Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

Одевая простую, неброскую одежду — не аристократический сюртук, а добротный костюм из плотного сукна, который не привлекал бы лишнего внимания. В карманы легли нож, кремень и несколько заготовленных «сюрпризов» — пара шариков «громового мха», завернутых в промасленную бумагу. Я шел не на светский раут, а на разведку в логово врага, и готовиться следовало соответственно.

Что я ожидал там увидеть? Еще одну копию моей уральской «делянки»? Кишащий «червями» подвал, который можно будет зачистить за полчаса? Не похоже… Если бы тут возникла аномалия, подобная Кунгурской, шуму уже было бы на полгорода, улицы были бы завалены трупами, больницы — ломились от пострадавших. Ведь это — огромный город, настоящий рай для энерготварей! Нет, эта странная «стерильность», о которой говорили донесения, не вязалась с картиной обычной, дикой аномалии. Интуиция, отточенная в сотнях операций, подсказывала — тут что-то иное. Но вот что…

Выйдя из гостиницы, я поймал извозчика — угрюмого мужика в армяке на костлявой кляче.

— На Выборгскую, к казенным заводам, — бросил я, забираясь в пахнущий сырой овчиной экипаж.

— За Неву, к черту на кулички? — проворчал он, но, увидев серебряный рубль, споро натянул вожжи.

Мы ехали долго. Парадный Петербург с его дворцами и фонарями быстро остался позади. Под коваными ободами колес нашего экипажа гулко, тревожно загрохотал деревянный настил — это мы пересекали Неву по Исаакиевскому наплавному мосту. Этот утробный, барабанный грохот, отражавшийся от темной, свинцовой воды, казался мне саундтреком к переходу в мир теней, который я и должен был исследовать.

Выборгская сторона встретила меня мелким дождем, запахом раскаленного металла и дыма. Здесь, на изнанке имперского великолепия, возвышались трубы огромных заводов, а воздух, тяжелый и серый, подернутый туманом, казался таким же мутным, как и все это задание Великого князя. Впрочем, я знал, что искать: «фон» — слабый, едва уловимый магический зуд на границе восприятия, сигнал о том, что ткань реальности в этом месте дала течь. И я нашел его. Не сразу. Он был слаб, почти заглушен индустриальным шумом, особенно — ритмичным, чудовищным грохотом, доносившимся из цехов казённого чугунолитейного завода. Гигантский паровой молот, стальной метроном этой окраины, отбивал свой неумолимый ритм, и от каждого его удара, казалось, вздрагивала сама земля.

И вот что меня сразу смутило: я шел по грязным, заваленным шлаком задворкам, мимо ночлежек, где вповалку спали рабочие, мимо кабаков, из которых несло перегаром, — и не находил ни одного «червя», ни единого «светлячка» — никакого магического планктона, который должен был кишеть в любом месте, где есть хоть какой-то фон.

«Это неестественно, — подумал я, останавливаясь посреди грязного двора. — Природа не терпит пустоты, особенно магическая. „Черви“ и „светлячки“ — это тараканы, они должны быть везде, где есть хоть крошка энергии. А здесь ее далеко не крохи, нет… Нда… Странно».

Будь я в своем времени, непременно решил бы, что здешнюю энергофауну кто-то регулярно чистит, как хороший садовник, который выпалывает сорняки. Да что там далеко ходить — я сам недавно еще занимался тем же самым в деревеньке в Пермской губернии! Но я-то знал, что делаю и зачем. А кто впрягся в ситуацию тут? Странно!

Источник фона привел меня к огромному, почерневшему от копоти пакгаузу. Отсюда, из-за толстых кирпичных стен, доносились глухие удары парового молота. Внутри, в сыром, пахнущем плесенью и ржавчиной полумраке, среди сваленных в кучи каких-то металлических болванок, и обнаружилась «Прореха». Слабая, почти незаметная — воздух над щербатым каменным полом лишь слегка дрожал, как над летней дорогой. Но она была живой. Я чувствовал, как она медленно, но неумолимо пульсирует в такт ударам молота, растет, набирает силу.

И здесь, в непосредственной близости от раны мира, жизнь была. Несколько десятков тусклых искорок-«светлячков» лениво плавали в воздухе. По полу, среди ржавого лома, ползали редкие, полупрозрачные «черви». Их было мало, но они были.

И я решил понаблюдать за происходящим. Найдя идеальное место для засады — в тени гигантского, вышедшего из строя пресса, на втором ярусе пакгауза, откуда просматривался весь подвал, я начал ждать.

Первая ночь прошла впустую. Никто не пришел. Лишь тихий омут прорехи продолжал свою работу. Я наблюдал, как количество мелких тварей медленно, но верно увеличивается. Они рождались из ничего, вытекали из дрожащего воздуха, привлеченные фоном. Мне пришлось приложить усилие, чтобы моя аура не распугивала их, и все выглядело естественно. К утру их было уже вдвое больше.

На пересменке, когда ночная вахта из соседнего цеха, пошатываясь от усталости, брела к выходу, трое рабочих, решив срезать путь, зашли в пакгауз. Их голоса, хриплые от угольной пыли и усталости, гулко разнеслись под сводами.

— … а он мне, ирод, говорит: «Ты, Еремеев, за простой плату получать не будешь!» — возмущался один, высокий и тощий, неопределенного возраста мужик. — Станок-то аглицкий встал, пар не держит, а я виноват! Треть жалованья срезал, змей подколодный!

— Да уж, — подхватил второй, кряжистый и бородатый. — Мастер наш, Захар Петрович, чисто зверь. У него не забалуешь. Вчерась Митьку-кривого за то, что на минуту к до ветру отошел, на три часа сверху оставил. Бесплатно.

— Порядки… — сплюнул третий, самый молодой. — На копейку наживы — на рубль убытку рабочему человеку. Хоть бы винца где сыскать, душу отвести…

Они громко переругивались, обсуждая несправедливость начальства, и в своем праведном гневе, конечно же, не заметили ничего странного: как из-под ржавой станины станка, привлеченные теплом их тел и эманациями их злости, выскользнули три полупрозрачные, похожие на пиявок тени. Один «червь» быстро, почти незаметно, присосался к грубому, заскорузлому сапогу тощего Еремеева. Второй скользнул по полу и начал свой медленный путь вверх по штанине бородатого. Третий же нашел свою жертву в молодом, еще не успевшем пропить здоровье парне.

Я не шелохнулся. Внутри на мгновение шевельнулось что-то похожее на жалость, но тут же было задавлено холодной, как сталь, прагматикой.

«Жаль парней, — подумал я, запоминая их лица. — Но живая приманка — лучшая приманка. Я вылечу их позже. Если выживут».

Когда они ушли, я осторожно вышел из пакгауза и смешался с толпой расходившихся по домам работяг-мастеровых. Вскоре те окружили уличных торговок, сидевших на корчагах с местным «фастфудом».

— Чем торгуешь? — спросил я показавшуюся поопрятнее тетку в толстых шерстяных носках и темно-сером полушубке.

— Осердие, щековина, яйца печеные… — гнусавой скороговоркой начала перечислять та.

— Давай яйца! — заявил я, решив, что этот вариант, скорее всего, самый безопасный.

Кое-как подкрепившись, я вернулся в пакгауз. Вторая ночь была иной. Грохот парового молота в соседнем цехе стих — видимо, была какая-то поломка — и на складе воцарилась почти полная тишина, нарушаемая лишь возней крыс да мерным гудением прорехи, которое теперь стало отчетливо слышно. Количество магического «планктона» снова выросло. Подвал буквально кишел мелкими тварями.

И тут я почувствовал чужую ауру!

Он появился бесшумно, как тень, скользнув в дверной проем. Человек в темной, неприметной одежде, с лицом, скрытым в тени старомодной широкополой шляпы. Я напрягся. «Садовник» вернулся на свою делянку.

Чувствовалось, что пришелец бывал здесь не в первый и не во второй раз. Уверенной, хозяйской походкой он прошел в центр подвала и начал зачистку.

Это не было похоже на мои методы: никаких ловушек, никаких кнутов. Он просто поднял руку, и с его пальцев срывались короткие, ослепительно-яркие импульсы света, похожие на иглы или тончайшие лазерные лучи. Каждый импульс, сопровождаемый тихим, сухим щелчком, находил свою цель. «Черви», «светлячки» — вся эта мелкая нечисть при контакте с его светом просто испарялась, вспыхивая и обращаясь в ничто. Он действовал быстро, методично, безжалостно, как хирург, выжигающий скальпелем заразу, и, кажется, совершенно не собирался «подпитываться» за счет их энергии. За минуту он полностью «стерилизовал» все видимое пространство.