Ученые пытались найти объяснение, астрологи предсказывали очередной конец света, представители религиозных конфессий настаивали на Судном дне, экстрасенсы делали неутешительные прогнозы. Букмекерские конторы принимали ставки, когда жизнь вернется в прежнее русло, если такое возможно. Ведущие телепередач спорили. А люди паниковали. На дорогах были километровые пробки. Многие пытались уехать из города, словно там не было ужасающего загадочного неба.
В магазинах образовывались огромные очереди – люди закупались продуктами, как при угрозе ядерной войны. Уже успели появиться мародеры – угонявшие машины, грабящие прилавки.
В очередях и пробках между теряющими терпение людьми развязывались драки. Выли сирены. Я вдруг поняла, что слышу их не только из телевизора, но и из окна.
По улицам мчались милицейские автомобили и скорые.
Мои сознание и внимание были расплывчатыми. Словно мозг до сих пор спал или был под анестезией, дарованной Яном, и я не сразу улавливала происходящее.
Однако я постепенно окуналась в настоящее.
Кинли послушно сидел рядом. Но я заметила, что он начинает нервно вертеться и поскуливать. Очень тихо, словно извиняясь, но явно желая, чтобы я заметила. Его никто не выгуливал весь день.
И хотя Ян просил меня никуда не выходить, я была обязана заботиться о Кинли.
А предупреждение Яна наверняка касалось ночи. Мой взгляд упал на сумку, которую Ян успел принести из моего дома. Не знаю, как дракон проник туда: в любой другой день он не мог просто так переступить порог, но сейчас меня это не волновало.
Не то чтобы меня смущало выйти на улицу в вечернем платье – мне, в общем-то, безразлично. Но я замерзла. Из окна дул прохладный августовский ветер. Жара спала. Заколдованное солнце перестало нас греть?
Заглянув в сумку, я достала первое, что нащупала: прямые джинсы и розовую байку, светлые кроссовки вместо босоножек на каблуке, которые стояли в прихожей. Еще нашла темные солнечные очки, которые разумно прихватил Ян. Дело не в том, что если я уж и пропала без вести, то лучше и скрыться понадежнее: просто мои глаза чересчур покраснели.
Они опухли и болели от слез и еще сильнее – от оранжевого света за окном. На секунду я словила себя на мысли, как мне жаль дедушку.
Его сын погиб, и он понятия не имел, где внучка. Он бы обрадовался, узнав, что я жива и здорова. Представляю, как много для него это значило. Но Ян сказал, что меня могут выследить, поэтому мне лучше не контактировать с близкими, чтобы обезопасить себя и их.
Вероятно, так и есть, кроме того, я не понимала, как объяснить дедушке сложившуюся ситуацию, чтобы он не сдал меня в учреждение для душевнобольных. Он ничего не знал о заклинаниях, которые читали женщины нашего рода.
И Ян велел мне не высовываться. Но мне хотелось, чтобы быстрее наступил долгожданный момент, когда я бы обняла дедушку, а он – меня.
В сумке я обнаружила и поводок Кинли. Хотя Ян и предупреждал меня об опасностях на улице, он осознавал, что Кинли так или иначе я выведу на прогулку вопреки всему.
Переодевшись, я повесила очки на ворот байки, а выключенный телефон на всякий случай положила в карман. Надев поводок на Кинли, двинулась к двери. На тумбочке увидела запасные ключи, пластиковую карту Яна и наличные.
Дракон предусмотрительно оставил мне деньги. Их я тоже положила в карман.
* * *
Когда я выбралась на улицу, то уже не поразилась обилию людей во дворе. Лишь зажмурилась от непривычного хлынувшего в глаза света.
Кинли справил нужду, я обогнула дом и вышла на дорогу. И поняла, где мы. Где квартира Яна. Слева раскинулись Привокзальная площадь и вокзал, впереди виднелось начало проспекта.
Я стояла на параллельной проспекту улице. Развернувшись, уставилась на обочину. Я в центре города. Вокруг многолюдно. Все смотрели в небо и указывали пальцами вверх. Гул гудков автомобилей сбивал с толку. Создавалось впечатление, что сейчас не послеобеденное время, а вечер: свет был темным, оранжевым, вязким. Он облачал дома в коричневые оттенки.
Вглядываясь в даль, я словно различила призрачное нечто, сооружение, манящее меня, но не в реальности, а в памяти, поскольку оно было слишком далеко, чтобы я действительно могла четко все увидеть. И я вдруг подумала, что если не имею права попасть на похороны, то могу хотя бы попасть в церковь. Мама всегда чтила традиции, и я ощущала навязчивое желание поставить свечку и испытывала чувство стыда, если ничего не сделаю. Это же сродни предательству.
Я надела очки и, стараясь затеряться, скрывшись от чужих глаз, зашагала по улице. Вряд ли волки могут найти меня в толпе, если вообще искали.
И вряд ли могли меня убить именно сейчас. Хотя после этого неба – могло быть что угодно.
Но был день, а они не могли обратиться.
Взяв Кинли на руки, чтобы его не затоптали, я двигалась вперед по тротуару. Общественный транспорт умер в пробке, я проталкивалась между горожанами.
Я миновала четырехэтажные и пятиэтажные жилые здания старой застройки, классические, плотно прилегающие друг к другу. Хорошо знакомые каменные строения с нависающими балкончиками, узкими подъездами с выступающими козырьками и арками, ведущими во дворы.
Границу вымощенного плиткой тротуара обрамляли фонари – и они внезапно вдруг загорелись, рассеивая полутьму, словно уже наступили сумерки.
На первых этажах мелькали зеркальные витрины магазинов: здесь продавались книги, обувь, парфюмерия. Дальше находился ресторан с большими окнами, украшенными мерцающими гирляндами.
Здания, охваченные ржавым светом луны, все равно представали передо мной в истинном цвете, какими я их помнила: приятных пастельных, голубых, розовых и бежевых оттенков. Я не знаю почему, но я шла и мысленно цеплялась за эти дома, за город, за улицы.
Они и правда были очень красивы, но сейчас архитектурная красота казалась неуместной. Однако она стала неким спасением, тем, что отвлекало меня от мрачных и навязчивых размышлений.
Кинли неподвижно сидел на руках, похоже, напуганный шумом. Спустя десять минут я очутилась на знакомой улице. Постояла на нескольких переходах возле светофора, миновала пару перекрестков и добралась до уютного заведения, в котором был заказан столик на сегодняшний вечер.
Здесь я должна была отпраздновать свой день рождения вместе с друзьями. Нахлынуло неприятное ощущение, у меня сдавило грудь, я начала задыхаться. Я поскорее двинулась дальше, не оглядываясь.
Впереди был следующий перекресток. Я направилась к высокому зданию, где собралась толпа. Городская администрация. Жители ждали ответов от властей или конкретных действий. Но что можно сделать с небом? Разве кто-то способен хоть что-то изменить?
Ян намеревался что-либо выяснить, но я ничего не знала о его планах.
Продираясь сквозь толпу, я заметила парк, раскинувшийся как раз напротив площади. Теперь я смотрела на плотную стену зеленых деревьев, окруженную кованым забором.
Пройдя через центральный вход, я оказалась в тени листвы, и мне почудилось, что вообще наступила ночь. Передо мной открывался вид на крышу дворца и чуть правее – на башню с часами. За ней были набережная, пруд и речка.
Красная луна висела над дворцом. Парк стал непривычным и чужим в грязно-золотом свете.
Я свернула налево и двинулась с толпой, которая направлялась к собору.
Сегодня наступил апокалипсис, люди шли просить спасения у святых. Однако у меня была иная цель.
Горожане со свечами замерли на паперти и молились, бабушки стояли на коленях прямо на асфальте. Шла служба, голос священника доносился из здания храма, усиленный громкоговорителем.
Люди все подходили, но никто уже не переступал порог собора: тот был почти заполнен.
Я купила свечу, отстояв в длинной очереди, и прямо с Кинли на руках, без платка, смущаясь непокрытой головы, набросила на волосы капюшон байки и пошла внутрь, перекрестившись.
Аккуратно я пробиралась среди людей, стараясь никого не задеть. Перед алтарем выставили дополнительные подставки для свечей. Те ярко горели. Но свет был приятен, ведь он отличался от того, что струился с небес.
