— Сними с него наручники, пусть мальчик передохнет.
Начала играть в доброго полицейского — ладно, пока мне это на руку. Пока мои запястья освобождают от железных колец, Зара продолжает:
— Так вот, тебя отправят в место, которое называется Островом, где можно… скажем — просто жить. Там ты не будешь ограничен в перемещении, у тебя будет оружие, инструменты и товарищи, которых сам выберешь. А главное, через три месяца ты сможешь вернуться, с другим именем и паспортом. Ника Райта больше не будет, а кем ты станешь — выбирать тебе.
— Мне нужны подробности и время подумать, — решаю я.
Она смотрит на меня пристально, выпускает струйку сигаретного дыма и сдержанно кивает:
— Хорошо, но лишь до завтра. Утром я принесу контракт, и ты ознакомишься с деталями. Это все.
Будто мгновенно забыв обо мне, она встает, подходит к окну. Становится против света, и теперь я не вижу ее лица, лишь силуэт в темном пиджаке и обтягивающей серой юбке чуть ниже колен.
Голова кружится от воздуха свободы, ворвавшегося в открытую форточку, и я вдыхаю его полной грудью. Впервые за много дней у меня появляется какая-то надежда… хотя пока еще совсем непонятно – надежда на что?
Глава 5. Остров
В конвертоплане с меня снимают наручники. Человек в шлеме говорит: «Иди к остальным», и указывает на кабинку — четыре железных стула, отгороженные от грузового отсека решеткой.
И снова клетка. Правильно ли я поступил, подписав чертов контракт?
За решеткой двое, оба молодые — обритый наголо темнокожий здоровяк и вертлявый азиат в очках. Я пересекаю салон, заставленный картонными коробками со значками «хрупкий груз», огибаю военных, затаскивающих на борт пластиковые черные ящики. Присаживаюсь рядом с азиатом и кошусь на него. Он тоже на меня смотрит, а потом быстро говорит шепотом, воровато озираясь:
— Я — Рио. А ты?
— Ник.
— Ты тоже подписар договор, Ник, что тебе в мозг вживят нейросеть? Что они тебе обещари?
Уже не раз сталкивался, что азиаты не выговаривают «л», заменяют ее звуком «р».
— Три месяца типа контрактной службы с неясными правами и обязанностями.
Рио поднимает указательный палец:
— Воот! Правирьно: «неясные права». А вдруг нас порежут, как рягушек? — тут он принимается грызть ноготь. — Мы же не знаем, что там с той нейросетью.
— Ну, ты же понимал, на что подписываешься? У меня особо не было выбора: или лет сорок в тюряге, или эта непонятная фигня. Ясно, что тут риск огромный, но все равно смысл подписать контракт был.
— Сорок рет тюрьмы? — азиат протяжно вздыхает и косится с ужасом — А я несовершенноретний. Меня опекуны сюда упекри.
— Как это? Добровольно? То есть, ты не заключенный?
Рио так мотает головой, что, кажется, сейчас в стороны полетят слюни, как у собаки.
— Они хотят вырастить из меня суперчеровека. Им пообещари, что мое сознание раскроется, и я обрету сверхспособности. А теперь вижу, — он окидывает меня взглядом, пялится на третьего нашего сокамерника, — что, наверное, обманури.
— Обманури! — гогочет темнокожий, оборачиваясь на нас. — Я — Илай. Ты, как тебя… Ник, садись ко мне от этого задрота. Не видишь, что он псих? Гребанный япошка!
— Дебир, я китаец!
— Дебир это круче, чем «обманури»! Бу-га-га!
Я не спешу принять предложение здоровяка, потому что если Рио разочаровало соседство преступника, то меня, наоборот, наличие такого примерного мальчика обнадежило. То есть не одни только убийцы и воры попадают на этот Остров, вскользь упомянутый Зарой?
— Что ты знаешь про нейросети? Что это вообще? — спрашиваю у азиата.
Илай тоже заинтересовался, глядит на нас. Рио ерзает на сидении, он вообще гиперактивный и беспокойный.
— Это нам типа что-то всунут в мозги? — чернокожий морщится, проводя пальцем по гладко выбритой голове. — Или к чему-то подключат?
Рио нервно хихикает. Его смех напоминает икоту.
— Нет, наверное все же не резать. Я думаю, нам в разум как бы запишут программу. Мне сказари, она изменит как наше мышрение, так и теро. Эксперименты уже проводирись, причем успешные.
В голосе Рио нет уверенности, и мне приходится убеждать самого себя в правильности сделанного выбора. А может место, которое нас ждет, хуже тюрьмы?
Отрываясь от земли, конвертоплан сильно дергается, и нас припечатывает к жестким сиденьям. Про удобство тут никто не думает, всем насрать на комфорт подопытных. Или как нас правильно назвать — заключенные? Объекты эксперимента? В салоне остаются двое военных с короткоствольными карабинами, а Зара с пилотами находится в кабине.
Илай окидывает меня оценивающим взглядом:
— Ты тут как ваще оказался? Говоришь, тебе лет сорок должны были дать? Че-то не похож ты на рецидивиста, хотя кто вас, маньяков, разберет, — он толкает меня в плечо. — Признавайся, че сотворил? Кого-то прирезал? Двойное убийство? Ограбление? Расстрел одноклассников?
Во взгляде — любопытство и… кажется мне, или там еще легкая опаска? Хотя чего бояться такого здоровяку…
— Да, убийство, — говорю я. — Не хочу об этом. Сам как загремел?
Пусть думает, что я реально опасный преступник, а не лох, мотающий чужой срок.
— Да так… Боксер я. Помогал людям, когда кто-то должен денег и не хочет отдавать. Долг, там, вернуть. Или харю намылить какому уроду. В последний раз совсем борзые попались, на меня — с ножом! И с пистолетом. У одного я ствол выбил, а второй до меня ножом дотянулся, дырку в боку сделал, во! — он задирает оранжевую майку и с гордостью демонстрирует розовый шрам. — Ну а я здоровый, мне-то пох. Но злой, когда мне больно. Ну, я обоих их того-сь. Одному бошку проломил, второму в рожу врезал, он и издох. Третьего не догнал.
— Вот суки, — пытаюсь изобразить сочувствие. — Они ж виноваты, а ты за них теперь сиди.
— Ты понимаешь! Они, представляешь, девчонку на бабки развели и еще и обидели ее! Ну как тут не помочь!
Честный простак, да? Или талантливо прикидывается. Но если я прав — такие, как он, на улицах долго не выживают.
— И сколько тебе грозило?
— Дохренища.
За крошечным иллюминатором появляется белая вата облаков. Утомленные тюремным однообразием, мы с Илаем вовсю пялимся наружу, а Рио трясется, не вынимая пальца изо рта — рискует сгрызть ногти до самого локтя, хотя конвертоплан не колбасит, летим ровно.
Под нами сперва крошечные дома, поля, нитки дорог. За ними — бесконечная синь океана. Мы то ныряем в облака, то выныриваем и слепнем от синевы. Мир огромен, сейчас это особенно хорошо видно. Только теперь он не для меня…
Стараюсь глядеть либо в иллюминатор, либо на азиата с чернокожим, потому что, если смотрю на стену, перед глазами всплывает лицо Ганка и его пустые нечеловеческие глаза. Вдруг я вздрагиваю, сообразив, что означал тот его взгляд, брошенный на мою мать, и совсем легкая ухмылка, искривившая в тот момент тонкие губы. Он же показал мне, что собирается убить ее! Намекнул этим взглядом, что хочет проделать с ней то же, что сделал с семьей Кроули!
Сердце пропускает удар, у меня сбивается дыхание, и на лбу выступают бисеринки пота. Почему я не понял это раньше?! Я тупой! Меня оправдывает только то, что я ждал решение суда. Ганк убьет мать, как только выйдет на свободу! Я должен остановить этого монстра, который прячется за пустой, неподвижной половиной его лица! Чтобы спасти ее, а еще ради мести, и просто потому, что такая тварь в человеческом обличье не должна обитать на этом свете.
Я ведь готов убить его? Прислушиваюсь к своим ощущениям.
Да, кажется, готов.
мысли о Головастике, Мэг и Китти. Их больше нет — моя вторая семья исчезла, нет смысла травить себя. Но образы их все равно стоят перед глазами, в моем сознании они все еще живы. Сглатываю, застывшим взглядом пялясь перед собой. Прощайте, друзья!
Вздох испуганного Рио и взмах его руки заставляют меня вновь повернуть голову к иллюминатору. Облако, в котором мы летим, фосфоресцирует розовым, словно на него снизу светят гигантским прожектором. Конвертоплан будто проваливается в воздушную яму, мы втроем вскрикиваем от неожиданности и замираем — облако вспыхивает еще ярче, розовый свет струится по корпусу, как жидкий огонь. Конвертоплан словно затягивает мерцающей пленкой, и он замирает на месте. Мгновение — толчок, и мы снова в самом обычном облаке.
