И все было хорошо, пока на войне не убили отца, потом слегла мать, братья и сестры, все оставалось на Петре. И уже умелый казак не мог проявить себя, пойти на войну. Лучший конь издох… Казалось, что все плохо, что уже никогда Петр себя не проявит. Но на Казачьем Круге старики посоветовали обратиться в имение Надеждово, где всегда были готовы принять сильного умелого воина.
Молодой мужчина, Пётр Галымов, восемнадцать лет отроду, был сильно удивлён тому приёму, который был устроен в Надеждово. Нет, его не встречали с хлебом и солью, не дали сразу много денег, не сватали за него знатную невесту. Но за то, что Пётр будет служить в формирующихся полках личных стрелков канцлера Сперанского, двух братишек и трёх сестёр сразу определили в школы и пансионаты, дали им крышу над головой, бесплатно учили, кормили. Уже это стоило многого.
Продав, уже по большей части обветшалое хозяйство в своей станице, Пётр смог взять кредит и обзавестись собственным домом уже на землях имения Сперанского. Самое главное, что было для парня, это то, что ему создали все условия для того, чтобы он оставался воином, продолжал службу, хоть и не в казачьих соединениях.
Пусть сперва Галымов и относился к тому учению, которое преподавалась в воинской школе в Надеждово с пренебрежением, однако уже скоро стал понимать, что то, чему его учат, это такая наука, которую и старые казаки не ведают. Всего за год благодаря своим стараниям Галымов стал подъесаулом. Его поставили командовать целой ротой конных стрелков.
У себя в полках, которые создавались за счёт и по личному указу канцлера Российской империи Михаила Михайловича Сперанского, подобное несоответствие в чинах было возможным. Но это же и говорило о том, что уже скоро у императора будет лежать на подпись прошение от канцлера на дарование казаку Голованову личного дворянства и офицерского звания ротмистр.
Пётр Емельянович Галымов умел быть благодарным. Он понимал, какой великий шанс ему выпал по жизни. Потому, в отличие от некоторых, с кем он начинал осваивать новую воинскую науку, трудился ещё больше, все свои силы отдавая обучению, а после и учению и командованию ротой. Когда рота Галымова получила в своём названии приставку «особая», подъесаул был вне себя от радости.
И дело не в том, что теперь он, даже вне зависимости от решения государя, получал повышенное жалование ротмистра, что выходило одномоментно сразу двести рублей с премиальными, Пётр отчётливо понял, для чего он живёт и что сделать стремится. Возможно, этому пониманию помогла и работа священников с командирами, которые через день устраивали встречи и объясняли важность службы.
Когда поступил приказ на операцию, когда можно и пожертвовать собой, Пётр не сомневался ни на секунду. Да, ему было жаль своих товарищей, которые должны были якобы попасть в подготовленную французами ловушку. Однако, ещё сравнительно молодой, но уже подполковник, ближник и чуть ли не друг канцлера Сперанского, Северин Цалко подсказал идею, как можно обмануть французов, при этом сохранить жизни своим бойцам.
Когда отряд Галымова вышел на место французской засады, у него было семь десятков собственных бойцов, которые везли с собой еще чуть меньше четырех десятков не так давно убитых в одной из операций пруссаков. Вот только немцы были облачены в лесных стрелков.
Сначала операция шла по разработанному плану. Нужно было просто добраться до места французской засады, пустить дымовые бомбы, чтобы лягушатники ничего не смогли рассмотреть, после оставить немцев, якобы убитых сидящими в засаде французами, а всем остальным быстро убраться прочь. Так что операция не казалась такой уж сложной и неминуемо смертельной. Вполне обыденное дело для особой роты.
Галымов четко и правильно вывел к месту засады свой отряд. Вперёд поскакали два десятка стрелков, походя наводя шум выстрелами из револьверов, скидывая дымовые бомбы. Оставалось только скинуть тела немцев. У одного из трупов будет планшет с важнейшими документами, в которых описание всех тех сил, которые сейчас стоят в Горках, планы русского командования по напрашивающемуся удару в направлении Витебска. Во всё это должны были поверить французы, для этого и организовывалась операция.
Вот тут-то и обнаружился первый просчёт в планировании операции. Все французы, которые сидели в засаде, имели русские винтовки и даже под унитарный патрон. Наверняка французам пришлось собрать все русские трофеи во всей своей армии, чтобы оснастить всего-то две роты, которые были в засаде. Так что из двух десятков бойцов отряда Галымова, что начинали операцию, шестеро получили смертельные раны, а ещё четверо были ранены, не удержались в сёдлах и свалились. В таких условиях спасать раненых бойцов было бессмысленно, потому как можно положить весь оставшийся отряд. Все бойцы давали клятвы и им уже был отпущен грех самоубийства. Потому должны были умереть, но не дастся врагу.
Но дело было сделано, дымовые бомбы начинали застилать пространство белым туманом. Уже скоро были скинуты тела немцев, но французы палили, даже не видя своих противников.
Ошибкой ли было то, что Галымов и ещё четверо его ближних воинов стали разыскивать в кромешном тумане раненых бойцов? Отдав приказ остальному отряду на отступление, Пётр подвергал себя опасности. Но предыдущий опыт подлой войны с французами говорил о том, что лягушатники не осмелятся идти в штыковую атаку в туман.
Осмелились, уж больно матерых солдат-ветеранов в этой засаде использовали французы. Оккупанты думали, что в районе действует один русский отряд и предписывали ему все диверсии, хотя это результат трех особых рот. Так что злые были французы необычайно.
Шестерых успел убить Пётр, пока его прикладом не оглушил один французский офицер. Когда подъесаул очнулся, его и ещё четверых его ближних пытали, избивали, пытались унизить, но все держались стойко, наотрез отказываясь становиться на колени. Уже бойцы покончили собой. У каждого были свои способы, как это сделать. Но ждали команды от командира, а Петр все не давал приказа ни словом ни жестом.
И вот Петра Емельяновича Галымова привели к самому маршалу. Сомнений не было — нужно постараться убить Маршала Даву. И как это сделать, Пётр знал. Недаром его учили подлой войне. В исподнем, возле тесёмок у Петра всегда находился маленький ножик, всего четыре сантиметра лезвия, и без рукоятки чтобы можно было сажать лезвие между пальцев и нанести последний удар.
— Мсье, уже завтра нашим корпусом будет нанесён удар по Витебску. С одной стороны, будет Дикий корпус, с другой стороны подойдут войска из крепости Опочки, — сначала громко, потом всё тише и тише говорил Пётр Емельянович Галымов.
Этому приёму его также научили в воинской школе в Надеждово. Когда начинаешь говорить громко, потом уменьшаешь тон, собеседник невольно будет тянуться ближе, чтобы расслышать следующие слова. Так и произошло, и маршал Даву уже находился чуть дальше, чем на вытянутую руку подъесаула.
Будто бы картинкой из будущего казак увидел счастливую младшую сестрёнку Агафью, которая выходила замуж в пышном белом платье, а рядом с ней стояла сестричка постарше, с которой находился здоровый и любознательный мальчуган, так и норовивший из-под материнской руки куда-нибудь сбежать. Тут же были и младшие братья, но уже рослые, сильные мужчины в форме императорских офицеров: майора и подполковника.
«Значит все делаю правильно!» — успел подумать подъесаул.
Галымов собрал всю волю в кулак, отрезал из сознания все болезненные ощущения. Он стоял на одном колене перед маршалом, но вторая нога имела опору. Петр словно взлетел, в одно мгновение достигая маршала.
Ушибленная правая рука со сжатым между пальцами острым лезвием направилась к горлу одного из любимых военачальников французского императора. Росчерк… Не успел Петр завершить удар, как уже кровь на его разбитом лице смешивалась с пульсирующей в разные стороны кровью французского маршала. Разрез горла был такой, что Галымов перерезал маршалу даже гортань. Спасти Луи Николу Даву было невозможно.
