Надо же, удивился я. Я ведь даже не знал, что она у меня есть.
— У меня в шатре, — сказал Диомед, и я удивился еще больше.
— До заката солнца она должна быть у меня в шатре, — сказал Агамемнон и повернулся ко мне. — За то, что ты отпустил Гектора, я лишаю тебя твоей доли добычи, Ахиллес.
В этой войне я на добычу не претендовал в принципе, тем более, что забрать ее с собой у меня бы все равно не получилось, но происходящее слишком уж сильно напоминало мне беспредел, и я почувствовал, как моя кровь начинает закипать.
— Я не стану от этого беднее, — сообщил я Агамемнону, хотя, если бы я на самом деле был тем, за кого себя выдавал, это был бы существенный удар по моему карману. — Но, когда Гектор снова выведет своих людей в поле, сам с ним дерись.
— Как смеешь ты дерзить своему царю? — возопил носатый.
— Ты мне не царь, — сказал я.
Ситуация накалилась и стала взрывоопасной. Агамемнон нахмурился. Вроде как вся эта заруба началась именно для того, чтобы он всем был царь, и тут, среди его собственного войска…
Я видел, как плотнее сбиваются вокруг нас Золотые Щиты, как напрягся Диомед, и как его пальцы побелели на копье, которого он до сих пор не выпустил из рук.
— Полно, ахейцы, — сказал старикан, протискивающийся через ряды воинов. Точнее, ему даже не приходилось протискиваться, потому что воины перед ним расступались сами. Видимо, из уважения к его сединам или что-то вроде того. — Не время спорить меж собой, когда троянцы выводят армию в поле. Они только и ждут, что мы здесь начнем свару между собой.
— Ты прав, мудрый Нестор, — сказал Диомед, слегка ослабляя хватку на древке.
— Жду до заката, — напомнил мелочный Агамемнон и отдал команду отчаливать своим людям.
Мне очень хотелось ему втащить, и я ему едва не втащил, и меня остановило вовсе не соображение о том, что он был значимым историческим персонажем и подобные инциденты чреваты изменением хода истории. В конце концов, чем, как не изменением хода истории, я сейчас занимаюсь?
Но за Агамемноном стояли его гвардейцы, а рядом со мной стоял Диомед, только что назвавший меня своим другом, и я не хотел, чтобы в спровоцированном мной замесе пострадал кто-нибудь непричастный. А непричастные тут были все, кроме носатого царя царей.
К сожалению, не существует способа втащить главному так, чтобы его подчиненные за него не вписались, поэтому я в очередной раз смерил свое естество и разжал кулак.
— Будь уверен, я не выйду на бой, пока ты сам не явишься меня об этом просить, — сказал я Агамемнону напоследок.
— Стало быть, никогда, — ответил он, гневно сверкая глазами. — Можешь начинать искать корабль, который отвезет тебя в Элладу, Ахиллес.
— Запомни этот твит, — сказал я.
Разумеется, на самом деле я сказал просто «посмотрим», но почему-то был уверен, что АФС обязательно переиначит мои слова и решил сделать это первым.
* * *
— Зря ты это затеял, — сказал Одиссей. — Наш царь царей тот еще лидер, но он злопамятный, и я уверен, что он тебе этого не простит.
— Он уже отнял у меня добычу, так чего же еще? — лениво спросил я.
Мы лежали на склоне небольшого холма, в тени раскидистого дерева, и вокруг нас расположились воины Итаки, сегодня пребывающие в резерве. А там, на великой равнине перед городом, в очередной схватке сходились армии ахейцев и троянцев, и где-то там был дрожащий от ярости Диомед, решивший выместить свою злость на враге.
— Насколько я знаю нашего предводителя, он на этом не остановится, — сказал Одиссей. — Ты поступил опрометчиво.
— Ты тоже считаешь, что я не должен был позволять Гектору уйти, и теперь из-за этого нам не выиграть войну?
— Видят боги, я не хочу выигрывать эту войну, — сказал Одиссей. — Я просто хочу, чтобы она побыстрее закончилась хоть как-нибудь. Мне нет дела до Трои и добычи, которую мы можем там взять. Я хочу домой, на Итаку, к жене и сыну, к свежему сыру и молодому вину. Я и так уже слишком долго сижу здесь, под этими стенами, и я боюсь, что из-за твоего сегодняшнего решения мне придётся еще здесь посидеть. Но я готов с этим смириться, если ты ответишь мне на один вопрос.
— Спрашивай, — сказал я, срывая травинку и задумчиво начиная ее жевать.
— Ты возник буквально из ниоткуда, пылая желанием разрушить Трою и бросив вызов самому Гектору на поле боя, где тысячи героев и обычных людей убивали друг друга, — сказал Одиссей. — А сегодня, когда у тебя была возможность сразиться с Гектором без помех, ты не стал с ним биться и просто позволил ему не бежать, но отступить. Что изменилось?
Там, на равнине, отступивший утром Гектор вел свои войска в бой, успешно тесня воинов Агамемнона, но я не испытывал и капли сомнений в своем решении. Откровенно говоря, мои симпатии в этом конфликте всегда были на стороне обороняющихся, и после сегодняшнего разговора с Гектором я решил позволить хронодиверсантам выиграть эту битву.
Разумеется, это не означало, что я был согласен позволить им выиграть всю войну.
Но местная схватка… наверное, мне с самого начала не стоило в нее ввязываться. Для того, чтобы вести бой на чужой территории, где противник успел окопаться и построить несколько линий защитных сооружений, нужно обладать подавляющей огневой мощью, которой у меня не было.
Глупо пытаться выиграть в игре по чужим правилам. Лучше всего — попытаться навязать противнику свои.
Конечно, ничего из вышеизложенного сообщить Одиссею в качестве ответа я не мог, да и он вряд ли бы меня понял, даже если бы я попытался.
— Гектор рассказал мне, ради чего он сражается, — сказал я. — И я решил, мне нужно какое-то время, чтобы разобраться, ради чего сражаюсь я сам.
Ответ лежал не здесь. Он находился в будущем.
— Что ж, по крайней мере, ты перестал вести себя, как герой, — сказал Одиссей, и, наверное, в его устах это было настоящим комплиментом.
— Почему ты так не любишь героев?
— Потому что здесь им не место. Герой должен быть один. Совершать подвиги, защищать людей, сражать чудовищ, бороться с богами. О героях слагают песни, их имена остаются в веках… — Одиссей сплюнул на сухую землю. — На войне герои не нужны. На войне нужны воины, которых ведет нечто большее, чем желание, чтобы о них сложили песни и их имена остались в веках. Спроси у людей, ради чего мы тут уже десяток лет сражаемся, и больше половины не сможет тебе ответить.
— Ну а ты сам ради чего? — спросил я.
— Я здесь, потому что когда-то я присягнул Агамемнону, — сказал Одиссей. — И если бы я тогда этого не сделал, то его войска разорили бы мой остров. У меня не было выбора тогда, как нет его и сейчас. А ты… ты ведь на самом деле можешь уйти, Ахиллес.
— У меня нет корабля.
— Здесь постоянно бывают корабли контрабандистов, — сказал Одиссей. — Даже если тебе нечем будет заплатить капитану, ты можешь просто наняться в его команду и отработать путь домой.
— Контрабандисты так легко берут дезертиров? — спросил я.
— Они не задают вопросов, — сказал Одиссей. — Немногие бегут с этой войны, кто-то боится гнева царей, кто-то мечтает о своей доле несметных богатств, хранящихся за стенами Трои, кто-то просто герой… Если человек решил покинуть военный лагерь, значит, у него есть для этого веские причины.
— Разумно, — сказал я.
— Но ты не воспользуешься моим советом, — сказал Одиссей.
— Я задержусь здесь еще на пару дней, — сказал я. — А там уж посмотрим.
Глава 65
Как говорил мой старик-отец, стабильность — это признак отсутствия роста.
Меня выбросило из прошлого на привычном люберецком пустыре привычной люберецкой ночью, правда, она была не такая теплая, как в предыдущие разы, что я сразу и прочувствовал всем телом. Хотя, возможно, сейчас все дело было в контрасте — переместился-то я из гораздо более теплого климата.
А возможно, это сказывалось отсутствие штанов.
Стандартного комитета по встрече на месте не наблюдалось, но оно и к лучшему. Зачем мне выслушивать насмешки про свой внешний вид от посторонних, когда для этого есть друзья?
