— Никого я не завел! Она сама завелась, — мрачно буркнул Макс, аккуратно стряхивая пепел с сигареты «ВТ» в сверкающую чистотой пепельницу. — И хрен теперь ее выгонишь. Ой, извини, забыл предложить. Или ты не куришь?
— Не курю, забыл, что ли? — отказалась я.
— Эх, теперь и мне бросить, видно, придется, — хмыкнул Макс. — Благоверная-то моя прямо повернута на здоровом образе жизни. Теперь сигареты за бачком унитаза прячу и перед ее приходом два часа квартиру проветриваю. Иной раз просто на улицу бегаю курить и потом елочкой зажевываю, чтобы она ничего не заподозрила. Честное слово, будто пионер какой-то, который от мамы за гаражами с сигаретой прячется…
— Ладно, — хлопнула я ладонью по столу. — Давай вываливай все, как на духу. Как так вышло, что всего за небольшой срок ты, Макс, из добродушного раздолбая, радующегося жизни, превратился в затюканного пионера-переростка, которому курить не разрешают?
Макс тяжело вздохнул и начал свой рассказ.
Около месяца назад, гуляя по Невскому, он случайно встретил бывшую одноклассницу — Олечку. С Олечкой они встречались в десятом классе.
— Ну как встречались, — осторожно пояснил приятель. — Она решила, что мы встречаемся… Представляешь, уже тогда расписала, где у нас свадьба будет. Я потом от нее в армию сбежал. Так она у друзей моих адрес части выпытала и все два года письма писала. Я не ответил ни на одно письмо, но до нее, кажется, так и не дошло, что она мне по барабану. А когда из армии вернулся, она на следующий день в гости заявилась. Я тогда еще у Казанского жил. Спрашивала, когда в ЗАГС пойдем. Я еле-еле ее выпроводил. Хорошо, что мы с родителями потом на Желябова переехали, и пацанам я запретил строго-настрого свой новый адрес ей говорить. Я даже на встречи одноклассников потом наотрез отказывался ходить — не хватало еще ее там встретить.
Кот Барон доел кусок колбасы, предложенный хозяином, и уселся у моих ног. Я подняла к себе на колени пушистое мурчащее создание и, почесывая его за ухом, задумалась. Все стало ясно. Двухметровый детина Макс, способный запросто спустить с лестницы любого мужчину, который осмеливался нахамить ему или его близким, совершенно терялся, когда надо было дать отпор влюбленной в него настырной женщине.
— Ясно. А потом?
— В общем, жил я себе, не тужил. А месяц назад я эту Олю на улице случайно встретил. Смотрю — идет такая деловая мадам, в костюмчике, с портфельчиком, туфельки, укладка, все дела… Увидела меня и чуть на шею не бросилась. Ну не шугаться же от нее? Зашли в «Сайгон», я с ней поболтал из вежливости, хряпнули по рюмашке за встречу, рассказали, кто как живет, бывших одноклассников вспомнили. Сдуру сказал, что не женат, живу один.
— А она? — продолжала расспрашивать я.
— А она, как услышала, что я не женат, в меня, словно клещ, вцепилась. Судьба, говорит, нас с тобой снова свела, а от судьбы не уйдешь.
— А у нет не было никого, что ли?
— А сама как думаешь? В разводе она дважды, дочери выросли, живут отдельно. Сбежали от нее в Москву учиться сразу, как школу закончили. Понимаешь, ей свою энергию девать некуда. Она привыкла все и всех контролировать и вздохнуть не давать. Мы когда классом в школе в поход ездили, она репертуар песен под гитару расписывала еще за неделю. Потом ее просто брать перестали. Сейчас в конторе какой-то работает главным бухгалтером, там у нее все по струнке ходят.
— А как же ты разрешил к тебе переехать-то?
— А меня никто и не спрашивал! — хмыкнул связанный по рукам и ногам приятель. — Я в кабаке отыграл, деньги получил, пришел домой, а она тут в халате ходит. В дверь позвонила, а Маргарита Петровна ей открыла. Говорит, в трешке своей ремонт сделает, и мы после свадьбы туда переедем. А пока тут поживем. Уже решила, что свадьба будет в столовой на предприятии, где она работает, список приглашенных составила и меню придумала. Курить мне запрещает, кофе на ночь пить — тоже. «Вписки» тоже запретила. Маргариту Петровну вздумала учить, как плинтуса протирать. Та с ней ругалась поначалу, а потом плюнула и на дачу свинтила к себе. Так теперь там и живет, недели три уже.
Я вздохнула. Мне все стало понятно. Эта незнакомая мне Олечка, кажется, из тех, кто не способен жить, не отравляя жизнь другим. Такие люди способны жить только в одиночестве. Жить рядом с ними нельзя. Рядом с такими, как Олечка, можно просто тихо дохнуть, попутно зарабатывая невроз и уничтожая собственную самооценку.
Нет, в самом стремлении к здоровому образу жизни ничего плохого нет. Многие жены следят за здоровьем своих мужей. Но в случае с Олечкой это стремление, кажется, имело очень нездоровый характер. Ну какой смысл «бить по рукам» взрослого курящего мужика? Историю про каплю никотина и лошадь он и так знает, равно как и то, во что со временем превратятся его легкие… Захочет — бросит сам.
В квартире, где жил Макс с соседями, и впрямь стало неимоверно чисто. Только вот, войдя в нее, любой человек теперь с порога понимал, что дышать тут никому не дают.
— Дашка! — взмолился Макс. — Выручай! Я уж и не знаю, что с ней делать. Болтика-то твоего я быстро выпроводил, а тут и не знаю, что делать… Женщина все-таки. Ну не понимает она по-хорошему, а драться я с ней не могу.
— Гвоздика, — поправила я. Да уж, не повезло моему «бывшему» с фамилией. Всяк норовит то Шильдиком, то Болтиком, то Краником назвать… А впрочем, и мне повезло не больше. Это теперь я величаюсь Галиной Заболотной. А до того, как выйти замуж за Гошу, я вообще была Пряником. А пока училась в школе, и вовсе примерила на себя все хлебобулочные изделия. Как меня только ни величали: и Бубликом, и Рогаликом, и Батоном, и Ватрушкой…
— Ну Гвоздика, хрен редьки не слаще. Я к тому, что с мужиком-то я быстро могу разобраться. А тут женщина. Ну право слово, не могу же я ее с лестницы спустить. И нахамить не могу. Язык не повернется.
Я с плохо скрываемой жалостью посмотрела на приятеля. Да уж, излишняя мягкотелость никогда не приводит к добру. Мне и самой потребовалось почти пятьдесят лет, чтобы понять, что нет совершенно никакой необходимости пытаться нравиться всем и вся…
— А и не надо хамить. Просто скажи, что вам не по пути, в чем дело? — пожала я плечами. — Делов-то! Несовместимость характеров, разные люди…
— Ты думаешь, я не говорил? — расстроенно промямлил Макс. — Да я раз сто, если не больше, ей намекал.
— Так надо не намекать, а прямо говорить, если она намеков не понимает!
— А я и говорил! Извини, говорю, привык жить один. Мы с тобой разные.
— А она что?
— Да ничего. Спросила: «В чем разные? Две руки, две ноги! Притремся!». А потом хмыкнула, пакет с продуктами мне в руки пихнула, сказала: «Иди разбери!» и в комнату ушла. А еще она чистюля патологическая — все моет, драит, полы скоро до перекрытий дотрет. Я теперь даже мыться боюсь — как бы не набрызгать где лишнего. Того и гляди — в дурку скоро заберут.
— Да уж, — помедлив, сказала я. — Правду говорят: «Простота хуже воровства!». Другая женщина на ее месте давно бы поняла, что ей не рады, и свинтила после первого намека. А эту в дверь — а она в окно… Нет, с такой жизни точно не будет. По струнке заставит ходить: утром подъем, вечером построение. За каждую чашку, которая ручкой не в ту сторону повернута, выест тебе мозг чайной ложечкой…
— Вот именно, — мрачно согласился со мной Макс и прямо взмолился: — Дашка, выручай, а?
— Как?
— Помоги ее выпроводить!
— Как? Силком, что ли?
— Да не силком, а смекалкой и хитростью! Помнишь, какой спектакль мы тогда твоему Гвоздику учинили? Вроде как мы с тобой жениться надумали, а Верина Лида — дочка моя от первого брака… Он и свинтил тогда. Даже парней на подмогу звать не пришлось.
— Да вскрылось уже все, — махнула я рукой. — Этот Гвоздик без мыла в… любое отверстие влезет. Он у соседок во дворе вынюхал, что мы его разыграли. Даже в деревню ко мне потом заявился.
— Ух ты! — выпалил Макс. — А я и не знал! А чего не позвонила? Я был приехал и прописал ему леща, давно ж обещал. Ну если он с первого раза-то не понял.
