– Можа, ты и благородный, да только неча тут разъезжать! Это свойская земля. Будь ты хоть император, могу не пущать!
– Свойская, говоришь? Врешь, не твоя она, а бабки одной, что на краю деревни живет!
– А коли и так? В своей деревне мы сами, того, разберемся, кому где можно!
Второй мужик по-прежнему молчал, но этот первый явно не собирался уступать, нарываясь. Он даже схватил лошадь под уздцы, заставляя ее развернуться.
– Я тебе за наглость кнута обещал, ну так получай! – бросил Толлеус, при этом щелкнув одноименным плетением по спине мужика.
Тот вскрикнул, вздрогнув всем телом, и выпустил поводья.
– И коров своих убирайте отсюда, теперь я тут пасти буду. Завтра приеду, и если опять вас тут увижу, накажу!
Более не обращая внимания на сникшую парочку, кордосец поехал дальше, попутно щелчками искусного кнута разгоняя меланхолично жующую скотину. Выбрал место для загона, где поровнее, травы посочнее, нет цветов, коряг и прочего мусора и вода не стоит. Впрочем, луг весь оказался на диво хорош. Недаром деревенские пригнали сюда стадо. Кстати говоря, они даже когда-то выкопали недалече колодец с поилками. Похоже, не в первый раз гоняют сюда животных, хотя, на взгляд Толлеуса, намаешься каждый день водить сюда стадо из деревни.
Сперва искусник собирался поставить загон завтра, но тут решил, что не помешает еще раз продемонстрировать пастухам свое могущество. От лишнего дня, что простоит купол, мана не исчерпается. Зато земля чуть-чуть подсохнет – модернизированное плетение не пропускало осадки. Впрочем, оно отличалось от прежнего не только этим. Теперь это была многослойная сфера с разной степенью покрытия.
Первый слой, как и раньше, не давал животным разбрестись, а посторонним – хищникам или людям – войти внутрь. Только сейчас он стал виден невооруженным взглядом. А то из-за невидимости сферы в дороге уже несколько раз случались недоразумения. Вдобавок этот слой стал приглушать звуки, чтобы гром не пугал химер и защищал от удара молнии: против всех законов природы гроза в Лысовке случалась каждый день.
Второй слой был подобен шлему на голове, защищая от дождя центр главной сферы. Старик уже давно заметил, что мохнатки не любят ливни, пытаясь забраться в какое-нибудь укрытие, если вдруг приключалась такая напасть. И даже под мелким монотонным дождем животные могли промокнуть насквозь и заболеть, чего нельзя было допускать. Неполное покрытие такой крышей искусник сделал специально, чтобы вода, стекая сверху, с краев попадала в загон. По его расчетам, должна была образоваться кольцевая лужа для утоления жажды.
Третий слой, еще меньше предыдущего, тоже накрывал загон сверху и был совершенно непрозрачен. Сейчас он не нужен, зато когда появится солнце, у мохнаток будет место, где можно спрятаться в теньке от палящих лучей.
Потребление маны, конечно, выросло, к тому же сам загон пришлось увеличивать в размере, но оно того стоило. Старик рассчитывал не гонять стадо взад-вперед, а держать его прямо здесь, ежедневно наведываясь для сбора маны, проверки и переноса купола на новое место в случае необходимости.
Оболиус же старательно вглядывался в новое плетение. Старик планировал в будущем переложить присмотр за животными на его хилые плечи, так что уметь самостоятельно ставить искусный загон – важнейшее дело. Хотя можно поступить проще – сделать соответствующий амулет, с активацией которого справится даже ребенок, но ведь учебу никто не отменял.
А когда со всем этим было покончено, Толлеус поехал в обратную сторону – нужно успеть подготовиться к завтрашнему переселению стада.
Глава 5
Староста Лысовки. Знакомство
Вечером, когда на улице сгустились сумерки и лишь слабый свет из маленьких окошек освещал округу, в дверь деликатно постучали.
Финна, которая уютно устроилась на своем любимом месте, обхватив обеими руками медную ендову с исходящим паром отваром, с кряхтеньем пошла открывать.
Низко согнувшись, в невысокую дверь просунулся тощий мужик лет сорока.
– Здравия в дом! – произнес он положенную фразу, топчась у входа и дожидаясь приглашения, чтобы пройти дальше.
– Чего тебе, Хват, на ночь глядя? – удивилась старуха.
– Дельце у меня к господину Толлеусу, – пояснил мужик, не глядя на хозяйку, выискивая взглядом кордосца.
Искусник заочно знал его – местный староста.
– Что за дело? – спросил он, легким кивком отвечая на персональное приветствие.
– Утром у вас с нашими пастухами маленькое недоразумение вышло. Так вот, я как раз по этому поводу. Просить за них пришел, значит. Тут ведь дело-то такое: не со зла они! Ей-ей, господин Толлеус, не со зла. Просто дождь этот окаянный. Общинный луг подтопило, никак пасти нельзя. А скотину-то кормить надо. И то сказать – кормить, далеко теперь гонять приходится, да кружной дорогой. Чуть польет сильнее – корова бежит к лесу, будто там укрыться может. А загромыхает да засверкает, так и вовсе несется, дороги не разбирая. А волков-то стало! Прямо из лесу выглядывают, караулят, значит. Пастухи с ног сбились, а всюду не поспеть. Мокрые да голодные кругами бегают, и собакам никакого отдыху, да только все равно того дня телочку не сберегли. А еще раньше бычка задрали. В стаде-то одних только дойных телок за сотню, а еще теляток сколько, да производители – а их отдельно надо! И после обеда не подоить, потому как гонять тяжело. Один раз сейчас водим. Вот и ходят коровы недоеные, орут, бестолковые. А ведь трава мокрая, бродит в желудке! Мало выпасти, надо еще каждой бок намять али за язык потаскать, чтобы газы вышли! Потому как если не уследишь, сдохнет! Вот как оно все. А тут вы едете. Ну, мужики не разобрались да осерчали. Уж не гневайтесь на них, не со зла они!
Толлеус слушал весь длинный монолог молча, прихлебывая из своей чаши. Староста, несмотря на просительный тон раскаивающегося человека, таковым не выглядел. Большие пальцы рук за поясом, глаза деловито обшаривают все закоулки. Лицо какое-то хищное, обрамленное маленькой бородкой, чуть загибающейся клином вперед. Неприятный мужик.
Искусник поставил чашу, взял в руки трость, которая стояла меж коленей, слегка постучал ею по полу:
– Ты правда думаешь, что мне есть дело до каких-то пастухов со всем их невежеством? Если снова попадутся, тогда дело будет, а до тех пор знать о них не желаю. Но раз уж пришел, ответь-ка на такой вопрос: что они делали с целым стадом на чужой земле, когда владелица ни сном ни духом?
– Верно, господин! – поддакнула Финна.
Староста, явно не ожидавший такого поворота событий, неприязненно покосился на старуху:
– Так ведь я же и говорю, общинные луга залило. А эти пустуют. У Финны скотины нет, косить не надо. Доброе дело делаем. Следим, чтобы не зарастало. Тут ведь на годик землю оставь – и полезли из земли колючки да кусты. А через три уже деревца подниматься начнут.
– Может, она лес вырастить хочет, а вы не даете! – влез в разговор Оболиус, на которого гость до сих пор не обращал внимания. – Так дела не делаются! Правильно – когда приходят к хозяину и разрешения просят. И не просто так подходят, а благодарность несут. Или вовсе за монеты сговариваются!
– Ты, сопляк, меня поучи! – рявкнул староста, привыкший к тому, что мальчишки никакого права голоса не имеют.
– Ученик дело говорит, – оборвал мужика Толлеус, сбив тому весь запал. – Бабка траву ест и водой запивает, а вы с ней так не по-людски!
Финна, не находя слов, молча стояла, все так же воинственно выпятив подбородок. Момент требовать компенсацию был идеальный, но она им не воспользовалась, а староста поспешил сменить тему:
– Ваша правда, осознаём и больше не будем. Только это еще не все дело! Пастухи сказали, что вы чародей и знатную леваду сделали! Может, сговоримся с вами, что и для нашего стада такую соорудите?
От взгляда Хвата не укрылось, как оживился старик, когда забрезжил заработок. Это вселяло надежду. Действительно, загон для скота хороший, присмотра вообще не требует. Получить такой очень хотелось.
