Жозеф Бонапарт молчал, стыдливо отворачивая голову. Он слишком многое сказал, чтобы теперь вот так… Он бахвалился, всем сообщал, с какой из дочерей русского императора станет крутить любовь. И все в таком духе, что теперь хоть в петлю от позора.
— Нужно решаться, мой император, — а вот адъютант Жерар Дюрок был более смелым и понимал, что время уже может быть утрачено. — Мы лишены маневра, наши войска, как и войска союзников толпятся на узком пространстве. Русским достаточно еще три километра отбить, чтобы мы оказались в клещах и превратились в толпу. Нужен решительный прорыв.
— А дальше я соберу новую армию и разобью русских. Трубите общий отход! — скомандовал Наполеон. — Готовьте мне карету и достойное конное охранение. Я возвращаюсь в Оршу.
Сказал император, думая над тем, что ему удастся все же заключить мир с русскими, если он прочно засядет по линии Витебск-Орша-Могилев.
— Нужно время. Мне немного нужно времени и разорить Пруссию с Австрией… — бормотал себе под нос Бонапарт. — Тогда я соберу армию.
* * *
Матвей Иванович Платов даже два дня не пил, чтобы только не проспать величайшее сражение. И сейчас он летел, обгоняя ветер на встречу своей славы. Именно удар казаков, ну пусть усиленных калмыками, должен стать решительным. Тогда и ни у кого не возникнет сомнений, кто должен оставаться старшим на Дону.
— Поднажми, братцы! — кричал Платов, подгоняя своего коня, вырываясь вперед.
Он уже услышал бой барабанов. Французы отступали. Если они выйдут из ловушки, пока Платов вместе со Сперанским не захлопнут двери, то пиши пропало. Нужно начинать с начала и бить француза уже в чистом поле, без опоры на крепость. А это не легкая задача, да и кровавая, в том числе и для русских воинов.
Вот он — враг! Близко!
— Пистоли! — кричал Платов, имя в виду револьверы.
— Бах-ба-бах! — первыми успели ударить французы.
Лошадь под Платовым подкосила ноги, а он кубарем свалился, кувыркаясь по земле. Мимо, смертельно опасно проскакали казаки, не успевшие среагировать на падение командира.
— Ах ты богу душу мать! Я вас чертей еще научу, как в бой идти, — прихрамывая ругался Платов.
Уже раздавались выстрелы, русские воины разряжали барабаны своих револьверов, не жалея патронов. В конце-концов, от плотности огня по французами зависят русские жизни. Но вторые револьверы уже будут использовать аккуратно, выцеливая каждую цель. А пока…
Хруст ломаемых пик, крики сраженных французов, поминание и Бога и черта — все смешалось. Казацкая лава нашла себе соперника и сейчас крушила француза, пусть и успевшего построиться в каре, но револьверные выстрелы быстро создали бреши в таком построении. Каре уходило в прошлое, оно уже не спасение от любой кавалерии.
— Вперед! — уже через три минуты вновь кричал Платов, указывая своей саблей направление.
Ему быстро подвели нового коня и атаман нагонял передовые казацкие линии, которые уже теряли динамику удара и погрязли в рукопашных боях.
— Атаман, уходют! Вона вправа и уходют! Тама же генералы почитай одни! — кричал полковник, глава ближних казаков Платова, которые были собраны атаманом по примеру охраны Сперанского.
— Туды, твою богу душу мать! Наполеон уходит! — Платов с новым азартом перенаправил своего коня вправо.
Он вновь летел, изводя своего коня настолько, насколько только могла выдать животина. И даже немного больше. Вот он — Наполеон. Взять его и войне конец. Платов уже думал о том, что именно скажет императору. Мол, плешивый, сдавайся, сам Платов полонил тебя.
— Бах! Бах! — раздались выстрелы.
— А! — выкрикнул Платов, сваливаясь с коня.
И выкрик был скорее от досады. Уходил Наполеон, бежал, да еще и заслоны выставлял, чтобы упредить погоню.
— Врешь, гад, не уйдешь! — выкрикивал Платов, вслед уходящему французскому императору грозя кулаком. — Из России не выпустим!
* * *
Император Российской империи стоял и, словно мальчик, как тогда, как его обличила в заговоре матушка, плакал. Но теперь Павел Петрович не скрывал своих чувств, не прятался в Зимнем дворце за дверью и тихо, но горько рыдал. И был он не один в таком состоянии.
Впервые в истории русская победа, может быть самая великая из всех, та, которую будут воспевать и через двести лет ученики в школах будут заучивать, она со слезами на глазах. С горькими, искренними слезами.
— Отец! — вырвался из моих объятий Аркадий Александрович Суворов, сын Великого Полководца и патриота России.
Аркадий подбежал к гробу отца и, не замечая даже государя, обнял, безмолвно лежащего Суворова. Император сделал шаг и приобнял Аркадия, тот развернулся и уткнулся в плечо государя. И даже этот конфуз не был замечен.
— И он — генералиссимус победы,
Приветствуя неведомую рать,
Как будто говорит: 'Недаром деды
Учили нас науке побеждать
Он прям и смел в грозе военных споров,
И равного ему на свете нет.
«Богатыри» — так говорил Суворов,
Наш гений в деле славы и побед…
Я читал стихотворение Всеволода Рождественского самоотверженно, с надрывом. Слова лились из глубин сознания. Никогда не знал, что могу вспомнить это произведение, прочитав когда-то его всего несколько раз.
Уходил Гений, уходила эпоха.
НОВИНКА от Дамирова!
Матёрый опер из 90-х очнулся в теле субтильного штабного лейтенант в наше время. В Отделе его всерьёз не воспринимают. Но он знает, как работать по-настоящему. Он снова в строю — чтобы стать опером и достать своего убийцу. Вот только тот стал олигархом: https://author.today/work/450849
Глава 20
Окрестности местечка Старые Дороги, Минского повета.
7 ноября 1800 год
Баронесса Мари Шарлота Луиза де Понси-Цалко нежилась в теплой избе, считая, что это самое сладкое время для нее. Рядом мужчина — мечта, словно сошедший со страниц лучшего французского любовного романа. Это только ее «ля козак Северин».
Мари Шарлота ранее думала, что создана быть при дворе, лучше всего все же французского короля. Она вся такая воспитанная, обходительная, нежная и выглядит невинной, хотя, на самом деле… И вот баронесса прибыла в Петербург вместе с будущим королем Франции. Побыла даже в свите его величества. Но…
Французские короли, даже пусть и не коронованные, они, наверное, такие… Слишком любвеобильные. Вот и Мари Шарлота попала в поле зрения похотливого герцога Энгиенского, будущего короля Франции. Другая, как и ее подруга, была бы счастлива пойти по стопам легендарной фаворитки мадам де Помпадур, или модам де Монтеспан. Но не Мари Шарлота.
Не сейчас, не после того, как она влюбилась в «Севьерьин». Не после того, как «ля козак» брал ее на протяжении всей дороги из германских земель в Петербург. Брал неистово, но при этом казался нежным и ласковым. И она теперь не может без этого. Винит себя, винит Северина, винит судьбу и Бога, но ничего не может с собой поделать.
Так что нет, неуютно даже в прекрасном Петербурге… Вот и прибыла Баронесса к мужу, в расположение русских войск. Ну почти что. Сперва дальше небольшой деревушки под названием «Ля Скит Демьяховский», что в пятнадцати верстах восточнее Смоленска ее не пустили. Но Северин… Он нашел ее, они нашли друг друга. И вот она, как верная жена, уже православная девица Мария, венчанная женой Северина Панкратова, следует за супругом.
А потом деревни менялись одна за одной. И Мария даже в какой-то момент хотела запротестовать, почему помещичьи усадьбы на Белой Руси занимают только армейские офицеры, а ее «ля козак» довольствуется избами, но не стала этого делать. Северин был на грани того, чтобы все же силой выдворить свою жену, что вопреки мнению своего мужа, следует на ним, догоняя Наполеона. По правде сказать, было бы это мнение однозначным, так и отправилась бы мужняя жена Панкратова прочь, но Северин не мог надышаться своей любовь. Своей 'новой Аннетой!.
* * *
