— Не то наше дело знать, что в хоромах царских происходит! — забасил Петро, заставляя всех смиренно замолчать и не поднимать больше эту тему.
Две недели назад мужиков подняли по тревоге. Их, не одев по форме, спешно стали увозить на телегах на пункт сбора призывников, в Полтаву. Тут бойцы должны были получить обмундирование, оружие, сформировать роты и батальоны из своих бывших соседей, а нынче сослуживцев. Все были соседями, все друг друга знали. По такому принципу их и распределяли.
И вот они уже более недели находятся на пункте сбора, а обмундирование и вооружение так и не получили. Странное дело, но ахвицер даже зачитал бумагу, из которой стало понятно, почему людей и на довольствие не поставили и не одели. Виданное ли дело, сообщать солдату, что происходит в офицерской среде! Стало быть… подумали многие… и впрямь они свободными людьми становятся.
Уже были арестованы десять интендантов, которые должны были отвечать за хранение и пополнение армейских магазинов. Кто из бывших крестьян, нынче солдаты взял с собой немало еды, тот пока живет и не тужит, даже порой и делится. Всё же не бедственные люди собрались, а большей частью крепкие хозяйственники. У них и колбасы имеются, и сало, и сухари нашлись.
— А ну, братцы, всем встать! — выкрикнул поручик Малой. — Изготовиться получать обмундирование с оружием!
— Эко раскомандовался Малой, — пробурчал Кондрат. — Давно ли от меня затрещину получал, как первогодка!
— Так нынче же он ахвицер! — подняв указательный палец кверху, сказал Иван.
— А ну, угомонились! — грозно пробасил Петро. — Выучился и стал офицером, так все могут, кабы не лясы точить, а учиться и тренироваться.
Не совсем было привычно мужикам подчиняться нынче тому, с кем раньше солдатскую кашу делили. Однако, ничего не попишешь. Никола Малой оказался самым смышлёным во всем солдатском обчестве. Он быстро и в унтер-офицеры выбился, а после бумагу подал, по которой Малого взяли даже на годичные курсы в Луганскую школу стрелков. Ну, а по окончании оной, Малой стал прапорщиком. С отличием окончил ту школу, с грамотой хвалебной пришёл.
— Так-то братцы, нам наше оружие дают! Тое, что мы на учениях мяли, — рассматривая десяток ружей, воскликнул Кондрат.
— Мяли? Жонку ты мял, тетеря! — усмехнулся Петро.
На самом деле, обоз с провиантом, фуражом, вооружением и боеприпасами по какому-то непонятному стечению обстоятельств был задержан в Харькове. И сейчас началось расследование, почему именно так произошло. Командир дивизии полковник Сухомлин, вроде бы как ушедший в отставку, но согласившийся оставаться в резерве, начал бурную деятельность.
Ну, не нравилось ему быть помещиком, сидеть на земле да попивать чай с баранками. Пару месяцев так провёл время, а после тяготиться стал. Так что, когда стало понятно, что в ближайшие две недели в пункте сбора под Полтавой так и не будет ни оружия, ни провианта, Сухомлин направил всех своих офицеров на покупку еды, а также приказал распечатать все армейские магазины резервной дивизии, которые предназначены были не для использования в бою, а только при учениях, но теперь были направлены всё-таки для вооружения солдат.
Полковник счёл, что обмундирование — это второе дело, наудивление мужики на пункт сбора прибыли почти поголовно в добротных сапогах, да и не голыми. А вот если прикажут выдвигаться куда на войну, именно к этому всё идёт, то хотя бы с оружием нужно решать. Впрочем, обозы из Харькова уже должны были выйти, но полковнику предписано явиться в Киев не позднее чем через три недели, нет время ожидать обозов, пусть уже в Киев идут сразу.
А недавно организованная канцлером Сперанским Военная Прокуратура уже начала расследование по факту злоупотреблений и манкирования своими обязанностями интендантов. И за эти преступления во время войны законом приписывается и конфискация имущества, и большие сроки на каторге. Строго с этим в армии стало.
Многих из офицеров полковник Сухомлин знал лично, они были его соседями. Офицерам также, как и их солдатам, выдавалась земля. Причём, без крепостных. Они должны были заключать со своими же солдатами ряд, по которому крестьяне обязаны платить небольшую, но деньгу. Ну, а на своей земле помещик был волен делать всё, что угодно. Если хочется, покупает крепостных, а нет, так всем выдавались рекомендации по обустройству поместий, причём, если действовать именно по этим рекомендациям, то в недавно образованном Банке Вспомоществования Развитию Помещичьих Хозяйств дадут беспроцентный кредит, а также помогут с приобретением уже готовых сахарных заводов, маслобоен, инвентаря, семян или ещё чего.
Более того, можно было заказать в этом банке достойного управляющего, который прошёл бы Белгородскую школу управления. Правда, за это нужно было банку платить десятую долю от всей прибыли. И все отставные офицеры, которые воспользовались подобной опцией, в один голос говорят, что при найме доброго управляющего поместье может приносить доход уже через год, ну, может, два года, в два раза больше чем то, что было заявлено.
— Братушки, нынче будет зачитано обращение государя нашего всемилостивейшего Павла Петровича, — когда мужики перестали быть мужиками, а стали солдатами, взяв свои ружья, сказал прапорщик Малой.
Случилась абсолютная тишина. Все солдаты, унтер-офицеры — все были готовы слушать, что же скажет их любимый государь, за которого они готовы хоть кому глотку порвать.
— Верноподданные мои любимые! — Малой сделал паузу.
На глазах молодого офицера проскользнули слёзы. Плакал не только прапорщик, который более остальных получил свою порцию идеологической обработки во время прохождения курсов в школе стрелков, плакали многие мужики.
Все остальные слова были уже не важны. Они готовы умирать, но вот государь говорит в своём послании, что он не хочет их смертей. Государь говорит, что он хочет для них жизнь, достойную жизнь, и чтобы они вернулись с войны, но вернулись как героические победители.
— Воюйте умело, воюйте смело, за благое дело, останьтесь живыми, но не посрамите Россию, — еле сдерживаясь, чтобы уже в голос не зарыдать, читал поручик Малой.
— Ура! Слава царю-батюшке! — закричали в одном месте, чуть позже, вторя, начали кричать в другом, восхваляя государя.
Скоро вся дивизия, расположенная на Большой площади под Полтавой, кричала, как в один голос:
— Слава царю!
* * *
Белорусские земли
19 июля — 21 августа 1800 года
— И как вам эти чувства, когда возвращаешься на родину, с которой ранее пришлось бежать? — спросил один мужчина, восседая на пегом коне.
— Это сложно, ваше величество, — отвечал другой мужчина, но уже на вороном коне.
Разница во внешности у этих прославленных политиков и военачальников была огромная. Один был высок и статен, другой уже усапел обзавестись изрядным животом. Но ещё большей разницей было то, с каким настроем эти люди пришли сюда, на гору, чтобы любоваться просторами долины реки Неман и находящимся в десяти километрах города Гродно.
— Ваше императорское Величество, у меня столь много чувств и все они настолько разные, что я не могу определиться, что именно внутри меня побеждает, — отвечал на вопрос Наполеона Бонапарта Тадеуш Костюшко. — С одной стороны, я поддался на уговоры и вновь получаю шанс освободить свою Родину, с другой…
— Но ведь здесь рядом ваше родовое гнездо⁉ — воскликнул Наполеон, пребывавший в приподнятом настроении. — Как же можно грустить!
— Так и есть. Я родом из этих мест, может, только немного южнее, — сказал Тадеуш. — И места эти я знаю хорошо. Шесть лет… Прошло не так много времени, когда фельдмаршал Суровый заливал кровью предместья Варшавы, а словно в иной жизни было.
— Ваше настроение вгоняет меня в полное уныние! Я ждал иных чувств от вас, — раздражённо выпалил французский император и даже демонстративно отвернул голову.
— Прошу простить меня, Ваше Величество. Я, как каждый честный человек, с болью понимаю, что нарушаю данное мной же слово. Я, пообещав русскому императору более не воевать против России, всё равно привёл на эту землю тысячи поляков, — сокрушался лидер последнего польского восстания Тадеуш-Анжи Артур Бонавентура Костюшко.
