— Это хреново, — согласился Виталик.
— По сути, эта операция была ошибкой, — сказал я. — Что бы они ни хотели там в прошлом построить, нам не следовало лезть в Троянскую войну. Это была игра на их территории, по их правилам, и они были к ней готовы. А я сразу не разобрался, что к чему, увидел изменение истории и сделал стойку…
— Ты на себя-то все одеяло не тяни, — сказал Петруха. — Не ты один это решение принимал.
— Умение признавать свои ошибки — это, конечно, очень ценно, — сказал Виталик. — Но, сука, ни разу не конструктивно. Допустим, с Троей мы облажались, но делать-то нам чего? Или все, аллес, как говорится, капут, туши свет, сливай к хренам масло, финита ля комедия?
— Нет, мы еще побарахтаемся, — сказал Петруха. — Нам просто нужно придумать новый план.
— Не нужно, — сказал я.
— Почему?
— Я уже придумал, — сказал я. — Но тебе точно не понравится.
— Ты расскажи, и там посмотрим, — сказал Петруха. — Хотя нет, пока не рассказывай. Мы уже минут через пятнадцать в лаборатории будем, там все и изложишь, чтобы потом перед профессором и Ириной не повторяться.
— Ирина тоже там? — удивился я, бросив взгляд на вмонтированный в приборную панель циферблат.
— А где ж ей еще быть, когда любимый мужчина возвращается с войны? — вопросил Виталик. — Правда, я так и не понял, ты со щитом или на щите. Ну, фигурально, сука, выражаясь, потому что щита у тебя вообще нет.
— Щиты там полная фигня, — сказал я. — Копьем насквозь пробиваются.
— Хочешь об этом поговорить?
— Нет, об этом точно не хочу.
* * *
В следующие после моей размолвки с Агамемноном несколько дней ахейцы на поле боя ничего выдающегося не показали, но ванакт ванактов ко мне так и не приполз и умолять о возвращении в битву не стал. То ли он оказался слишком гордым, то ли я, что куда вероятнее, не успел стать достаточно эпичным.
Это все к лучшему, разумеется. Потому что, если бы он таки пришел, то мне бы пришлось ему отказать, и черт знает, что бы из всего этого в итоге вышло.
Эти дни я провел, слоняясь по окрестностям или находясь в лагере Одиссея, который понимал мои настроения и больше не лез с вопросами. Внимания Диомеда, все еще желающего военных побед, славы, почестей и всего остального, я старался избегать, и, за исключением одного случая, у меня это неплохо получалось.
Я столкнулся с ним случайно, во время одного из своих шатаний по лагерю греков, и увидел слишком поздно, чтобы попытаться уйти незамеченным.
— Ужели я в тебе ошибся, Ахиллес? — вопросил он.
— Не знаю.
— Скажи мне, дело в Агамемноне или в чем-то еще?
Дело, разумеется, было не в Агамемноне, но «чего-то еще» он бы точно не понял. Уклонись я от ответа, он получил бы повод обвинить меня либо в трусости, либо в предательстве, и ни один из вариантов не закончился бы ничем хорошим.
Поэтому я соврал, хотя делать этого и не люблю.
— Дело в Агамемноне, — сказал я. — Пусть он придет сам, попросит меня и вернет мою долю добычи, и тогда я пойду в бой.
Диомед нахмурился.
— Он никогда этого не сделает.
— Что ж, так тому и быть.
— Но это дело не только между тобой и Агамемноном. Ради общего блага…
— Он — лидер, — сказал я. — Если кто и должен заботиться об общем благе, то его очередь явно впереди моей.
— Не думал, что услышу такое от тебя.
Я и сам не думал, что когда-нибудь такое скажу, но объяснять чуваку, что главная война в его жизни, война, которой он отдал целых десять лет, для меня является всего лишь раундом большой игры, причем раундом не последним и не решающим, я не собирался.
Тем более, если мой план сработает, эта война вообще может не случиться.
* * *
Ирина действительно ждала в лаборатории, и хотя я не видел ее всего неделю, мне казалось, что прошла целая вечность, и больше всего мне хотелось плюнуть на все эти разборы полетов и прочие хроноглупости, и отправиться к ней домой, но мир от ядерной войны сам себя не спасет, а хронодиверсанты, к сожалению, сами себя не перебьют.
Я вкратце рассказал о своем пребывании в Древней Греции, и видел по лицам, что приключений в этом рассказе было куда меньше, чем они ожидали. Откровенно говоря, их там оказалось даже меньше, чем я сам ожидал.
Наверное, я старею.
— Ладно, мы поняли, что ничего не поняли, — подытожил мою историю Виталик. — Сначала ты собирался убить Гектора и разрушить Трою, а потом передумал к хренам, и у тебя, наверное, были для этого какие-то причины, и сейчас самое время нам о них рассказать.
— Да, хотелось бы услышать, в чем заключается ваш план, — сказал профессор Колокольцев. Несмотря на достаточно поздний час, сонным никто из присутствующих не выглядел.
До сна ли, когда судьбы мира на кону?
— Прежде всего нам надо признать, что мы имеем дело с окопавшимся в будущем противником, который превосходит нас практически во всем, — сказал я. — Их технологии совершеннее, их знания обширнее, их компьютеры быстрее, и, поскольку они захватили в своем времени власть, их ресурсы превосходят наши даже не кратно, а на порядки.
— Мы можем развить технологии и накопить ресурсы, — сказал Петруха. — Разумеется, для этого придётся посвятить в курс дела еще некоторое количество людей, но задача вполне выполнимая, особенно если мы можем использовать машину времени…
— Сложность, сука, в том, что они тоже могут использовать машину времени, — сказал Виталик.
— Это долгий и трудный путь, и не факт, что на любом его участке они не будут вставлять нам палки в колеса, — сказал я. — Честно говоря, я не верю в наши шансы победить таким образом.
— Чапай предлагает сдаться? — спросил Виталик.
— Нет, Чапай предлагает победить единственным способом, который нам доступен, — сказал я.
— И в чем же заключается этот способ, Василий? — спросила Ирина.
— Мы с самого начала воевали не в ту сторону, — сказал я. — А способ этот все время был у нас перед глазами, только мы им не пользовались.
— Мне уже страшно, — сказал Петруха. — Судя по тому, как ты тянешь резину, там должна быть настоящая дичь.
— Вы же все помните тот рассказ Брэдбери? — спросил я.
— Про бабочку, раздавленную к хренам во времена динозавров? — уточнил Виталик. — Разумеется, все помним. И, мне кажется, я понимаю, к чему ты клонишь. Но вся, сука, сложность в том, чтобы найти именно ту бабочку, от которой все это зависело. Они-то в том рассказе ее случайно раздавили, и вообще, это фантастика, а в реальной жизни все гораздо сложнее. Бабочек в прошлом миллиарды, а ты попробуй найти именно ту, которую нужно…
— Вся прелесть моего плана заключается в том, что я не предлагаю давить бабочек, — сказал я. — Я предлагаю давить динозавров.
Глава 66
— А мне нравится, — сказал Виталик, когда я закончил излагать. — Хороший план, годный. Есть в нем этакое благородное безумие.
— Я бы только слово «благородное» отсюда выбросил, — сказал Петруха. — А так согласен.
— Пожалуй, я разделю скепсис предыдущего высказывания, — профессор потер рукой заросший щетиной подбородок.
Поскольку из всех присутствующих свое мнение не озвучила только Ирина, все посмотрели на нее.
— Мне надо все это осмыслить, — сказала она.
— Нам всем надо все это осмыслить, — согласился Петруха.
— Если у кого-то из вас есть альтернативные предложения, я готов их выслушать, — сообщил я.
— Твое предложение противоречит всему тому, что мы делали в отделе Х, — сказал Петруха.
— Да, я знаю, — сказал я. — Вы изо всех сил старались сохранить текущую линию времени, но теперь мы знаем, куда она всех приведет.
— Мне тоже кажется, что ваша идея излишне деструктивна, — сказал профессор Колокольцев. — Неужели нельзя найти другой вариант? Наш противник отправился в прошлое, он хочет укрепить фундамент уже возведенного им здания, но ведь мы можем сделать то же самое. Создать организацию, прописать принципы, по которым она должна действовать… Тот же самый отдел Х, только разнесенный по всей ветке.
