* * *
Успел Борис вовремя. В дверь крестовой комнаты стучали уже, пока еще робко, нерешительно, чай, государь тут не баб валяет, он молится!
Потом сильнее застучали, но Борис уж отряхнулся, волосы пригладил, дверь открыл.
– Боярин Пущин? Что случилось, Егор Иваныч?
– Не вели казнить, государь, а только беда у нас.
– Какая?
– С царицей неладное.
Боря кивнул, не замечая удивленного взгляда. Боярин Егор не такой реакции ждал. Да скажи ему еще месяц назад, что у царицы хоть ноготок сломался, – царь бы огневался, к жене бегом побежал. А сейчас едва идет, спокойно так, вразвалочку…
Неужто повезло им?
Разлюбил царь свою рунайку?
Боярин Пущин еще с отцом Бориса дружил, самого царя несмышленышем помнил. И любил, чего уж там! Как мог, так и заботился о Борисе, и рунайку его терпеть не мог!
Приползла, гадина, обволокла, отравила… и ведь не вырезать ее, не выгнать… хорошо еще, сам боярин при царе остался. А могла бы и его выжить, тварь ползучая.
Но Марина неглупа была. Понимала: если всех подряд выживать, кому она не по душе, палаты опустеют. Так что боярин при царе как мог, так и служил.
Все понимал, бесился, Борису помогал как мог, молился, чтобы государь в разум пришел, – услышал Господь молитвы его?
Неуж повезло им? Так он и еще попросит у Бога, есть ему о чем!
Господи, помоги! Хоть бы эта гадина подохла, пока он за царем ходил!
* * *
Царица на кровати лежала, белая, белее простыней, только косы черные выделяются и родинка приметная. Даже губы, кажется, и те побелели.
Борис рядом присел, руки царицыной коснулся:
– Маринушка?
Глаза открылись, огромные, лихорадочные…
– Боря! Плохо мне!
– Что не так, Маринушка?
Царю даже любопытно было, что Марина скажет.
– Боренька, извести меня хотят. Порчу наводят!
– И как же?
– Не знаю я… Боря, объяви розыск!
– А искать-то кого? А, женушка?
Марина даже в таком состоянии поняла – неладно дело, в царя вгляделась, на локтях приподнялась – и задохнулась, обратно упала.
– Ты… ТЫ…
– Я, Маринушка. Я, супруга моя любимая. С детства пауков не люблю…
Боярин Пущин не понял, к чему это сказано было, но царица еще белее стала, хотя вроде как и некуда уже. Оказалось – есть куда.
– Ты…
Борис на боярина оглянулся, но выгонять не стал.
– Прости, Егор Иванович, что придется тебе это услышать, да только и наедине я с царицей не останусь больше. Ведьма она. И болезнь ее оттуда идет.
– Ведьма?!
Марина промолчала. А чего тут говорить, когда все известно стало. Она все почуяла.
И как паука ее уничтожили, и… по ней это сильно ударило.
Он высасывал силу, собирал, ей отдавал… талисман за долгие годы частью ее стал, срослась она с ним. Того паука для нее из жарких стран привезли, мать за громадные деньги заказывала. Пока Марина маленькой была, она с ним просто играла. Ядом его врагов травить можно было. А как пауку срок пришел, так Марина его кровью своей привязала, высушила по всем правилам… а теперь его нет.
И сил у нее почти не осталось. Разве что дотла кого высосать… она б и на мужа кинулась, но тот с ней наедине не останется. Умный стал…
Кто надоумил только?
Боярин?
Нет, тот сам стоит, глазами хлопает.
– Я б тебе много чего простил, но не измену, не предательство.
– Боря… не предавала я тебя!
– Потому и не казню. В монастырь поедешь.
– Боря…
О помиловании Марина не просила, понимала – бессмысленно рыдать да молить, не послушают ее. Не казнили – уже хорошо, но, может, хоть как себя оправдать получится?
– Не хотела я для тебя зла. Как могла – так и любила.
– И силы у меня забирала.
– Природа у меня такая. И я, и мать моя… все мы такие, и дочь моя такой же была бы.
– Только дочь?
– Прости, Боря… не могу я сына родить и не смогла б никогда. Мать говорила, мы только девочек родить сможем, а из них выживет лишь одна в потомстве…
– Вроде как у отца твоего и сыновья были?
Марина улыбнулась устало. Сейчас, когда Борис все знал… что уж скрывать?
– Мать подменяла. Когда у нее нежизнеспособные девочки рождались, вот… она так делала. Отец и не знал.
– Если б я не узнал про натуру твою, ты бы тоже так делала?
– Да, Боря.
– Врешь.
– Бореюшка?
– Еще раз соврешь мне, не в монастырь отправишься – на плаху. Что нужно, чтобы ты зачать смогла?
– Выпить досуха человека. Может, не одного, нескольких… сейчас я этого сделать уже не смогу.
– Не сможешь. Тварь твою сожгли, а новой тебе не видать! И свободы не видывать.
– Боря…
– Видеть тебя не могу, гадина.
Развернулся – и вышел. И боярин за ним.
Улыбку, которая скользнула по губам Марины, они тем более не увидели. А жаль…
* * *
В покоях царских Борис за стол уселся, себе вина плеснул крепкого, зеленого, боярину кивнул:
– Налей и ты себе, Егор Иванович. Посиди со мной.
– Посижу, государь, хоть опамятуюсь чуток… это ж… слов у меня нет!
– У меня тоже, Егор Иванович. Сколько лет меня эта гадина сосала, силу пила, уверяла, что дети будут у нас…
– Как же ты, государь, узнал?
– Повезло мне, Егор Иванович. В потайной ход пошел, погулять хотелось, а Марина решила на то время любовника привести… как увидел – ровно пелена с глаз упала.
Особенно Борис не врал, но и не договаривал. Про Устинью лучше помолчать покамест. И Марина пока рядом, и кто знает, кого она еще привораживала? А ведь могла…
– Она еще и гуляла от тебя? Ох, вот тварь-то какая, государь! А может, казнить?
– Ни к чему. В монастыре она не опасна будет, а как не давать силу сосать из людей, и сама погибнет потихоньку. Княжество ее, опять же…
Егор Иванович дух перевел. Это ему понятно было… ежели казнить Марину, рунайцы взбунтоваться могут, поди усмиряй их потом! Не до того!
А вот развод за бездетностью, это понятно, это ж десять лет уже… Сколько ребеночка-то ждать можно? Тут и рунайцы не возразят, каждому понятно, наследник престолу надобен.
– Когда, государь?
– Поговорю я с патриархом завтра же, и пусть подготовят все. Царица пока в покоях своих побудет, а ты, Егор Иванович, боярскую думу перешерсти. Говорить будем, что царица и бесплодна, и припадки у нее, сам видишь… да все видели, назавтра уж по палатам сплетни разойдутся. А коли так… порченого наследника она мне ро2дит? Думаю, никто меня не упрекнет, когда в монастырь я ее отправлю.
– Да что ты, государь! Какие попреки! И так ты десять лет терпел, надеялся напрасно.
– Так и говорить будем, боярин. До чего ж тошно мне…
– Выпей, Боря. Просто – выпей. И мне налей еще… давай напьемся, что ли?
– Погоди, приказы сейчас отдам, а потом и напьемся.
Приказы Борис быстро раздал.
Царицу никуда не выпускать, к ней никого не допускать, кроме служанок, а его самого не беспокоить до завтра. Завтра же к нему пусть патриарх явится.
И боярину кивнул:
– Выпьем.
Напиться до свинского визга, до поросячества полного. Вдруг хоть что-то позабыть удастся? Хотя и сомнительно это…
Глава 6
Из ненаписанного дневника царицы Устиньи Алексеевны Соколовой
Оказывается, и так бывает.
Ему больно, а мне вдвойне.
Не хотела я, чтобы так-то получилось, не буду себя обманывать, хотела, чтобы прозрел государь, но иначе. Чтобы не я для него горевестником стала, чтобы сам он понял, чего его змеюка рунайская стоит!
Чтобы увидел, опамятовался, выгнал ее со двора или вообще казнил!
Да пусть бы что угодно, лишь бы свободен был от нее!
В той, черной жизни моей куда как тяжелее мне было на них смотреть. Будь другая рядом с ним, теплая, любящая, настоящая, мне б тоже больно было, но не так.
Когда любимый человек счастлив, и тебе хорошо будет. Не с тобой у него счастье сложилось?
