– Говорите уже, – милостиво разрешила я. – В отличие от мисс Ишервуд, мне по силам выслушать даже самое отвратительное предположение, не принимая его близко к сердцу.
Он вздохнул:
– Вот потому-то вы и хороший друг, Виржиния. А что до предположений… Назовите это моей придурью или чутьём, как угодно, но один факт мне не даёт покоя. Когда мисс Ишервуд упоминала «подарок от поклонника» для Барбары Пфафф – то есть, конечно, на самом деле взятку от герцога – то называла сумму в пятьсот хайрейнов. Примерно то же самое сказал и Ченг: «полтысячи хайрейнов», по его словам, положили начало благосостоянию цирка. А сама Пфафф, когда мы её допрашивали, говорила о шести сотнях… И я вот уже думаю: а не мог ли Тисдейл и впрямь вернуться к циркачам? И если Барбара Пфафф посчитала, что в новой труппе ему не место, и попыталась откупиться полученными деньгами, сунуть сотню хайрейнов, чтоб… – он не закончил и резко махнул рукой. – А, чего теперь рассуждать. Правду узнаем, когда возьмём Тисдейла живым, не раньше, и разговорим. Но…
– Но? – поощрительно склонила я голову к плечу. – Продолжайте, Эллис, раз вы начали.
– Но это бы многое объяснило, – неохотно закончил он. – И то, почему Дороти Ишервуд считала Тисдейла мёртвым, и то, что он об этом знал и с успехом сыграл на этом… И то, почему сама Барбара Пфафф заподозрила, что доктор Брут – это Тисдейл, что он всё ещё жив и может стоять за убийствами. Беда этих людей, Виржиния, в том, что они молчали – молчали до самой могилы, причём буквально. Ну, хорошего вам дня. Берегите нашу Фею.
С уходом Эллиса дом точно накрыла оглушительная тишина. На самом деле, конечно, ничего не изменилось: всё так же сновала прислуга, мальчики во главе с Лиамом устраивали кавардак то на лестнице, то в кухне, то в библиотеке, пользуясь тем, что дядя Клэр пока спал после тяжёлой ночи, а снаружи, на площади и ближних улочках, натужно грохотали автомобили. Но мне эти звуки казались бесконечно далёкими, неважными. Мэдди давно отправилась в кофейню, не подозревая о зароке, который дал детектив; Юджиния принесла мне пачку писем, перевязанную бечёвкой, и несколько открытых конвертов из тех, что мы отложили ранее.
Мысли мои, однако, витали где-то далеко.
Чуть позже на пороге особняка появился доктор Брэдфорд, чуть живой от усталости, и попросил встречи с Феей.
– Позвольте мне хотя бы увидеть её и убедиться, что она в порядке, – произнёс он глухо, слегка касаясь пальцами стены: его шатало. – Или поговорить недолго. К вечеру мне опять идти в Управление, я не утомлю ни вас, ни Дороти… то есть мисс Ишервуд.
И, хотя я прекрасно помнила о его четырёх несостоявшихся браках и репутации завзятого сердцееда, но всё равно устроила это свидание. Во-первых, потому что люди могут меняться, и даже отъявленный ловелас не станет нестись через полгорода и жертвовать сном ради призрачной возможности очаровать женщину – так поступают только в дурных пьесах. Во-вторых, потому что Фея Ночи сейчас действительно нуждалась в поддержке – и не только моей.
– Выставит вон, – хмуро посулил Клэр, незаметно приблизившись ко мне. Лицо у него спросонья было непривычно мужественное и спокойное, словом, приятное, однако он быстро исправился и манерно скривился. – Лично я бы выставил – хотя бы из милосердия, чтобы несчастный поклонник не умер от усталости на моём пороге.
Я легонько стукнула его веером по запястью.
– Признайтесь, вы просто завидуете им. Свежесть чувств, чистота искренней любви, забота и преданность…
– О, дорогая племянница, вы делаете успехи: даже я не смог бы произнести это столь саркастично, – сахарным голосом ответил он.
– Благодарю за похвалу, однако я была вполне серьёзна. Предположу, что если мисс Ишервуд задержится в Бромли ещё хотя бы на полгода, то станет миссис Брэдфорд.
Клэр воззрился на меня с ужасом и затем ретировался, так и не сказав ни слова.
Между тем, Фея проговорила с незваным, но, видимо, желанным гостем больше часа. Чувство долга не позволяло уехать в «Старое гнездо» и оставить их наедине друг с другом – не потому, что я так уж беспокоилась о репутации мисс Ишервуд или неподобающем поведении доктора Брэдфорда, разумеется. Просто тогда ей пришлось бы провожать его, во-первых, а во-вторых, она, кажется, слишком ослабела после непростого разговора с Эллисом, и объяснение в чувствах – а момент для этого был подходящий – могло окончательно её подкосить.
К тому же подошло время ланча – как нельзя кстати в свете всех переживаний.
Правда, перед самой трапезой случился казус.
Один из братьев Андервуд-Черри, перекладывая на столе приборы, случайно столкнул блюдце со стола. Конечно, тонкий фарфор разлетелся на множество осколков, и пришлось вызывать служанку, чтобы та прибралась… Сам по себе эпизод не заслужил бы даже строгого взгляда Клэра, тем более что мальчик сразу же извинился подобающим образом, но на беду горничная, сметая мусор в совок, задела веником туфлю Паолы.
Клотильда де Нарвенья тут же подскочила со своего места, побледнев так, словно её ненаглядную дочь окатили помоями и высекли кнутом на городской площади, и со слезами на глазах запричитала. Почтенный супруг тоже взвился, попытался её успокоить, придерживая за локоть и бормоча что-то утешительное, но сам нет-нет да и косился на бедную служанку с неприязнью и укоризной.
Сцена затянулась; все мы старательно делали вид, что ничего не происходит, но наконец у Клэра кончилось терпение.
– Ну, пожалуй, довольно, – произнёс он, поморщившись. – Не потрудитесь объяснить, что так расстроило вашу драгоценную матушку?
– О, – смутилась Паола и, удивительное дело, даже покраснела. – Мне, право, стыдно… Дело в том, что в Романии, к сожалению, до сих пор люди буквально живут суевериями… Не подумайте, что мы настолько невежественны, но традиции…
У Клэра сделалось такое лицо, словно у него резко заболели все зубы.
– Довольно мямлить, миссис Мариани, вам это, право, совершенно не идёт. Говорите по делу.
Паола опустила взгляд, очевидно, проклиная про себя матушкину провинциальность.
– Это брачная примета. Считается, что женщина, чьи ноги обмахнули метлой или щёткой, никогда не выйдет замуж.
Клэр ответил приторной улыбкой.
– Ах, так… Но к чему же горевать? Напротив, стоит порадоваться. Объясните скорее госпоже де Нарвенья, что вы уже побывали замужем и ничего хорошего там не нашли, а потому скоропостижно вернулись в общество трезвомыслящих людей. Не подумайте, дорогая племянница, что я вас отговариваю от брака, – обратился он ко мне тем же пугающе сладким тоном. – Но лучше засидеться в девичестве, чем испугаться метлы и выскочить замуж за первого встречного.
Паола сказала что-то негромко, и Клотильда де Нарвенья наконец перестала причитать…
…и ринулась к дочери, точно фурия.
Чёрная мантилья взметнулась, как птичьи крылья, звякнула посуда на столе. На мгновение я оцепенела от кипучей ярости, источаемой этой женщиной, успела только испугаться, но на её пути вдруг возник Лиам и подозрительно знакомым жестом – не у Клэра ли мне приходилось видеть нечто подобное? – перехватил её руку, занесённую для удара.
– Немедленно прекратите, – отчеканила я, поднимаясь со стула. – Или вы тотчас же извинитесь, госпожа де Нарвенья, или покинете этот дом, не дожидаясь вечера.
Удивительно, однако на сей раз романка прекрасно поняла сказанное. Отрывисто кивнув, она бросила Паоле несколько резких слов и, едва ли не расколов каблуками паркет, покинула зал. Супруг бросился следом, то и дело оглядываясь на меня, и едва не столкнулся со служанкой, вцепившейся в злополучную метёлку.
– Матушка очень сожалеет, ей нездоровится, она появится к ужину, – бесцветным голосом сообщила Паола. – В свою очередь тоже прошу прощения за столь некрасивую сцену.
– О, ради справедливости замечу, что вашей вины здесь нет, миссис Мариани, – сварливо произнёс Клэр, опускаясь на своё место; когда он успел встать, я даже не заметила. – Вернёмся же к ланчу, не будем подавать детям дурной пример.
