Ладно, молоток, так молоток. Сейчас меня волновал вопрос поважнее:
— И что теперь будет с нами?
— Я не провидица, — Свобода злобно зыркнула на Чику. — Не знаю, что тут у вас произошло, и, честно говоря, знать не хочу, но... Чешите отсюда и побыстрее.
Я обвел взглядом залитый кровью подвал.
— А как же...
— Хочешь помочь мне расчленить трупы и зарыть их во дворе?
— Не то чтобы хочу...
— Тогда чешите.
— А что ты скажешь остальным?
— Какая разница? — она забарабанила пальцами по прикладу. — Скажу, что вы смылись и прихватили с собой эту троицу.
Циклоп было направился к Чике, которая уже совсем ослабла и с виду казалась мертвой, но Свобода сразу взяла его на мушку:
— Тебе что, жить надоело?
— Я просто хотел помочь, — жалобно проблеял мутант.
— Она без пяти минут покойница. Тут уже без шансов.
— Врачи помогут, нужно только отвезти ее в больницу.
— За тройное убийство дадут вышку. Все под суд пойдем. Ты этого хочешь?
— Но ведь ее еще можно спасти...
— Можно, — Циклоп все еще находился на мушке. — А их кто спасет?
— Кого «их»?
— Кого-кого... Алису, Волгу, Лили-Энн, Лису, Кая, Лану, Андрея... Я понимаю, для тебя эти люди ничего не значат, но каждый из них мне дорог. Кстати, ты знал, что Андрей и Лана собираются пожениться и Лили-Энн согласилась обвенчать их под кроной нашего священного дуба? А Лиса ждет ребенка от Кая... И ты хочешь разрушить их будущее?
— Не хочу.
— То-то же.
Мутант замолчал. Да и что тут, в самом деле, можно было сказать? Лично я полностью разделял позицию Свободы. Мне нисколько не было жаль хренову провидицу, ее хахаля и этого долбонавта в памперсе. За что боролись, на то и напоролись!
— Мотаем отсюда! — распорядился я.
— Вот это правильно, — одобрила Свобода. — А я пока тут приберусь. Наши все спят, так что никто ничего и не заметит.
— А может, вам все-таки помочь? — подал голос Циклоп.
«Ну что за фаплап! — подумал я. — Сказано же было: „Мотаем отсюда!“ Еще не хватало с трупаками возиться!»
— Сама управлюсь. Мой отец держал скотобойню, при ней была небольшая мясная лавка, так что кое-какой опыт у меня имеется.
И только мы собрались отчалить, как по подвалу разнесся сиплый стон Чики. Она из последних сил подняла голову и рукой поманила меня к себе.
И зря я надеялся, что никто этого на заметит.
— Она зовет тебя, Проныра, — прошептал Циклоп.
— Вижу, не слепой.
— Так чего же ты стоишь?
«Не ожидал я от тебя такой подставы, дружище», — мысленно произнес я с укоризной.
— Последняя воля умирающей для нас, ботанов, священна, — сказала Свобода и жестом велела мне подойти к Чике.
Я вынужденно подчинился, поскольку двустволка все-таки сильный аргумент.
* prostitutino — проститутка (рато.)
** Iru al infero!— Иди к черту! (рато.)
XI. Криптонит для Помилки
Последняя воля умирающего. Тот еще штамп.
Вот, представим, умирает старик.
Лежит он на кровати в тесной, бедно обставленной комнатушке. Рядом на столике пузырьки с лекарствами, шприцы. Под кроватью больничное судно. Старика недавно соборовал священник, а врач сказал, что жить ему осталось считанные минуты. Вокруг умирающего стопились родственники. Все, конечно, в полном расстройстве.
Старший сын уже где-то успел назюзиться и пьяно жует сопли. Средний сын хнычет, как девчонка. И только младшенький держится молодцом. Хоть это и нелегко ему дается. Он больше всех любил своего отца и ему сейчас очень плохо. Но младшенький не показывает своего горя. У него крепкий характер и железная воля. Так воспитал его отец.
Снохи ревут как белуги. Одна рыдает, потому что по жизни плакса. Другая — за компанию, она вообще компанейская тетка. А у третей снохи, жены младшего сына, просто такой характер. Она стремится быть лучшей во всем и поэтому ревет громче других.
Внуки откровенно скучают, они все как один малыши и не понимают, зачем их привели в эту комнатушку, где пахнет сыростью и лекарствами. Уж лучше бы они играли на лужайке в мяч или резались в «Остров». А их заставляют смотреть на лежащего в постели дедушку, который выглядит, как мумия, и воняет, как куча дерьма.
Жена умирающего причитает: «На кого ты нас оставил, Василь? Тебе бы еще жить да жить! Как же мы без тебя? За что нам такое наказание? Ох, Василь, Василь».
Василь — это имя старика.
И тут старик молвит дрожащим голосом:
— Все идите прочь. Пусть здесь останется только мой любимый сын. Мой младшенький.
Семейство покорно удаляется.
— Подойди ко мне, сынок, я хочу шепнуть тебе на ушко один секрет.
Младшенький склоняется над умирающим.
— Ближе, сынок, наклонись ближе.
Младший наклоняется так, что сухие губы старика едва не касаются его уха.
И старик рассказывает, что в молодости был космическим пиратом, грабил и убивал. И где-то на Ганимеде зарыл сундук с награбленными сокровищами, который теперь завещает любимому сыну.
— Ты единственный, кто достоин моего наследства, — заключает он.
А еще на смертном одре старик открывает сыну душу. Говорит, что ненавидит свою жену, которая в молодости изменила ему с известным диджеем Падме Крипалани — сценический псевдоним диджей Парашурма. Обзывает двух других сыновей бездельникам и лоботрясами. Про их жен говорит, что они проститутки, а их детей называет мерзкими ублюдками. А вот жену младшенького и его сына он любит всем сердцем.
Тут начинает моргать люстра.
Старик вздрагивает и закрывает глаза.
— Вот мне и пора, — шепчет он и умирает.
Красиво, да? В этой сцене есть напряжение, драма и чуть-чуть юмора. Она могла бы стать украшением любого романа, чего не скажешь о сцене, которую я хочу описать дальше.
Я понятия не имел, что хочет от меня умирающая. Встав рядом с ней на одно колено, легонько сжал ее холодную ладонь и шепнул:
— Держись.
Шут его знает, зачем я это сделал? Не иначе, подсмотрел в каком-то фильме. Только в каком, убей меня бог, не помню.
В тот момент мне, наверное, следовало бы подумать о скоротечности жизни или чем-то подобном, но я думал про ее нос. Слегка приплюснутый, с большими ноздрями, он напоминал странный черный гриб.
«Нос-грибонос. Хорошая рифма для дразнилки», — подумалось вдруг мне.
— Проныра, ты должен знать, — захрипела Чика и из уголка ее рта потекла струйка крови. — Помилка мол... уяз...
— Ты хочешь что-то сказать про Помилку? — насторожился я.
— Све... све... све...
— Не понимаю.
— Све... све... све...
Я попытался помочь:
— Свет? Свечка? Сверчок? Светофор? Сверстник?
— Све... све...
— Сверло? Священник? Свежий?
— Сверх... — наконец выдавила из себя Чика.
«Это какая-то бесконечная шарада», — чертыхнулся я про себя, вытирая пот со лба.
— Чика, я не понимаю, что ты хочешь сказать, — чуть не плача, пролепетал я. — Что еще за сверх? Сверхновый? Сверхсекретный?
Тут она сжала зубы, напряглась, превозмогая боль, приподняла голову и выдохнула:
— Сверхсталь.
И отошла в мир иной.
Мы сидели в круглосуточной кафешке. Я, Фидель и Циклоп пили кофе из полосатых бумажных стаканов, а Помилка и Профи потягивали из трубочек молочные коктейли, их стаканы были из красного пластика с прозрачными купольными крышками.
Мужская часть компании была погружена в свои не очень-то веселые думы. Только девчонки же весело перемигивались и похохатывали.
Несмотря на поздний час, народу в кафешке было прилично. Церера-сити — ночной город, настоящая жизнь здесь начинается после захода солнца, а утром народ в основном отсыпается: кто в гостиничном номере, а кто и в сточной канаве.
Тишину нарушила Профи:
— Может пончиков закажем?
— Как ты вообще можешь думать о еде? — укорил ее мутант.
— Вообще-то я проголодалась... Ну так что, все будут пончики? — она поднялась, намереваясь идти к прилавку.
