При этих словах ученик помрачнел еще больше и, опустив голову, принялся бубнить:
– Вы сами только сушняк брать дозволили. А его там нет! Одни пеньки. Или кривые совсем, а нам-то для голема ровные надо. Три деревца еле нашел, да и то два – тоньше некуда. Жерди для забора, а не бревна получатся. Для лап-то пойдет, но все равно мало. Живые деревья есть, я присмотрел. Да только сами же запретили!
Толлеус ничего не ответил. Так молча и пошли в дом, думая каждый о своем.
На следующее утро дождь немного утих, уже не в первый раз, но совсем прекращаться даже не собирался. И волей-неволей пришлось задуматься об оплате. За еду и жилище Финна брала сущую мелочь, а вот мохнатки съедали в день на приличную сумму. Сухие стойла и хороший корм – это замечательно, но пока что каждый день такое не по карману. Нужно пасти, причем это не разовое мероприятие, а значит, просто так на чужой луг не придешь – нужно договариваться. То есть все равно нужно платить, но все-таки меньше.
Старик вспомнил, что Финна во время своих жалобных монологов рассказывала, будто бы пока муж был жив, хозяйство у них было справное. И скот держали, и луга свои имели.
На вопрос искусника бабка зашмыгала носом:
– Ироды окаянные! Землица-то моя, а они все подчистую себе! А монетку там али простой еды в благодарность – шиш!
– Это кто? – не понял Толлеус.
– Да соседи, кто же еще?
Обычная история: деревенские, воспользовавшись тем, что земля пустовала, спокойно косили и пасли коров на бывших лугах Финны. И никакой благодарности, не говоря уже о том, чтобы как-то помочь нищенствующей старухе. При всем при этом земля на востоке Оробосской империи, в отличие от зараженного севера и каменистого запада, стоила немало и вся давно находилась в чьей-то собственности.
Прадед Финны, как и прочие первые жители деревни, успел отхватить приличные угодья, когда император даром раздавал поселенцам бывшие пограничные земли, чтобы заселить свои восточные рубежи. Теперь же это наследство стоило дорого, но желающих приобрести его по реальной цене не было. Соседи с удовольствием захватили бы их, поскольку деревня росла и для всех желающих пастбищ не хватало, но больших денег ни у кого из них не водилось. Отдавать же за бесценок бабка отказывалась наотрез, предпочитая жить на подножном корму и просить подаяние.
Вообще климат в Оробосе мягче кордосского, Толлеус уже успел это оценить, тут никогда не бывает заморозков зимой. В Терсусе нет-нет да случалось иногда, что даже снег выпадал на день-два. При этом было не так влажно, как на юге, – дышалось легко. Старику, а точнее, его костям, чутко реагирующим на погоду, в Оробосе нравилось.
Затяжной дождь, нехарактерный для этого края, испортил жизнь не только тем, кто жил с огорода, но и Финне – в лес за грибами-ягодами не очень-то походишь. Да и небезопасно там стало, в последнее время расплодилось много волков. Услышав об этом, Оболиус слегка позеленел. Видимо, вспомнил, что вчера в одиночку ездил за бревнами.
В общем, вся деревня дружно дожидалась, когда старуха умрет, чтобы перегрызться между собой и захватить все луга Финны бесплатно. То, что ни у кого не будет на них купчей, подтверждающей собственность, местных не смущало. Главное, чтобы в Боротоне не прознали, что у земли нет наследников и она теперь ничья.
Толлеус тут же предложил бабке взаимовыгодное сотрудничество: он будет пасти на лугах свое стадо, Финна получает немного меди. Конечно же она была обеими руками «за».
Подробно расспросив, где находятся луга, старик, не обращая внимания на дождь, засобирался в дорогу. Сперва он решил съездить и осмотреть все на месте, заодно оценить качество пути. Потому что могло так статься, что проще будет совершить несколько вояжей и перевезти стадо на телеге по несколько мохнаток зараз, чем снова тащить его своим ходом по грязи.
Оболиус если и имел какие-то планы, возражать не стал, безропотно отправившись запрягать лошадь.
Путь предстоял неблизкий. Наезженная местными дорога, вырвавшись из деревни, по прямой пронзала поля, потом, петляя, карабкалась на практически лысый глинистый холм и, спустившись с другой стороны, наконец добиралась до лугов. Причем земля Финны, как и дом, была самой дальней. Если идти пешком, то прогулка в одну сторону заняла бы часа два.
Поля оказались затоплены. Колосья пшеницы торчали прямо из воды и были похожи на прибрежные заросли осоки. Однако дорога, подобная протоке в этом море зелени, угадывалась легко. Лошадь тащила повозку уверенно, колеса не вязли. Глубина как будто тоже невелика, при желании мохнаток можно провести вброд.
На холм без паучьих лап, приделанных к повозке, так просто забраться бы не получилось – глина скользила под копытами, оплывая целыми пластами, сверху прямо по дороге бежал мутный ручей, размывая и сглаживая и без того скользкий путь. Пожалуй, сейчас деревенские тут могли передвигаться только на своих двоих. Или катили в объезд, если он есть. Искусник не знал, как далеко тянется холм. Не исключено, что это вовсе гряда, и огибать ее нужно целый день. Следов копыт стада коров на дороге видно не было – видимо, его гоняли каким-то другим маршрутом.
Старик хотел осмотреться с холма, но не получилось – все терялось за серой стеной дождя.
Съезжать вниз тоже пришлось с опаской. Впрочем, сверхъестественных умений для этого не требовалось – только осторожность. Дальше опять шла полоса полей, а за ней начались луга, которые, к радости Толлеуса, не плавали. Да, земля чавкала, и след наполнялся водой, но это было не то болото, что осталось по ту сторону холма.
Дорога внизу стала вилять из стороны в сторону, точно пьяная. Кто ее так проложил и зачем, оставалось загадкой. Возможно, деревенские таким способом наездили оптимальный маршрут к своим делянкам. Старика это не интересовало. Он знал только, что ехать напрямую нельзя, чтобы не вытаптывать пашню и не злить хозяев. Да и завязнуть проще простого.
Дорога, несмотря на многочисленные повороты в обе стороны, уверенно уводила влево. И вот уже начались луга, где жители в лучшую погоду косили сено, а сейчас лишь пасли мордатых коров со смешно загнутыми вниз рогами. Ориентируясь по описанным Финной приметам, искусник определился с нужным местом, даже не пришлось петлять по хитросплетению многочисленных ответвлений. Дальше наезженного пути нет, трава поднималась по пояс. Но у старика не было никакого желания идти пешком, чавкая ногами по раскисшей земле. Причем если защита от воды, льющейся сверху, у него была, то от той, что на траве, нет. Ничего, проедет несколько раз, и колея появится.
У Толлеуса в памяти всплыла другая топь, где он едва не погиб. Ассоциация будила неприятные воспоминания, вызывая холодок меж лопаток. Впрочем, здесь все было по-другому: почва тверже, так что лошадь шла уверенно. Даже помощь искусных лап не требовалась.
Море травы заколыхалось, и в просвете появилась лохматая собачья голова. Гавкнув не то приветственно, не то предупреждающе, не то для порядка, она исчезла в стене зелени. Вскоре объявились и ее хозяева – двое пастухов, такие же лохматые, как их собака, коренастые мужики, кутающиеся в плащи, но без капюшонов. Угрюмо глядя исподлобья, один закричал:
– Пошто траву портишь? А ну, вертайся взад!
Толлеус остановился. Вообще он старался обходиться с людьми, даже находящимися в самом низу социальной лестницы, по-доброму. Но сейчас он был не в духе. Во-первых, из-за погоды. Во-вторых, из-за того, что эти нахалы пасут стадо в том месте, за которое он заплатил деньги. То есть, по сути, воруют сейчас не у старухи, а у него. Так что нужно отваживать сразу. В-третьих, нельзя позволять всякому отребью так с собой разговаривать, каждый должен знать свое место и вести себя соответственно. Смерив парочку хмурым взглядом, искусник буркнул:
– Повежливее, свинопас, не ровня! А то кнутом угощу!
Разговорчивый мужик пристально оглядел старика с головы до пят, не заметил никакого кнута, да и сам Толлеус не выглядел богатырем, способным реализовать свои обещания.
