И вот тут уже он попал в мое больное место.
Это был самый сложный момент плана. Самый, так сказать, сомнительный и неоднозначный.
Ведь, по сути, каждый человек появляется на этот свет в результате целого набора случайностей, которые происходили с его предками. Измени всего одно звено в этой очень длинной цепочке, и ты не родишься.
Или родишься не ты.
— Я понимаю, — сказал я.
— И?
— И надеюсь на лучшее.
— Зашибись, — сказал Петруха. — То есть, и до этого все было хреново, конечно, но ты, Чапай, умеешь вытащить любой пиздец на принципиально новый уровень.
Это мой особый дар, да.
Или, возможно, мое проклятие.
— Я надеюсь на лучшее, — повторил я.
— Ты, по сути, предлагаешь нам совершить коллективное самоубийство.
— Немного жертвенности, — тихо проговорила Ирина. — Но ведь если так случится, мы об этом даже не узнаем. О том, что мы вообще были.
— Мне достаточно того, что я знаю об этом сейчас, — сказал Петруха.
— Вот это, сука, поворот, — сказал Виталик. Сейчас даже он выглядел ошарашенным. — Пожертвовать собой во имя спасения, к хренам, всего человечества.
— Возможного спасения, — вставил Петруха.
— Жертва тоже не гарантирована, — напомнил я.
— Сыграть во вселенскую лотерею, — сказал Виталик. — Повторный забег сперматозоидов. Мне нравится.
— Это потому, что ты псих, — объяснил ему Петруха.
— Ты же офицер, дядь Петь, — напомнил Виталик. — Разве это не предполагает, что, если Родина прикажет…
— Обычно в таких случаях объясняют, ради чего.
— Вот сейчас совсем смешно было, — сказал Виталик.
— Не зарывайся, малец, — сказал Петруха. — Ты, может, и здоровенной оглоблей вымахал, но мне навыков хватит, чтобы тебя пополам сломать.
— Давайте притормозим, — предложил я, стремясь разрядить обстановку, которая становилась все более напряженной. — Если мы тут друг друга пополам ломать будем, выиграют от этого только известно, кто.
— Ладно, я погорячился, — сказал Виталик. — Дядь Петь, прости дурака.
— Проехали, — сказал Петруха. — Чапай, пойми меня правильно, я готов отдать жизнь, но… Как-то более осознанно, что ли.
— Речь вообще не о том, чтобы отдать жизнь, — сказал я.
— Речь о том, что она может не случиться, — сказал профессор Колокольцев. — Поймите меня правильно, пожалуйста. Я не паникер. Я просто хочу, чтобы все присутствующие правильно оценивали все риски.
— Что ж, об этом нюансе вы нас уже известили, — сказал я. — Есть что-то еще, о чем вы хотите всем рассказать?
— Если мы примем вашу концепцию в качестве рабочей модели, я хотел бы обсудить некоторые подробности, — сказал профессор. — Начиная от моральных аспектов и заканчивая техническими деталями.
— Непременно, — сказал я.
— В борьбе с хронопидарами моральные аспекты особенно важны, — согласился Виталик. — Давайте все очень подробно обсудим.
— Но, прежде чем это случится, я хотела бы поговорить с Василием наедине, — сказала Ирина. — Вы не против?
* * *
Разумеется, никто не был против, и мы вышли в коридор, дошли до какого-то темного технического тупика и обнялись, и это ни фига не укрепило моей решимости и не сделало все проще, а потом она отстранилась и посмотрела мне в глаза.
— Ты уверен, что нет какого-то другого решения? — спросила она.
— Ты думаешь, если бы у меня было какое-то другое решение, я стал бы пропихивать это? Наверное, в глубине души я надеялся, что его предложит кто-то другой.
— Так, может быть, стоит еще поискать?
— Я бы с радостью попробовал, — сказал я. — Но я чувствую, что времени осталось очень мало. Оно фактически утекает между пальцев.
— Как это может быть, если у нас есть машина профессора?
— Ну, вот такое у меня ощущение, — сказал я. — И, знаешь, за долгие годы, что я занимался опасной работой, я привык своим ощущениям доверять.
— Ты говоришь про долгие годы, но ведь ты совсем молодой человек, — улыбнулась она.
— Порой мне кажется, что это не так, — сказал я. — Наверное, это все субъективное, но иногда у меня такое чувство, что я веками занимался какой-то нездоровой фигней, о которой нормальные люди даже не слышали.
Возможно, это такой эффект от постоянных путешествий во времени. Сколько их у меня уже было? И на кой черт я пытаюсь устроить себе еще одно?
Самое поганое, что у меня была альтернатива. Мне в кои-то веки было, что терять, в кои-то веки вселенная или кто там еще, кто отвечает за мои приключения, предоставил мне выбор.
Наверное, можно было наплевать на эту чертову хроновойну. Даже не наплевать, а просто отойти в сторону и позволить другим людям все это разгребать, и пусть они прогрессорствуют, спасают СССР или Кеннеди, а может быть, их обоих разом, предотвращают Чернобыльскую катастрофу и Черную Смерть, зарабатывают миллионы на биржевых инсайдах, чтобы пустить эти деньги на благое дело, освещают темные века горением своих сердец и прочее в том же роде, а я вернусь в школу и буду преподавать детям физкультуру, и каждый вечер приходить домой, где меня будут ждать, и, наверное, тогда эти гады из будущего поймут, что я больше не представляю угрозы, и они оставят меня в покое, и мы, наверное, успеем даже состариться, ведь катастрофа произойдет не завтра, и даже не через год, а там, когда мы будем старые, немощные и выжившие из ума, то пусть весь мир горит огнем и…
Даже при таком раскладе можно жить и получать от этого удовольствие. Маленькое обывательское счастье, о котором многие мечтают. У меня был такой план в девятнадцатом году, но тогда не получилось.
Может быть, получится сейчас. По крайней мере, здесь у меня материальное положение может быть получше, потому что я знаю… ну, знаю некоторые вещи, которые могут в этом помочь. Знаю людей, которые могут в этом помочь. У меня есть навыки, которые весьма востребованы в эти времена, и, в общем-то, я могу очень неплохо здесь устроиться.
И Ирина, наверное, меня поймет и примет мою новую роль.
Разумеется, нельзя будет заводить детей, ведь ни один нормальный человек не будет заводить детей, точно зная, какую участь приготовил для них этот мир, не без помощи гадов из будущего, и это вот как раз та цена, которую придется заплатить за нормальную жизнь, и…
И это означает, что на самом деле никакого выбора нет.
Глава 67
Когда мы вернулись, Виталик как раз предлагал альтернативный план.
— А чего мелочиться? — говорил он. — Давайте подойдем к вопросу буквально и будем реально мочить динозавров к хренам. Сначала совершим небольшой набег в будущее, намародерим так каких-нибудь плазмоганов, ну, потому что не из дробовиков же по этим тварюгам шмалять, а потом отправимся в Юрский период и не дадим, сука, Спилбергу ни единого шанса. А туши потом все свалим на нашей территории, потому что стратегические запасы нефти, к хренам, еще никому не мешали.
— А как ты туши собрался перетаскивать? — поинтересовался Петруха.
— На антигравитационных платформах.
— А антигравитационные платформы ты где взял?
— В том же будущем, где и плазмоганы, — сказал Виталик. — Вы, кстати, знаете, что в Юрском периоде кислорода в воздухе было тридцать процентов, а не двадцать один, как сейчас? Это надо учитывать.
— Мы не знали, — сказал я. — А ты откуда знаешь?
— Я вообще много чего знаю, — сказал Виталик. — Давайте мочить динозавров, а? Вот это, я понимаю, вызов. Вот это, сука, достойная задача. Мы это дерево истории так раскачаем, что люди не от обезьян произойдут, а от скунсов каких-нибудь, и это хронопидорам вообще никаких шансов не оставит. Проф, хватит у нас энергии, чтобы добить до Юрского периода?
— Полагаю, что нет. А если и хватит, то время пребывания там будет крайне ограничено, и вы свое сафари устроить просто не успеете.
— Облом, сука, — сказал Виталик. — А если не всех динозавров, а только какого-нибудь одного очень важного птеродактиля?
