"Фантастика 2025-178". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Насута Екатерина

– С инкубами, – добавил Крымов.

– Верно! Или с самим дьяволом.

– И так бывало.

– Но Ксения едва не обиделась, только сказала: мое чудовище существует на самом деле. Она так и сказала: мое! Оно живет в Черном лесу. В самой его глубине. Куда никто не заходил, потому что страшно. Можешь верить, можешь нет. Тысячи лет живет! И я чувствую, что однажды оно придет за мной. Или я сама найду его. – Прыгунов отрицательно покачал головой: – Я тогда не поверил ей, а зря. Ведь в то самое утро, на зорьке, она пошла в Черный лес – искать свою судьбу. Она еще обмолвилась, мол, дождусь ночи в той заброшенной избушке. И рассмеялась, глядя мне в глаза: «А вдруг он сам за мной придет?» «А как же старуха?» – спросил я.

– Какая старуха? – поинтересовался Крымов.

– Есть легенда, что в той заброшенной сторожке то и дело появляется старуха отшельница. Чем живет, откуда взялась, чем питается? – неизвестно. Не всегда она там бывает, но ее видели, и не раз. Говорили, живет она в глубине леса, а сюда наведывается. Она может и направление указать заблудившемуся путнику, куда идти, и обмануть. А человек потом совсем уже заплутает и не найдет дороги обратно.

– Что, пропадет? Канет? С концами?

– Я слышал, что и такое было. Ну так у нас пропадали люди.

– Они везде пропадают – по всему миру. И в больших количествах, между прочим.

– Но у нас, в Чернышах, коли пропал человек, – пожал плечами Василий Прыгунов, – то именно в Черном лесу. А коли пошел туда и далеко зашел, то, скорее всего, ту старуху и встретил. Я сам в это не верил, но до срока…

– Стоп, Василий, вы все время чего-то недоговариваете. Почему Ксения Петухова вот так открылась вам? При каких обстоятельствах? Вы не верили в старуху, но только до срока… Я журналист – вы меня так с ума сведете.

Прыгунов кивнул:

– Слушайте. Я пошел за Ксенией в тот день, на зорьке. Лес там такой – чаща. И чем дальше, тем хлеще. Я шел на расстоянии, просто знал, куда ведет дорожка. Когда небо посветлело над деревьями, сторожка была впереди. Я остановился у самого дома и стал прислушиваться. Дверь была приоткрыта. Я знал, что она там. Но вдруг не одна? Вдруг у нее и впрямь свидание с кем-то? Стоял так, и голова кружилась. А потом я услышал: «Да заходи уже ты!» На ватных ногах я поднялся по трем ступенькам, как сейчас помню, каждая из которых скрипнула на свой лад, открыл дверь и вошел. Ксюша лежала на охотничьей постели, на соломенном топчане, заложив руки за голову, перекрестив ноги. Она была в том самом белом платье в красный горошек. Оно задралось очень высоко. Совсем высоко, открывая полностью ноги. Помню ее розовые подошвы с золотыми и бурыми песчинками. «Думаешь, я не заметила, что ты следишь за мной?» – спросила Ксюша. Я молчал. Она была не похожа на себя. Ксюша как-то изменилась. Я стоял и смотрел на ее пылающее лицо и глаза. Видимо, она думала о чем-то, что так взволновало ее. Ждала, думала, желала всем сердцем и плотью. «Ты там не встретил его?» – спросила она. «Кого?» – испуганно оглянулся я. «Его, Васенька, его!» – «Того самого? Лешего?» – спросил я. «Ну да, что ж ты такой недогадливый…» – «Ты смеешься надо мной». – «Немного, Васенька, немного». – «Это выдумка, Ксюша». – «Ну тогда сядь ты ко мне, посиди рядышком. – Она похлопала ручкой по топчану. – Со мной рядышком хорошо будет». Я подошел и сел. Она повернулась на бочок, в мою сторону, поджала в коленях ноги, ее платье совсем задралось, и долго смотрела мне в глаза. То ли серьезно смотрела, то ли смеялась надо мной, не знаю. У нее глаза были такие, Андрей, знаете…

– Какие же? – вырвалось у Крымова, который не на шутку заслушался поэта-краеведа. – Какие у нее были глаза?

– Влекущие и манящие, – ответил белобрысый Василий Прыгунов. – Обещающие рай и ад.

– Ого.

– И отчаянно жадные, потому что Ксюше хотелось изведать все, что ее окружало, все познать, всего вкусить, и сполна. А еще в ее глазах была непостижимая грусть, которую она сама плохо осознавала. Или не осознавала совсем. Такие глаза околдовывают.

– Да, знаю, такие женщины способны околдовывать, – кивнул детектив. – И не захочешь – влюбишься.

У них над головой в густой зелени назойливо и бойко запела птица. Над полем носились гурьбой стрижи, рассыпались и собирались снова, взмывали вверх и ныряли вниз, будто искали кого-то в траве.

– Но смеялись ее глаза больше, – продолжал романтичный краевед Прыгунов. – Потом она тихо сказала: «Васенька…» «Да?» – откликнулся я. «Чего же ты застыл, дурашка? А? Дай мне руку», – попросила она. Я дал ей правую руку. «Что ж ты такой нерешительный, – сказала Ксения. Она сама положила мою руку на свое бедро. – Погладь, сожми, не бойся. Вот так. Ты же хотел этого – всегда хотел. А может, не надо было ждать моего разрешения? Не подумал об этом?» Тогда все и случилось. Она даже платье не успела снять. И случилось не единожды в тот день. Все мое желание выплеснулось как одна шальная бешеная волна. Вечером я позвал ее с собой обратно, в Черныши. Но она была уже другой – неприступной, почти незнакомой, и со мной не пошла, и меня не оставила рядом с собой. «Ты не обижайся на меня, – холодно сказала она. – Говорила же тебе: я ищу его – уже давно, как только узнала про него, лет с пятнадцати. И не ходи за мной больше, слышишь? Никогда не ходи». Это было больно. Но на что я рассчитывал? Я и так получил немало. Но в любви всегда всего мало! Я уходил в полном смятении чувств. Как в бреду.

– Сколько вам обоим тогда было?

– По двадцать лет.

– Это было единственное свидание? Любовное?

– Вы не дослушали, Андрей. Я вышел из избушки, прошел по тропинке метров сто – и тут же врос в землю. Уже подступал вечер. На пне недалеко от тропинки сидела тощая старуха – костлявая, с прокопченной кожей и длинными седыми волосами. Груди у нее висели как тряпки до живота под свободным платьем. Смотрела на меня и улыбалась беззубым ртом. Видок еще тот. Один только желтый клык и торчал у нее изо рта. Было в ней что-то страшное. Отталкивающее. Я еще заметил, что лицо у нее было степное.

– Степное?

– Ну да, с чуть раскосыми глазами. А на дряблой груди висело совсем не старушечье ожерелье.

– И какое именно?

– Я хорошо запомнил его. Это были бусы – очень красивые, ярко-красные с бурыми и серыми прожилками, в форме сердечек. Они так не подходили этой старухе! Эти бусы носить бы молодой красотке. Как моей Ксении… Моей! – усмехнулся он. – Тут она мне и сказала, сверля взглядом: «Не про тебя она, молодец, у нее другой хозяин будет, навечно будет. Пойдешь против него – он тебя прихлопнет как комара. Или съест. Он любит есть людей. Но если хочешь, я тобой займусь, обслужу казачка!» – и засмеялась беззубым ртом, а я шарахнулся от нее, как от огня. И когда уже бежал прочь по тропинке и слушал в спину ее лающий смех, то не сомневался, кого я увидел: ту самую старуху, которой пугали в Чернышах всех непослушных детей.

Как я оказался дома, и сам не понял. «Не про тебя она, молодец, не про тебя, – только и вспоминал я те слова. – У нее другой хозяин будет…» С тех пор, если я и встречал Ксюшу, что было очень редко, она проходила мимо так, будто и не знала меня. Но и я не лез к ней – что-то меня с той поры оттолкнуло от нее. Потому что когда думал о ней, то вспоминал и о той старухе, и о хозяине-людоеде, и не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, о ком шла речь – о НЕМ! О Хозяине Черного леса. О Лешем! О котором с юности грезила Ксения. И старуха та знала, о чем говорила.

– Да-а, – протянул Крымов и полез за новой сигаретой. – История…

– Лешего она не получила, зато спустя пару лет встретила тех мужичков с бассейном… Вы же увидели меня именно с дороги? – сделал он ударение на последнем слове.

– Да, с нее.

– Вот и она увидела меня с той дороги, когда ехала на своем авто. Спустя несколько лет. Уже нашумев по всем Чернышам, ославив себя и шлюхой, и ведьмой, и дьяволицей. Она поднялась по этому холму, поздоровалась, я опешил, если честно. Ксюша была в открытом свободном сарафане с голыми плечами. Почему я запомнил, потому что у нее была огромная татуировка по всему левому плечу – красные розы в зеленых листьях и темных шипах. Этот куст разросся широко и уходил и к шее, и к груди, и к лопатке. Вульгарно, вызывающе и красиво. Потому что была красива она сама. Роз было пять, и они очень хитро переплелись между собой, как на каком-то средневековом гербе. В руке она держала две бутылки пива. «Выпьем за мир?» – спросила Ксюша. «Я с тобой не ссорился», – ответил я. «Так выпьем или нет?» – «Выпьем», – кивнул я. А потом спросил: «Откуда взялось это тату?» И она ответила: «Увидела эти розы во сне. Вот в такой вот комбинации, и нарисовала их. Буквально на одном дыхании. Пока из памяти не ушло. Ну, а знакомый мастер, что ставил мне лилию на ягодицу, сделал свое дело». Слово за слово, мы разговорились. Разбили лед. И я спросил ее, нашла ли она то, что искала? И Ксюша ответила: нашла, не совсем то, правда, но тоже неплохо. И задала вопрос в свою очередь: рассказать? Я сдуру согласился, ответил: давай. Только некоторые вещи лучше не слушать. Вот тогда она и рассказала мне, как шла по этой вот дороге, – Прыгунов кивнул через плечо вниз, – где стоит ваша машина, Андрей, только подальше, шла куда глаза глядят; в подробностях рассказала, как познакомилась с каким-то богатейкой, который повез ее к себе, и как попала в руки целой компании таких вот бизнесменов, охочих до развлекухи. Слушать ее было мучением: вместо таинственного Лешего – обычный разврат и примитивный расчет. – Василий Прыгунов нервно пожал плечами. – Секс и бабки. Бабки и секс. Гадко.