Спустя пару дней Наталье Дмитриевне немножко полегчало. Благодаря горячему чаю, который Катерина Михайловна влила в нее почти насильно, и теплой задушевной беседе, она пришла в себя, снова надела свой костюм и начала заниматься работой. Кажется, моей мудрой коллеге даже удалось убедить ее, что она ни в чем не виновата. В конце концов, не может же завуч отвечать за каждого ученика! Для этого есть родители.
А вот с Костиной родительницей дела обстояли гораздо хуже. Как опять же по большому секрету шепнула мне всезнающая Катерина Михайловна, мама погибшего шестиклассника окончательно двинулась рассудком. Из психиатрической больницы ее не выпускали, да и некуда ей было идти: квартира была опечатана.
Подробностей произошедшего нам не сообщали. Оставалось только догадываться. Катерина Михайловна попыталась было позвонить в свою старую коммунальную квартиру и побеседовать с подругой Софочкой, но та днем и ночью пропадала на работе. Да и нельзя ей было, скорее всего, много болтать — работа такая.
Спустя еще пару дней до Москвы дошло еще одно страшное известие: случились два новых убийства, только уже не в Москве, а в Иваново. Погибли пожилая пенсионерка и школьник, одногодок Кости Соболева. На этот раз упорной Катерине Михайловне все же удалось кое-что выведать у своей подруги Софьи. Как оказалось, убийца обчищал квартиры, но если не находил деньги, то брал все, что может представлять хоть какую-то ценность: шариковые ручки, карандаши, пляжные очки, фонарики…
— Представляете, Дарья Ивановна, — с красным от злости лицом говорила она мне, — этот гаденыш старушку порешил ради карманного фонарика и семидесяти копеек! А девчонку лет пятнадцати изнасиловал и топором порубил. Жива она осталась, слава Богу, в больнице валяется. Жизнь ее поломана навсегда теперь. Ну не тварь ли?
— Тварь, — мрачно соглашалась я, отчаянно прокручивая в голове все, что я знаю о шестидесятых и костеря себя за то, что не приходило в голову ничего путного. — А как преступник выглядел, неизвестно?
— Ах, душенька Дарья Ивановна, — остановилась вдруг коллега. Я от неожиданности не успела затормозить и чуть не налетела на нее. — Точно не известно. Но есть, есть свидетель!
— Ух ты! А кто?
— Да сосед, Володя Теплов! Вы его не знаете. Парнишка это. Он его видел, незадолго перед тем, как этот маньяк к Косте Соболеву зашел. Софочка с ним беседовала, спрашивала его, что и как: какого роста, какой внешности…
— Володя? Значит, и к нему этот гад в квартиру заходил? А как он выжил тогда? — недоумевала я. — Тоже в больнице?
— Да нет, в порядке все. Вообще не пострадал. — Катерина Михайловна снова остановилась, на этот раз — поправить «молнию» на сапожке. Подождав, я снова двинулась за ней следом.
— А как так получилось?
— Да изверг этот, чтоб ему пусто было, позвонил, представился сотрудником коммунальной службы. Газ ему якобы проверить надо было. Зашел, для вида конфорки на плите покрутил и спрашивает Володю: «Есть кто дома?». Тот говорит: «Да все дома». Ну этот еще для вида покрутился и ушел, побоялся, видимо, при свидетелях свои зверства творить — вдруг поймают. Мальчишку нарисовать попросили преступника, а тот особо и не умеет. Высокий, говорит, горбоносый… Софочка уж и так, и сяк его расспрашивала. Под конец видит, что устал, и домой отпустила.
— Рисовать, говорите, не умеет? — в задумчивости переспросила я.
— Ну да, а что? — недоумевающе уставилась на меня Катерина Михайловна. — Что Вы задумали, Дашенька, рассказывайте!
— Пойдемте! — решительно сказала я. — Я знаю, кто умеет.
* * *
Спустя полтора часа мы были в милиции. Мы — это я и Сережка Лютиков, плохо соображающий, что происходит, но согласившийся мне помочь. Катерина Михайловна осталась дома. Поначалу, когда я заявилась к Сережке на порог с предложением пройти в место, куда он явно идти не хотел, парень расстроился и даже ощерился на меня.
— Так и знал, — презрительно бросил он, — что для вида вся эта Ваша «помощь». Портрет нарисовать, угу. Знаю я, зачем в такие места приглашают.
— Послушай, — терпеливо продолжала я, не обращая внимания на колючесть подростка, — ты — единственный, кто может помочь. Ну пожалуйста, а?
После долгих уговоров Сережка, кажется, мне поверил и, послушно натянув куртку, шапку «петушок» и ботинки, потопал в отделение.
— Мы к Софье Исааковне, — показала я на входе паспорт.
Скучающий милиционер посмотрел документ и кивком головы указал на дальний кабинет по коридору.
— Пойдем, пойдем… — подтолкнула я в спину заробевшего Серегу. — Да хватит бояться! Не собирается никто тебя сажать! Та история давно канула в лету.
Я постучалась.
— Войдите! — раздался знакомый голос.
В кабинете сидела подруга Катерины Михайловны Софья, одетая в служебную форму. За соседними столами сидели еще несколько сотрудников. Еще в кабинете был незнакомый мне школьник. Вид и у Софьи, и у пацана был крайне уставший. У Софочки залегли темные круги под глазами. Я с сочувствием посмотрела на нее. Надо же, бедная! Небось несколько суток уже не спала.
— Это Сергей, — представила я Лютикова. — Он хорошо рисует.
— Отлично, — повеселела Софочка. — Вот пусть и нарисует мне портрет со слов Володи. А я расскажу все, что запомнила.
* * *
— Неоценимую помощь следствию оказал Ваш Сережа Лютиков, Дарья Ивановна, — похвалила моего восьмиклассника Софочка. Несколько дней спустя после нашей встречи в милиции мы сидели в гостях у Катерины Михайловны и пили чай. Кажется, ей все же удалось немного поспать, и выглядела она значительно лучше. А может быть, просто радовалась тому, что дело сдвинулось с мертвой точки.
— Я в Иваново-то съездила, — рассказывала Софочка, прихлебывая чай с блюдца. Мы с Катериной Михайловной ее внимательно слушали. — В больнице детской была. Девочке той, которую охальник этот изнасиловал, Сережин рисунок показала. Изрубленная вся лежит. Она как увидела его, так сознание и потеряла. Хорошо нарисовал, значит. Ну и Володя молодец, хорошо его запомнил, хоть и нарисовать не смог толком. А главное, деталь значимую сообщил!
— Какую? — полюбопытствовала я.
— Маньяк-то этот, кажется, не из местных, приезжий, — задумчиво сказала Софочка. — Шапку не так носит. Вроде бы мелочь, а на самом деле может зацепку дать. Наши-то москвичи наверх уши повязывают, а этот — сзади… И нос у него с горбинкой. Волосы, по словам Володи, у него вьющиеся, слегка рыжеватые, из-под шапки выглядывали. С Кавказа, может, прибыл… Не определили пока. Ищем…
— Если не местный, то может, общежития проверить стоит? — предположила я.
— Может, — согласилась Софочка. А может, снимает угол или квартиру даже…
— Разве можно квартиры снимать? — удивилась я. — Вроде незаконно это.
— Незаконно, конечно, — согласилась Софочка. — Но снимают. А куда народу деться? Общежитие не всем дают. Если бы это где-то в старом фонде было, вычислить было бы гораздо легче. Там все друг друга знают, новички сразу привлекают внимание. Соседок-старушек во дворе можно было бы опросить. А тут дом новый, заехали не все, многие вообще друг с другом незнакомы. На это, видимо, у него и был расчет.
Я вдруг вспомнила свой сон, который приснился мне накануне трагедии. Высокий мужчина в пальто, с чемоданом, в шапке, уши которой повязаны назад…
— Ладно, Софочка, не будем тебя мучать. — Хозяйка заметила, что обсуждение событий, о которых уже несколько дней говорила вся Москва, а теперь еще — и Иваново, стало несколько тяготить подругу. — Отдохни, пирожка покушай. С вареньем смородиновым, сегодня только испекла. Кстати, девочки, вы слышали, в магазине на Ленинском хорошие отрезы ткани выбросили?… Я себе шторы думаю сшить.
Я тоже радостно выдохнула, обрадовавшись тому, что мы перешли к другим, более приятным темам, и с удовольствием принялась поддерживать разговор о том, как Катерине Михайловне лучше благоустроить наконец полученное от государства крошечное, но зато новехонькое и отдельное жилье.
