— По сути, вы предлагаете создать тайный, сука, орден, — сказал Виталик. — Я, конечно, понимаю, что все мы немного жидомасоны и рептилоиды, но нам придется не только направлять историю туда, куда нам надо, но еще и бороться с хронопидорами из будущего, которые делают то же самое, но по-своему.
— А куда нам надо? — спросила Ирина, сразу же ударив в самое слабое место этого плана.
— В том-то и проблема, что мы не знаем, — сказал я. — И даже если бы мы знали, куда нам надо, мы бы все равно понятия не имели, что нужно сделать, чтобы этого достичь. Мы только знаем, куда нам не надо.
— Слишком много переменных, — согласился Виталик. — На такой дистанции просчитать все это невозможно. Хронопидорам проще, их путь уже проложен, и все, что им нужно, это удерживать историю в колее, слегка подруливая в наиболее опасные для них моменты. У нас так не получится.
— Если я правильно понимаю устройство вот этого вот всего, то не только наша, но и все ближайшие к ней ветки ведут к ядерной войне, — сказал я. — Поэтому незначительные изменения нам не помогут, она все равно случится в том или ином варианте…
— И восстанут хронопидоры из ядерного пепла, — провозгласил Виталик. — Я же говорю, что мне нравится твоя идея, Чапай. Раскачать древо так, чтобы они осыпались с веток истории, к хренам. Как перезревшие, сука, яблоки.
— Прогрессорство потребует времени и ресурсов, которых у нас нет, — продолжал я. — Один я не справлюсь, да и впятером мы не факт, что справимся. Значит, нужно будет набирать еще людей, посвящать их в наши планы, готовить… И чем дольше мы будем готовить, тем проще будет противнику помешать нам в этом времени.
— Но то, что ты предлагаешь… — сказал Петруха.
— Я предлагаю сделать будущее снова непредсказуемым.
— Ты хочешь врезать топором по стволу, — сказал Петруха. — Да, скорее всего, это сметет хронопидоров, точнее, сместит основную ветку истории так, что все они попадут в грядущий хроношторм, но это ведь только половина дела. Допустим, они проиграют. А что выиграем мы?
— Никто не знает, — сказал я.
— Вот именно, — подхватил Петруха. — Никто не знает. Ты не боишься, что мы сделаем еще хуже?
— Что может быть хуже, чем ядерная война, в которой погибнет больше половины человечества? — поинтересовался я.
— Много чего, — сказал Петруха. — Ядерная война, в которой погибнет все человечество, например.
— Я верю в людей, — сказал я. — И верю в лучшее.
— И только вот на этом основании ты предлагаешь перекроить всю известную нам историю, как сказал бы наш юный друг, к хренам?
Я пожал плечами.
— Да.
— Тебя в Древней Греции ничем не голове не били? — спросил Петруха. — Боевым молотом, например? Или какой-нибудь ритуальной колотушкой? Потому что ничем другим я этот бред объяснить не могу.
— Я верю в худшее, — сказал Виталик. — Я верю в то, что дна нет, я верю в то, что снизу могут постучать в любой, сука, момент. Но, дядь Петь, посмотри вокруг. Что мы знаем о будущем? Пандемия, кризис за кризисом, куча локальных конфликтов, которые перерастут в ядерную войну. Ты правда думаешь, что мы можем сделать еще хуже?
— Если раскачать дерево достаточно сильно, мы сможем уйти от этого негативного сценария, — сказал профессор Колокольцев. — Но мы не знаем, какую вероятность мы запустим.
— Мы избавимся от хронопидоров, мне этого достаточно, — сказал Виталик. — Вот серьезно, мужики… э, в смысле, и вы, Ирина, тоже, а вы не думаете, что эти гаврики из будущего сознательно ведут нас к ядерной войне, потому что только в результате гибели почти всего человечества они смогут построить то, что построили? Что их будущее как раз-таки было маловероятно, что они вылезли из какой-то очень далекой от ствола ветки, и они приложили максимум усилий для того, чтобы именно их будущее сбылось? Что твой отдел Х, дядя Петя, вовсе не поддерживал статус-кво, а сам того не подозревая подталкивал нас к катастрофе?
— Между прочим, твой отец тоже там работал, — сказал Петруха.
— И что? Он не мог быть слепым орудием ядерных маньяков из будущего, потому что он мой отец?
Петруха отвернулся и уставился в стену. Слова Виталика ставили под сомнение все то, во что он верил всю свою сознательную жизнь. Чему он всю свою сознательную жизнь посвятил.
Он думал, что делает большое дело, думал, что является частью чего-то глобального, а сын его старого друга предположил, что это был глобальный обман.
С подобным вот так запросто не согласишься. Но от подобного и так запросто не отмахнешься.
— Василий, если я не ошибаюсь, вы ведь служили в спецназе? — поинтересовался профессор.
— Да, а что?
— А то, что вы мыслите, как спецназовец, и выстраиваете свою стратегию, как спецназовец, — сказал он. — Делаете ставку на силу, скорость, напор. Решить всю проблему одним ударом.
— Вы так говорите, как будто это что-то плохое, — сказал я.
— Спецназ войны не выигрывает, — сказал он.
— Но спецназ может сделать так, чтобы война вообще не состоялась, — сказал я. — Если его правильно и вовремя применить. И поскольку мы обладаем машиной времени, то проблем с той частью, где «вовремя», у нас возникнуть не должно.
— Но они могут возникнуть в той части, где «правильно», — сказал профессор.
— А вы сами где служили? — спросил я.
— У нас в институте была военная кафедра.
— Понятно, — сказал я. — Лейтенант запаса, да?
— Да.
— Войну выигрывает пехота, — сказал я. — Артиллерия, поддержка с воздуха, флот — все это ничего не стоит, если у тебя нет бравых пехотинцев, которые зайдут в столицу врага и повесят свой флаг на каком-нибудь условном Рейхстаге. И в связи с этим у меня есть к вам закономерный вопрос, профессор. У вас есть пехота?
Профессор промолчал.
— Мы можем обзавестись пехотой, — сказал Петруха.
— Можем, — согласился я. — Это долго, трудно, на этом пути наверняка вылезет много сложностей, о которых мы сейчас даже не представляем, но это реализуемый проект. Только вот проблема в том, что у нашего врага пехота уже есть. Их стартовая позиция несравнимо лучше нашей, и на длинной дистанции мы это противостояние не вывезем.
— Ты уверен?
— Ты можешь отправиться в прошлое, основать там собственный орден ассассинов и отрезать всем последователям безымянные пальцы, чтобы они могли пользоваться скрытым клинком, — сказал я. — Но вместо того, чтобы менять историю, тебе придется противостоять их ордену ассассинов, члены которого отрезают себе средний палец, потому что скрытый клинок у них другой конструкции. Ты будешь прогрессорствовать, а они зашлют в прошлое регрессоров, чтобы свести твои усилия к нулю. Ты на самом деле хочешь ввергнуть человечество в тысячелетнюю тайную войну, исхода которой все равно не сможешь предсказать? И чего ради?
— Чтобы дерево, сука, не раскачивать, — сказал Виталик.
— Но если его не раскачивать, то ничего и не поменяется, — сказал я.
— А если удастся проскочить? — спросил Петруха.
— А если нет? — спросил я. — Пойми, нас пятеро, и мы в безопасности, пока нас пятеро и никто за пределами этой комнаты ничего не знает о наших планах. Как только ты начнешь вербовать сторонников, а тебе придется вербовать сторонников, потому что впятером мы со всем этим ничего не сделаем, идея выйдет за пределы этой комнаты, и нас хлопнут прямо в этом времени еще до того, как ты отрежешь первый безымянный палец.
— Что вообще за бред с этими пальцами? — поинтересовалась Ирина.
— Это из истории, отдалённо похожей на нашу, — сказал я. — Вымышленной, разумеется.
— Книга? Фильм?
— Компьютерная игра.
— О, — заинтересовался Виталик. — В каком году она вышла? В смысле, выйдет?
— Не помню, — сказал я.
— Жаль, — сказал Виталик. — Хотелось бы, сука, дожить.
— Какие твои годы, — буркнул Петруха.
— Хорошо, вот вам еще возражение, — сказал профессор Колокольцев. — Вы же понимаете, что такое масштабное изменение истории, которое вы предлагаете, Василий, скорее всего приведет к тому, что мы пятеро в той новой ветви можем никогда не встретиться? Более того, в той новой ветви истории мы можем даже и не родиться.
