Стоящие рядом с командующим Барклай-де-Толли и группа штабных офицеров стали переглядываться друг с другом. Голос, которым отвечал Суворов, был словно не его. Иные офицеры не могли ничего сказать, безмерно почитая старика, но Барклай-де-Толли мог. Для него главным было дело, а не потакание, лесть, пусть и великому человеку, но явно чувствующему себя плохо.
— Ваше высокопревосходительство, в состоянии ли вы продолжать командовать боем? — напрямую спросил начальник Генерального штаба, коим и являлся Барклай-де-Толли.
— Да, Барклай. Свой бой, последний, проведу! — пробурчал Суворов.
Все офицеры, несмотря на то, что большая часть из них напрямую подчинялась Барклаю-де-Толли, посмотрели с осуждением на начальника Генерального штаба. Де-Толли оставался невозмутимым.
Вот поэтому его и недолюбливали многие офицеры, несмотря на то, что признавали заслуги ещё относительно молодого главы Генерального штаба. Не было в этом немце русской души, сочувствия. По большей степени он руководствовался только прагматизмом и пользой для дела, отрицая в своей работе эмоции.
— Багратиону приказ — откатиться на вторую линию обороны. Предоставить место для артиллерийского обстрела неприятеля по первой лини фортеций! — командовал Суворов через боль, и через старость.
Вновь включившись в командование сражением, Суворов почувствовал прилив сил. Как будто разом отошли все болячки, в один момент перестало крутить живот и шуметь в голове. Пришла ясность сознания. Лишь только слегка пекло в груди, но это были ощущения не критичные, их можно было и проигнорировать.
Барклай-де-Толли мысленно улыбнулся. Именно такой приказ и ожидал он услышать от Суворова.
Сражение шло уже как два часа. Французы шли на приступ, но получали отпор. Максимум, что им удавалось — это продвинуться на первую линию обороны. Вот только по этим участкам была пристреляна артиллерия, расположенная на крепостных стенах. Новые пушки били и дальше, и разрушительнее. Уже скоро станет проблемой то, что на русских позиций, которые будут отбиты Багратионом в готовящейся контратаке, будет слишком много французских тел, сраженных русским оружием.
* * *
Император Франции Наполеон Бонапарт сидел на барабане, на специально для него сооруженного холма. Он взирал на то, как разворачивается сражение. Узурпатор был не в духе. Да, ему удалось собрать значительные силы, явно превосходящие число русских солдат. Однако Наполеон понимал, что даже если он и прорвётся в Смоленск, то положит большую часть своих войск.
Уже все понимали, что русские устроили грандиозную ловушку для, казалось, непобедимого французского воинства. На данный момент именно французского, потому как рассчитывать на деятельную помощь союзников Наполеон не собирался. Все, кроме поляков, воевали неактивно, вяло, старались избегать любых столкновений с русскими.
Рядом с Наполеоном стоял маршал Ней и ждал приказ. Наполеон лишался одного за другим своих любимцев. Оставалось уже не так много генералов, которым пока еще император, мог доверить атаку.
— На правом фланге удалось прорвать оборону русских, закрепиться за первыми фортификациями! Мы пробились во фланг русским… Но завязли в различных ловушках, они рвутся вперёд, но встречают шквальный артиллерийский огонь! — докладывал Наполеону один из штабных офицеров.
— Мой император, нужно развивать успех на правом фланге. Я готов! — бравировал маршал Ней.
— Где тот русский корпус, который разбил Ланна под Оршей⁈ — выкрикнул Наполеон. До сих пор нет сведений, что они собираются делать? Мы ждём удара в спину⁈
— Мой император, корпус Сперанского остановился в десяти вёрстах от первой нашей линии обороны и не двигается, — сказал всё тот же маршал Ней. — Я о том докладывал вам только что! С вами все в порядке, мессир?
Наполеон посмотрел на своего военачальника, нахмурил брови и вспомнил, что ему уже докладывали о нахождении корпуса Сперанского. Странные вещи происходили в голове французского императора: он забывал то, что случилось только лишь десять-пятнадцать минут назад. Еще какая-то легкость, была, отрешенность от всего, в том числе и от боя. Бонапарт подолгу не мог сформулировать мысли.
— Доктора ко мне! — прорычал Наполеон, поняв, что с ним твориться что-то неладное.
Бой продолжался. Французские солдаты гибли не десятками, а сотнями. Очень много погибало французов и их союзников от русских штуцеров, которые стреляли с неимоверной частотой. Порой казалось, что уже наметился прорыв к самой крепости, что взята одна линия обороны, но русские моментально наращивали силы на второй линии обороны и начинали масштабный обстрел французов, закрепляющихся в русских окопах.
Связь. Именно она играла огромную роль в этом сражении. Три воздушных шара были подняты русскими, и Наполеон понимал, что у них есть своя грамота, чтобы передавать прямо с воздушного шара всю картину боя, которая отчётливо была видна сверху. Так что ещё только выдвигался батальон французских солдат, как русские уже об этом знали и готовились встречать.
— Ваше Величество! — уже через пару минут пришёл доктор.
— Я не могу вспомнить то, что было десять минут назад. Я теряюсь, и мысли мои не могут выдавать решения. Подобного раньше не было, — тихо, чтобы никто не слышал, пожаловался доктору император.
Доктор посмотрел на ту воду, которую пил Наполеон, на ту початую бутылку вина, к которой французский император прикладывался во время завтрака.
— Есть достаточно составов, чтобы человека не убить ядом, но помутить его рассудок. Вам могли подмешать опиум или что-то другое, — с уверенностью говорил доктор.
Наполеону стоило только посмотреть в сторону одного из своих телохранителей, как тот моментально отправился на кухню императора. Там было немного людей, относительно того, кого именно приходилось кормить. Один повар и две кухарки, моментом были схвачены.
Наполеон Бонапарт, отдав приказ на то, чтобы его повара и кухарок пытали, вновь обратил внимание на сражение. Доктор дал какие-то микстуры и Наполеон понял, что его усталость и ломота в теле, это отнюдь не из-за недостатка сна.
— Ней! Добудь мне Смоленск! — требовал Наполеон.
— Мой император, вы дадите мне своих ветеранов? — спрашивал маршал, но, увидев, насколько презрительно Наполеон посмотрел на своего маршала, Ней спешно направился к своему корпусу.
Ветеранов Наполеон оберегал и рассчитывал, что если придётся ему уходить из России, то сто тысяч ветеранов прикроют спину своему императору. И да, стали появляться мысли о том, чтобы из России уже уходить.
Наполеон желал того, чтобы ему дали хотя бы год на переосмысление военных тактик, что русские применяют, хоть на какое-то перевооружение его войск. Так что французский император думал о том, что если он покинет Российскую империю, то русские не пойдут в Европу и не станут рваться к Парижу, дадут возможность Бонапарту лучше подготовиться к самой главной войне его жизни.
Маршал Ней покинул лагерь ветеранов, сел в седло, перекрестился, подумал о том, что неплохо было бы и причаститься, так как живым из боя он выходить не хотел, а если будет вероятность проиграть…
Уже через полчаса корпус Нея стал заходить по центру укреплённого района вокруг Смоленской крепости. Он всё делал по науке. Побатальонно шла французская пехота, формируя коробочки, фланги защищали французские кирасиры. И сразу же за первыми расставленными батальонами колоннами тянулись пушки. По тактике французского императора без артиллерии не одолеть русских. Нужно бить по врагу в упор картечью.
— Бах-бах-бах! — ещё не успели приблизиться на пятьсот шагов к русским позициям французы, как по ним уже стали выборочно работать русские стрелки.
На самом деле, в регулярной армии России таких стрелков ещё было немного — меньше, чем всего лишь в одной дивизии Сперанского. Но они были и уже пытались отстреливать офицеров с расстояния, с которого не было никакого смысла французским солдатам разряжать свои ружья.
Французы шли решительно, почти не озираясь на тех товарищей, которые то слева, то справа падали замертво или начинали корчиться в предсмертных муках. Через таких солдат просто переступали, как через камень, или перепрыгивали, как через овраг. Важнее было не потеряться в строю, чем посмотреть на своего же товарища, с которым только вчера делил костёр.
