Рантанена на своё место.

Разговор же у нас шёл вокруг глиняного карьера, сырьё в котором и не думало кончаться. Хотя, по прогнозам геологов, должно было иссякнуть на глубине восьми метров. Главной проблемой было отведение грунтовых вод, которые изначально отводились паровыми помпами, а после возведения электростанции — электрическими насосами. Но с каждым годом их количество и мощность приходилось увеличивать, что приводило и к удорожанию конечного продукта — кирпича.

Пентти предлагал вполне реальное решение — построить однотурбинную электростанцию, перегородив плотиной ближайший овраг. И откачивать туда воду. Что позволит уменьшить расходы на электроэнергию. Но поскольку оба уже были в подпитии, то постоянно путались в расчётах, которые вели на бумажных салфетках. И тогда приходилось вмешиваться мне, чтобы поправить их и утихомирить. Несмотря на то, что они оба были прилично старше, слушались они меня беспрекословно и тут же прекращали ссору.

Многочисленные младшие отпрыски моих братьев и сестёр, поужинав, расположились в библиотеке, где затеяли грандиозную битву в монополию. Их азартные, а порой и возмущённые вопли долетали до нас даже из-за закрытых дверей. И тогда к ним наведывалась матушка, чтобы успокоить наиболее расшалившихся внуков и внучек.

А парочку самых буйных и всех наиболее мелких она уже давно загнала спать, сразу после прихода к нам дяди Каарло. Брату отца в этом году припала очередь изображать у нас на хуторе Йоулупукки. В прошлом году в костюме этого рождественского козла ходил по домам отец моего кузена Микки, дядя Юнис.

Насколько я помнил, у нас, здесь, на хуторе и в Яали, подобной традиции не было. Кто и откуда её притащил, и почему она стала популярна, я так и не выяснил. Главное, что наш старенький пастор был не против, а детишкам очень быстро понравилось получать незамысловатые сладкие подарки на Рождество.

……

— Как же я по тебе скучаю, — признался я своему тонтту после семейного застолья, когда собирался ложится спать. — Хиири, может ты ко мне в Гельсингфорс как-то переберёшься?

На это предложение мой домовой возмущенно фыркнул и ушуршал в сторону кухни. Но, тем не менее, показал мне подробный информационный сон, как обзавестись новым тонтту.

Сон был очень реалистичным. И состоял из двух частей. В первой части приснилось мне, что я на лыжах добрался до того самого «сейда», под которыми ползал в малолетстве после свадьбы брата Эсы в компании со своими новыми родственниками Исмой и Хилккой. После чего извлёк из своего рюкзака старый валенок и, установив его рядом с этой каменюкой, положил внутрь обуви кусочек сала.

Во второй части я опять пришёл на лыжах к «сейду» и обнаружил, что он раскололся пополам, а сквозь валенок пробивается свечение почти такое, как от моего тонтту, когда он находится за стеной или на первом этаже. Заткнул валенок старым треухом и, поместив его в рюкзак, направился почему-то не домой, а сразу на железнодорожный вокзал. На этом я и проснулся.

— Ну и ни хрена себе, — выдохнул я первое, когда осознал, что это не сон уже. — Вот как оказывается добывают себе домовых. Ну, спасибо тебе, Хиири, просветил. А нести нового, пойманного, в дом к старому уже нельзя? Или что? Они передерутся? Или сразу аннигилируют? Мда. Однако. Да и ладно, чего я теряю? — продолжил я размышлять вслух. — Попробую, а вдруг получится?

И вскочив с кровати, принялся лихорадочно одеваться, пытаясь попутно вспомнить, где мои лыжи, и где добыть старый валенок и кусок сала так, чтобы не привлечь к себе внимания. А то за мной точно кто-нибудь увяжется.

……

— Это что такое? — удивленно уставился на мой рисунок Йорген Расмуссен.

— Мотоцикл. Для гонок на олимпиаде. Ты же на своей Фриде собираешься участвовать? А я хочу попробовать на мотоцикле. А твои мотовелосипеды меня категорически не устраивают.

Шведский король Густав V прислушался к моему совету и в качестве национального вида спорта на предстоящие летние олимпийские игры в Стокгольме внёс в список автомобильные и мотоциклетные гонки. Расмуссен как узнал про это, тут же решил участвовать на своей любимой «Sisu-F», где «F» обозначало имя его жены Фриды. Ээро Эркко был абсолютно не против, тем более, что траты на участие в играх автомобильной и мотокоманды полностью финансировала наша корпорация.

— А вот сейчас обидно было, — надулся датчанин. — Мой завод выпускает отличные мотоциклы. А вот такое чудовище только ты придумать мог, — и он обличительно потыкал пальцем в рисунок. — Вот это что за клювы?

— Брызговики.

— А почему так высоко?

— Чтобы не сломались при ударе о колесо. Хотя, ты прав. В Стокгольме неплохие дороги. Можно брызговики и ниже опустить.

Я задумчиво уставился на свой рисунок, который воспроизвёл по памяти с китайского подросткового мотобайка «Moto Trade». В той, первой жизни, нам на производство привезли на ремонт аж две штуки. Чтобы мы из двух ушатанных байков собрали один более или менее на ходу. Мы собрали, но заказчик пропал, и так и не забрал его. И время от времени мы катались на этом мотоцикле по территории завода.

— Ты собираешься ставить на него свой новый двигатель? — вывел меня из задумчивости новый вопрос Расмуссена. — И что это за странная вилка? Я не вижу никаких пружинных демпферов.