– Может, еще кому написать? Пусть приедут, боюсь я, что не справиться мне одной.
– Не одной. Я тут остаюсь, Устя здесь. А что нам троим не под силу будет, то и другие не одолеют. И защитники у тебя будут, Гневушка сказал.
Хоть и не любила Добряна Агафью, а силу ее под сомнение не ставила. И Устю в деле видела.
– Беречься будем. Ждать будем. Ох, помогла б Богиня-матушка… ну хоть чуточку.
Агафья спорить не стала. Шагнула вперед, Добряну по руке погладила:
– Ничего, Добряна. Не бойся, одолеем ворога. Знать о нем – уже половина победы.
Утешало мало. Но вдруг?
* * *
Утро для царя поздно наступило, уж и полдень минул давно, как проснулся Борис.
Чувствовал он себя премерзко, во рту словно коровы нагадили, голова болела, подташнивало…
– Испей, государь.
Боярин Егор рядом был. Он и принял меньше, и телосложением крепче был, вот и опомнился раньше, уж и в себя прийти успел, и умыться, и даже рассольчику испить.
Борис в рассол вцепился, как в воду живую, в два глотка кубок выхлебал, потом второй. Пошел, голову в бадью с водой сунул, помотал там, выпрямился, воду с волос на пол стряхнул.
– Уф-ф-ф! Благодарствую, дядька Егор.
– Не благодари, государь, хорошо все.
– Не хорошо покамест, – вспомнилось Борису вчерашнее. – Но еще не поздно исправить все.
– Так и исправляй, государь. Пока живы мы – все сделать можно!
И с этим Борис согласен был. Пока живы – сделаем!
– Патриарха позови ко мне, дядька Егор. Всего ему знать не след, да и никому не след, а про развод скажу.
– Гудят палаты, что гнездо осиное. Все обсуждают припадок у царицы да думают, что отошлешь ты ее. Кое-кто считает, что оставишь, потому как любишь без памяти, но мало таких.
– Вот идиоты. – Борис говорил равнодушно и спокойно и даже сам себе удивлялся. В груди, там, где раньше теплое расцветало при мысли о Маринушке, нынче и не было ничего.
Холод и равнодушие.
Красива княжна рунайская, а только красота у нее холодная, недобрая, темная она… Как раньше он ничего не видел? Может, и правда – приворот?
– Ты, государь, переоденься, что ли, поешь чего, а там и патриарху я знать дам, покамест он к тебе доедет, успеется все. Боярам я уже сказал. Что нездоров ты сегодня, что беспокоить тебя не след, и про царицу сказал, одобряют они решение твое.
– Нездоров, да…
Боярин Егор себе ответную улыбку позволил.
– У них такое три раза на неделе случается, и не удивился никто. Поняли все, тем паче – припадок у царицы, решение твое тяжкое – сочувствуют тебе, государь.
– Понятно.
– Еще государыня Любава свою девку присылала, спрашивала, сможешь ли ты принять ее.
– Патриарх сначала, а потом и мачеху пригласить можно.
– Хорошо, государь. Сию же минуту распоряжусь.
Боярин вышел, а вокруг царя слуги завьюжили. Переодеться помогли, влажным полотенцем обтерли, покушать принесли…
Борис жевал и думал, что все правильно.
Погоревал? А теперь за дело!
Заодно доклад о царице выслушал.
Царица себя чувствует хорошо, лекарь ее осмотрел, приступов больше не было у нее. Разговаривать она ни с кем не желает, в боярыню Степаниду коробкой с румянами запустила, а сама молчит. Тоже понятно, не скажет ведь она правду?
То-то же.
Молчит – и пусть молчит. Сама понимает, не на что ей надеяться. Еще Борису ведьмы рядом не хватало! Оно понятно, половина бояр жалуется, что жены у них – чисто ведьмы. Но… Борису-то жаловаться и некому. Разводиться придется.
* * *
Патриарх себя долго ждать не заставил.
Пришел, голову склонил, царя благословил.
– Дурные вести до меня доходят, государь.
– О супруге моей?
Макарий только руками развел. Понятное дело, пока Борис горевать изволил, все про Марину узнали, и про припадок, и про слова царские. Боярин Пущин молчал, а только слугам рты не заткнешь. Когда раньше царица прихварывала, случалось такое, государь рядом с ней сидел, чуть ли с ложечки ее не кормил, а сейчас и поговорил жестоко, и ушел сразу же. Ой, неспроста.
О таком-то патриарху мигом донесли.
– Ну а коли так, – согласился Борис, – то и думать нечего. Марину – в монастырь, отче, да под замок крепкий. Сам понимаешь, у меня жена больной быть не может. Наследники Россе надобны, а от больной бабы какие наследники могут быть? То-то и оно…
Макарий кивнул:
– Прав ты, государь. Я уж думал уговаривать тебя, а ты сам все правильно решил.
– Посмотрел я на Фёдора, налюбовался вдосыт. Не справится он с Россой, да своих детей я хочу, Макарий.
– Государь?
– Подбери для Марины монастырь хороший, пусть доживет там честь по чести. Боярская дума мой развод одобрит, а там и жениться пора придет.
Макарий закивал:
– Подберу, государь! Ох, радость-то какая! Опамятовался!
Борис только вздохнул.
По-хорошему, казнить бы ее за измену, за шашни ее, за черное колдовство, да рука не поднималась.
Пусть мара, пусть наваждение, а все же хорошо им вместе было, и ему, и ей… Может, и любила она его как могла. Не убила ведь, не отравила, а еще как могла…
Вот и он не убьет, не казнит, как ведьму казнить положено, жизнь бывшей супруге оставит. А все остальное… заслужила.
– Опамятовался.
– Когда рунайку-то везти, государь?
– Как монастырь подберешь, Макарий, так пусть и отправляется сразу же, чего тянуть? Не стоит женщине надежду напрасную давать, чем быстрее осознает Марина, что кончено все, тем лучше.
Да и просто ведьму рядом с собой держать не надобно бы, но о том промолчит Борис. Не то патриарх точно ее сожжет.
– Слава Богу, государь! Молиться буду, чтобы в новом браке у тебя все хорошо было, чтобы деточек твоих я окрестить успел! Может, монастырь Святой Варвары?
– Это который?
– В Ярославле, государь [76].
– Хорошо, патриарх. Я Марину готовить прикажу, а ты спишись покамест с Ярославлем, гонца, что ли, послать им. Пусть приготовят все. Будет Марина там жить, безвыездно. Как раз приготовить они все успеют, а Марина туда санным путем и отправится через несколько дней.
– Вот и ладно, государь. А там по весне и для тебя отбор устроить можно?
Борис только головой качнул.
– Не нужно, Макарий. Выбрал я уже.
– Кого ж, государь?
Макарий и так понял, что выбрал Борис. Такое у него лицо стало… светлое. Ясное.
С таким лицом только о любимых думают и о любящих. Когда не взаимная любовь, так-то и не смотрят.
– Неважно это. Главное, чтобы на ней Фёдор не женился.
– Ох, государь.
– А что такого? Али не мужчина я?
– Как бы сплетни не поползли нехорошие, государь.
– Судьба царская такая, Макарий. Что ни сделай, а сплетничать о тебе будут. А уж что потомки скажут, и вовсе лучше не думать.
– Ты, государь, сначала сделай потомков тех…
– И за этим дело не станет.
Улыбка у Бориса стала веселой и лукавой, и Макарий рукой махнул.
А какая, и правда, разница? Был отбор?
Был.
Что, государь на нем и себе не мог невесту заприметить? Тоже мог…
Главное, что рунайку ту отослать решился, а остальное… да и пусть! Своя царица-то куда как лучше, то каждому понятно!
– Хорошо, государь. Может, на Красную Горку и две свадебки сыграем?
– Подумать надобно, Макарий. Свадьба царская – сущее разорение.
– Вот бы и экономия была, государь?
– Я подумаю.
Настаивать Макарий не решился. Но порадовался втихомолку. Хорошо, когда все так сходится. А рунайка… да пусть ее! Не приобрела она себе сторонников, никто о ней не заплачет. Туда ей и дорога, в монастырь, о том и сказал государю еще раз. Мало ли что? Но Борис только головой кивнул, ни протестовать не стал, ни настаивать, ровно и не о его любимой речь велась.
– Вот и ладно. Сколько времени тебе надобно, Макарий?
– Думаю, государь, что к началу поста уж отправится твоя супруга в монастырь.
