— Всегда готов, — мрачно сказал я.
Больницы обязаны сообщать в полицию о таких случаях, так что я знал, что на меня насядут органы охраны правопорядка. Но не думал, что так сразу.
Доктор вышел, и вместо него вошел другой молодой человек. Он был в штатском, в джинсах и коричневом пиджаке, в руках он держал небольшую папку. Насколько я мог видеть со своей кровати, оружия при нем не было.
Первым делом он извлек из кармана свое удостоверение и показал мне в развернутом виде. Молодой человек оказался капитаном милиции Сидоровым Михаилом Валентиновичем, участковым уполномоченным по Люберецкому району города Москвы.
Итак, в местном девяносто пятом году Москва все еще существовала и разрослась настолько, что Люберцы перестали быть отдельным городом за МКАД, а превратились в один из ее районов. Здесь все еще существовала милиция, здесь было неплохо развито здравоохранение, если я не в какой-то специальной блатной палате лежу, но с чего бы меня положили в специальную блатную палату?
Пока все выглядело не худшим из возможных вариантов. Осталось только понять, какого черта я здесь делаю.
Выражение лица у капитана Сидорова было доброжелательное и где-то даже сочувственное. Он подвинул стул, уселся, вытащил из своей папки электронный планшет.
— Как вы себя чувствуете, Василий Иванович?
— Терпимо, — сказал я. — Бывало и хуже.
— Хм, — сказал он. — Это хорошо. В смысле, не то хорошо, что бывало и хуже, а то, что терпимо. Не буду ходить вокруг да около и сразу перейду к сути дела. Можете вы мне рассказать, что с вами произошло?
— Нет, — сказал я. — Я не помню. Врач сказал, что у меня возможна кратковременная потеря памяти из-за ушиба на голове.
— Я слышал, что такое бывает, — согласился капитан. — Что ж, давайте восстанавливать картину произошедшего вместе. Мы точно знаем, что это было не дорожно-транспортное происшествие: на месте, где вас обнаружили, отсутствует тормозной путь, нет ни кусков пластика, ни разбитого стекла. По словам врачей, раны на вашем теле для столкновения с автомобилем не характерны. Кроме того, камеры городского видеонаблюдения не обнаружили в этом районе ни одной машины со следами наезда на пешехода, а «неотложку» вам вызвали случайные люди, возвращавшиеся с вечеринки и наткнувшиеся на вас неподалеку от собственного дома. По совокупности этих факторов, я думаю, мы можем полностью исключить версию с аварией и нерадивым трусливым эгоистичным водителем, который сбил вас и скрылся с места происшествия. Вы со мной согласны?
— Согласен, — сказал я.
Но когда он заговорил о камерах наблюдения, мне стало тревожно. Кто знает, что они там в момент моего появления пронаблюдали.
— Это хорошо, что согласны.
— А как вы так быстро просмотрели записи со всех камер? — поинтересовался я. — Их же, наверное, десятки.
— Сотни, — сказал он. — Но милицейская нейросеть способна производить поиск по заданным параметрам за считанные секунды. По моему заданию она проверила не только наш район, но и все соседние. Задачу, как вы понимаете, облегчило то, что трафик в ночные часы все-таки не такой плотный, как днем.
— А что показала камера, установленная на той улице, где меня нашли?
— Если бы она что-то показала, возможно, в этом разговоре, как и во всем моем расследовании, и вовсе не было бы нужды, — вздохнул Сидоров. — Но, судя по всему, произошел какой-то технический сбой, и вся улица осталась без наблюдения почти на десять минут.
— Часто у вас бывают такие сбои?
— Нечасто, — сказал он. — А почему вы спрашиваете?
— Просто любопытно, — сказал я. — Пока все это очень похоже на закон всемирного свинства в действии.
— Закон всемирного свинства?
— Если какая-то неприятность, способная усложнить вам жизнь, может произойти, она обязательно произойдет, — выдал я самую мягкую формулировку. — Правда, в данном случае непонятно, против кого сработал этот закон, против меня или же против вас.
— Возможно, он сработал против нас обоих, — сказал капитан. — Сбои в системе городского видеонаблюдения очень редки, но все-таки случаются. Однако, я не могу не заметить, что этот сбой случился в крайне неподходящий момент. Или, зависит исключительно от точки зрения, в крайне подходящий.
— В жизни случаются и более странные совпадения, — заметил я.
— Это хорошо, что вы это понимаете.
Значит, мироздание решило-таки меня прикрыть, и выключило камеры в тот момент, когда я материализовался из воздуха в уже избитом состоянии. Дескать, вот тебе мой прощальный подарок, Василий, а дальше уже выкручивайся, как сам хочешь.
Или оно не стало бы таким заморачиваться, и это просто случайность?
— Может быть, мой следующий вопрос покажется вам странным, Василий Иванович, но я все же должен его задать. У вас есть враги?
— Я преподаю физкультуру в школе, — сказал я. — Разве что какой-нибудь двоечник затаил, которому я зачет по подтягиваниям не поставил, но это вряд ли.
— Да, я тоже не думаю, что это кто-то из детей, — сказал капитан. — У вас сломано несколько ребер, ушиб и гематома на голове, и ножевое ранение в правом боку. У вас сбиты костяшки пальцев, и это значит, что вы оборонялись, и оборонялись довольно успешно, но на том месте, где вас нашли, никаких следов схватки нам обнаружить не удалось. Все образцы крови и тканей, которые нам удалось получить с дорожного покрытия, принадлежат только вам.
— Может быть, они напали на меня где-то еще, а потом я пошел домой и не дошел, — сказал я.
— Тогда были бы следы… капли крови, которые указали бы нам направление, откуда вы пришли, — сказал Сидоров. Интересно, у них к каждому хулиганскому нападению так скрупулезно подходят, или это просто мне повезло наткнуться на педанта с гиперответственностью? — Скорее я бы предположил, что вас выбросили из машины.
— Может и так, — согласился я.
— Вы довольно легко со мной соглашаетесь, — заметил капитан.
— Потому что вы говорите вполне логичные вещи.
— И в целом вы довольно легко отнеслись к этой… ситуации, — сказал он. — Я имею в виду, обычно в подобных обстоятельствах человек испытывает обиду, злость, непонимание, почему из всех людей это произошло именно с ним, желание разобраться и установить виновников, а вы же держитесь так, словно это в вашей практике рядовой случай.
— Я просто философски отношусь к жизни, — сказал я.
— Это хорошо, что философски.
— Вы меня в чем-то подозреваете? — спросил я напрямую.
— О нет, отнюдь, — сказал он. — Я просто хочу разобраться в причинах этого вопиющего преступления.
Вопиющего преступления? Но ведь меня же даже не убили.
В моих старых добрых Люберцах день, за который никого не отбуцкали на пустыре или за гаражами, можно было отмечать в календаре красным, и их все равно набралось бы меньше, чем государственных праздников даже без учета обычных выходных. Видимо, я был неправ, утверждая, что Люберцы никогда не меняются.
Они изменились.
Или это лишение статуса города на них так подействовало?
— Я, на самом деле, тоже хочу, — сказал я. — Просто я на лекарствах. Может быть, поэтому вам и кажется, что мне все равно.
— Это хорошо, что вы об этом сказали. Я, знаете-ли, как-то не подумал, — он что-то записал на своем планшете. — Значит, у вас нет никаких догадок относительно того, кто мог на вас напасть?
— Никаких, — подтвердил я. — Возможно, злоумышленники и не хотели напасть именно на меня.
— Полагаете, они с кем-то вас перепутали?
— Полагаю, им просто было все равно, на кого нападать.
— Вы говорите о проявлении немотивированного насилия? — уточнил капитан Сидоров.
— Я говорю о проявлении насилия, мотивированного обычными хулиганскими побуждениями, — сказал я.
Он нахмурился.
— В нашем районе такого не бывает, — сказал он. — Мы побороли уличную молодежную преступность больше пятидесяти лет назад. У вас есть какие-то основания делать подобные предположения, Василий Иванович? Вы что-то знаете по роду своей профессиональной деятельности?
