Я вдруг с легкой грустью вспомнила все хорошее, что случилось со мной за несколько месяцев пребывания в пятидесятых годах двадцатого века: как мы вместе готовили завтраки, отмечали дни рождения, скидываясь продуктами на общий стол, если вкуснейшие пирожки с ливером по три копейки за штуку, ходили в кино смотреть фильмы с молодыми Рыбниковым, Лановым и другими актерами, которых сейчас уже и в живых-то нет… Как, гуляя с девочками в парке, мы однажды приметили компанию необычно одетых молодых людей, присоседились к их компании, а потом все вместе удирали от комсомольцев из «Бригадмила»… Ну а после этого закрутилась целая череда событий, существенно повлиявших на все наши судьбы. Кто бы сейчас поверил, что новый, 1957 год я встречала в компании не только лучших подруг, любимого молодого человека, но и футболистов сборной СССР — Игоря Нетто и Эдуарда Стрельцова? Кто бы подумал, как проводит вечера улыбчивый парень Ваня, так мило краснеющий при встрече со мной и какой на самом деле окажется с виду такая жесткая, холодная и расчетливая Лида, жаждущая выйти замуж за перспективного москвича, всенепременно с жилплощадью?
— Знаете что, Дарья Ивановна? — вдруг сказала моя новая коллега. — Какой-то усталой и растерянной Вы выглядите. А давайте-ка мы с Вами вернемся в школу на часок, в учительской чайку попьем, поболтаем? А потом домой вместе пойдем. В учительской как раз сейчас никого нет. А ежели Вы проголодались, то с собой у меня кое-что имеется, перекусим, — и она указала на бумажный кулек, который держала в руке. — Вот, у метро купила. Признаться, по дороге один уже уплела, вкусные больно.
Уловив чудесный аромат свежих пирожков с ливером, который исходил от бумажного кулька, я мигом согласилась. Медовик с кофе — хороший перекус, конечно, но уже захотелось чего-то посущественнее. Что ж, если я действительно работаю в школе, то неплохо было бы туда наведаться перед завтрашним рабочим днем, разузнать, что к чему. Поболтаю с милой преподавательницей алгебры или геометрии. К какой из этих дисциплин тангенсы и котангенсы относятся, я не помню.
— Поможете, Дарья Ивановна? — с надеждой спросила моя новоиспеченная коллега, протягивая вновь мне сумку.
Я улыбнулась про себя, сообразив: милая дама зовет меня попить чайку в аудитории, дабы расположить к себе и попросить потом донести отнюдь не легонькую сумку с тетрадями до дома, а заодно она страсть как желает услышать пикантные подробности о моем романе с таинственным незнакомцем, проводившим меня на работу. Что ж, донести тетрадки с тангенсами-котангенсами мне не в тягость, а ознакомиться с новой обстановкой — сейчас как раз то, что нужно.
Радостно кивнув, я зашагала вслед за Катериной Михайловной по ступеням школы, пропустив бегущую навстречу стайку малышей с октябрятскими звездочками на груди.
— Здрасти… Здрасти… Здрасти… — выпаливал каждый, пробегая мимо нас.
— Эх, дети, — укоризненно покачала головой Катерина Михайлова и, солидно вышагивая, двинулась вперед. Я направилась вслед за ней, как когда-то шла вслед за Лидой и Верой, оказавшись впервые в жизни в Москве, да еще — в Москве пятидесятых. Советская московская школа выглядела довольно неплохо: большие окна, высокие потолки, широкие коридоры с натертым паркетом. Кажется, это и есть тот паркет, который натирали мастикой. Интересно, это новое здание или еще дореволюционное? На новостройку вроде не похоже. Может быть когда-то здесь был юнкерский или кадетский корпус, и провинившиеся воспитанники тоже чистили паркет, как персонажи фильма «Сибирский цирюльник»?
Проходя мимо открытой двери с табличкой «Актовый зал», я мельком увидела широкую сцену и большой бордовый бархатный занавес. В конце коридора виднелась парочка ребят, которые, пробежавшись, лихо раскатывались по паркету, не хуже теперешних парней на электросамокатах, только не так быстро, конечно.
— Ольховский! Соболев! Нельзя кататься на паркете! — одернул их вдруг зычный голос. От неожиданности я даже отскочила в сторону. Позади нас внезапно возник строгий мужчина с усами и в халате. В руках он держал ящик с инструментами. Наверное, трудовик. Интересно, почему все трудовики так или иначе похожи друг на друга? Когда я училась в школе, у мальчиков уроки труда преподавал немногословный Геннадий Палыч, тоже с усами и в халате. Похожий трудовик был и в школе у Димки.
Мальчишки, закладывающие очередной крутой вираж на паркете, послушно остановились, похватали стоящие на полу ранцы и побежали к выходу, пробормотав очередное: «Здрасти…».
— Здравствуйте, Катерина Михайловна! Дарья Ивановна, мое Вам почтение! — расплылся в улыбке трудовик, оглядывая меня с головы до ног пристальным взглядом.
— Добрый день, Климент Кузьмич, — сухо и безэмоционально поприветствовала его Катерина Михайловна и, остановившись у двери с надписью «Учительская», открыла ее.
— Пойдемте, Дашенька!
Глава 3
Вслед за грузной Катериной Михайловной, которая царственно вплыла в учительскую, заняв своими телесами существенную ее часть, я, вновь заполучившая свои формы, которыми обладала в юности, просочилась внутрь и огляделась по сторонам. Никого, кроме нас, в комнате не оказалось. Отлично: значит, попьем чайку и пообщаемся вдвоем с новой знакомой. Ну а завтра, когда я чуть освоюсь в новой (или хорошо забытой старой?) обстановке, познакомлюсь со всеми остальными учителями. А заодно как-нибудь невзначай и аккуратненько выясню у говорливой и любопытной Катерины Михайловны, что за новоиспеченный хахаль у меня выискался. Неужто в параллельной реальности мы с моим ненаглядным Ваней снова воссоединились? Или это кто-то другой?
Внутри все выглядело почти в точности так же, как во время моей учебы в пятом классе школы. Тогда мне в первый и, кажется, в последний раз в жизни довелось побывать в учительской, правда, по не очень веселому поводу. Мы с тремя одноклассницами, Зиной, Машей и Альбиной, играя в «горячую картошку», случайно разбили мячом окошко в кабинете математики. Пришлось стоять, понуро потупив голову, смотреть на свой черный фартук на коричневом платье и выслушивать строгое назидание пожилого завуча Вилены Никифоровны…
* * *
— Задумались, Дашенька? Дарья Ивановна?
Я потрясла головой и огляделась. Обеспокоенная Катерина Михайловна осторожно тронула меня за плечо.
— Так, — пробормотала я, — задумалась. Извините.
— Полноте, полноте извиняться, душенька, — рассмеялась учительница и шутливо погрозила мне пальцем. — Знаю я Ваши думы думные. Небось о кавалере своем все размышляете? Годится в мужья аль нет? Вы, конечно, девушка в самом соку, на выданье, но бабий век короток, оглянуться не успеете, и станете, как я…
— Да я… — начала снова оправдываться я, испытав острое чувство неловкости. Терпеть не могу разговоров про тикающие часики.
— Ладно, ладно, шучу я, — рассмеялась Катерина Михайловна. — Не принимайте близко к сердцу. Все понимаю, выбор серьезный, поспешность в этом деле ни к чему. Вы, душа моя, у нас человек новый, да и прожили все ничего. Держитесь меня, чем могу — помогу, посоветую… Вот и чаек уже скипел, — она поманила меня за свой стол, отодвинула подальше стопки тетрадей, расстелила бумагу и поставила скромное, но такое вкусное угощение — два стакана чая, красную сахарницу в белый горошек и большую тарелку пирожков с ливером. Поняв только сейчас, какая я голодная, я мигом схомячила горячий наивкуснейший пирожок и залпом выпила целый стакан сладкого чая, который моя новая знакомая насыпала в кружку из жестяной коробки и согрела при помощи кипятильника. Надо же, кипятильник… Сто лет их не видела. Последний раз пользовалась им, кажется, в юности, когда только-только устроилась на работу в магазин. А еще — в детстве, когда с родителями куда-то ездили на поезде.
— Можно было бы, конечно, на кухню к поварам сбегать, с чайником, на плите скипятить, — неверно трактовав мой ностальгический взгляд на кипятильник, — сказала Катерина Михайловна, — да, боюсь, там уже закрыто.
