Вечером, разбирая постель, я мельком глянула на календарь… Надо же! А ведь в следующее воскресенье — день рождения моей бабули, Клары Ефимовны, которая сейчас живет в Ленинграде! Будет ей… сорок… сорок один кажется! А чем день рождения — не повод съездить на выходные в родной Ленинград? Меня, конечно, не приглашали, но ведь это СССР — тогда ходить без спросу в гости, при условии, что люди были в хороших отношениях, было нормой.
А с бабушкой, которая, конечно, и не подозревала тогда, что я на самом деле — не школьный завуч Дарья Ивановна, а ее внучка Галя, мы стали хорошими приятельницами. Началось наше с ней знакомство в семидесятых с того, что мы случайно столкнулись в регистратуре больницы. Клара Ефимовна пришла навестить своего мужа, который лечил в больнице перелом лодыжки со смещением, а я — учительницу Власту Матвеевну, которая тоже очень неудачно сломала ногу.
Потом мы виделись еще несколько раз: я по-приятельски забегала к бабушке в гости, бывала и она у меня в коммунальной квартире. А еще мы с бабулей несколько раз ходили в кино и ели вкуснейшие пышки в знаменитой пышечной на улице Желябова… Только звала я ее не бабушкой, а просто Кларой… Может быть, и сейчас можно заявиться к ней просто так? На праздничный чай с тортом… Хорошо бы, конечно, предварительно зайти на почту и позвонить, да только я, голова садовая, напрочь забыла ее номер телефона.
— Правильно, Ивановна! — поддержала мое решение тетя Люба. — Съезди, развейся, навести старых знакомых! А то закиснешь совсем в нашей глуши! А по дороге еще по Москве погулять успеешь. Там — самая жизнь. А я тебе гостинцев с собой заверну, для подружки твоей! Езжай давай к благам цивилизации! Я вот тоже, как видишь, на недельку съездила, окультурилась.
В субботу вечером зеленая электричка всего за полчаса доставила меня в другой мир — мир музеев, театра, кино, больших широких улиц, высоток, ресторанов и кафе. Погулять по Москве мне в этот раз не удалось — до поезда, отправляющегося в Ленинград, оставалось времени — всего ничего. Поэтому прогулку по памятным местам столицы было решено отложить на другое, более подходящее время.
До Ленинграда я добралась довольно быстро — едва успев лечь на нижнюю койку в плацкарте, я отрубилась и проснулась только тогда, когда продавщица зычным голосом потребовала сдать белье.
Прибыв на Московский вокзал, я решила, что неплохо бы навестить одного моего ленинградского приятеля, который обычно рад видеть меня в любое время суток. Я доехала до знакомого дома на улице Желябова, волнуясь, я подошла к знакомой двери, обитой дерматином, и нажала на звонок.
Глава 11
Дверь отворилась.
— Привет! Заходи! — мрачно приветствовал меня хозяин — Макс по кличке «Зингер», отходя в сторонку. Из-за его ноги выглянул пушистый кот по прозвищу Барон. Смерив меня взглядом, он вежливо потерся о мои ноги, дав понять, что узнал, разрешил потрепать себя по загривку и потрусил дальше по коридору.
Я слегка удивилась. Что это случилось с всегда веселым и неунывающим приятелем? От прежней небрежной манеры общения длинноволосого хиппи «Зингера» не осталось и следа. Выглядел он непривычно аккуратно и опрятно: волосы аккуратно зачесаны в хвост и прилизаны, вместо растянутой фуфайки на нем была накрахмаленная рубашка, а о стрелки на отутюженных брюках можно было запросто порезаться. Может, снова в театр собрался? Нашлась, наверное, какая-то дама посговорчивее…
Я повнимательнее поглядела на своего верного товарища и заметила, что взгляд его стал каким-то угасшим и беспокойным. Почти такой же взгляд когда-то был у моей подружки Лиды, когда она из-за гибели новорожденной дочери совсем потеряла волю к жизни. Может, случилось что у Макса?
— Ты это, Даша… тапки надень, — промямлил Макс, когда я по привычке прямо в уличных туфлях хотела пройти по коридору в кухню. — и он протянул мне тапочки.
— А… — хорошо. Я послушно надела домашнюю обувку. Что ж, со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Обычно в теплое время года хозяин квартиры не предлагал никому разуваться в прихожей — гости запросто ходили по квартире в туфлях и кроссовках. А когда улицы Ленинграда покрывали слои мутной жижи, гости просто скидывали ботинки и сапоги в прихожей и проходили босиком. Ни сам Макс, ни его гости никогда тапки не носили. Только соседи «Зингера» — сухонькая старенькая Маргарита Петровна и странноватый старичок-ученый ходили в пушистых уютных тапочках.
— Как дела? — осторожно поинтересовалась я. — Как Маргарита Петровна?
— Нет ее, — коротко бросил «Зингер».
— Случилось что? — мне вдруг в голову пришла неприятная догадка.
А ведь и правда: соседке Макса Маргарите Петровне было уже хорошо за семьдесят. Может, и впрямь с ней что-то нехорошее произошло? В больницу забрали, например? Вот мой сосед, безмерно уважавший пожилую даму и считавший ее практически своей второй матерью, не находит себе места от переживаний.
— Да не, — все так же равнодушно сказал накрахмаленный приятель, — все хорошо с ней. Просто на дачу уехала. Она часто там теперь живет.
Я облегченно выдохнула.
— Пойдем на кухню, — предложил приятель. — Сейчас, я свет только в коридоре выключу.
Выключу свет? Ничего себе! Неужто решил экономить? Сколько я помню, свет в коридоре коммунальной квартиры, где обитал мой приятель-хиппи, горел практически весь день. Так было просто удобно: туда-сюда постоянно сновали гости, которым требовалось то одеться, то раздеться, да и старенькой подслеповатой Маргарите Петровне было удобнее передвигаться по освещенному коридору. Насчет экономии никто особо не волновался.
— Чаем угостишь? — попросила я, решив перевести разговор на более приятную тему. — Я тут конфеты принесла, по дороге купила. Вкусные, с орехом, шоколадные.
— Чаю? А, да, конечно, — совершенно сухо и без всяких эмоций промямлил приятель и бросил взгляд на часы. — Только у нас с тобой часа полтора, не больше… Ты уж извини, много времени уделить тебе сегодня не могу… Дела.
Ничего не понимая, я двинулась на кухню вслед за приятелем. Да что с ним такое? Никогда в жизни я его таким не видела. Было полное ощущение, что развеселый прежде «Зингер» чего-то боится. Изменилась и квартира: теперь она больше не выглядела, как пристанище веселых и беспечных парней и девушек, которые поют песни под гитару и колесят по всему Союзу, не задумываясь о том, что будет дальше.
Жилище на улице Желябова теперь, скорее, походило на операционную — настолько там было чисто. Нигде — ни единой пылинки. Плинтуса, кажется, были чище, чем скальпель хирурга. Кот Барон, прежде всегда горделиво разваливавшийся на подоконнике, теперь грустно сидел под столом, пока Макс его не выманил колбасой. А на кухонном столе лежала абсолютно новая клеенка, стояли сахарница и чашки, повернутые ручкой строго в одну сторону.
Исчезли со стен и постеры, которые мы с Максом расклеивали когда-то холодной ленинградской зимой, готовясь к вечеринке в стиле семидесятых. Вместо них теперь висел чей-то портрет…
— Это кто? — спросила я, глядя на изображение худощавой женщины с поджатыми ниточкой губами. Чем-то она мне напомнила мою несостоявшуюся свекровь Наталью Евгеньевну — тот же равнодушный, холодный и презрительный взгляд, те же поджатые губы. Только волосы были другие — каштановые и коротко стриженные.
— В общем… — замялся Макс, не зная, что ответить.
Но мне и так все стало ясно.
— Даму сердца завел? — догадалась я. — Ну что ж, дело молодое.
Теперь мне стала понятна причина хирургической чистоты в квартире. Кажется, тут наконец появилась старательная хозяйка. Старенькой подслеповатой Маргарите Петровне, конечно, не под силу уже была уборка такого масштаба. Она просто баловала своего названного сына домашней едой.
— Давно пора! — удовлетворенно сказала я. — Ты парень видный, достойный. И остепениться тебе не помешало бы. Не до старости же по кабакам «лабать»…
Однако на счастливого молодожена приятель совершенно не походил.
