Однако же это не отменяло заботы о достаточном производстве той самой пищи. Если еды нет, то все деньги мира будут бесполезны. Поэтому Лилиану приходилось беспокоиться ещё и об этом. Сводки с пометками министра сельского хозяйства были вполне информативны. Напротив угодий указывались их бывшие владельцы, их лояльность и стремление помочь республике избежать голода.
Кому-то нужна была помощь погодников из-за излишней засухи, где-то напротив нужно было осушать болота, брошенные на произвол в послереволюционное время. А ведь был ещё постоянный рост цен на макры для двигателей в сельхозтехнику, удобрения и корма. Некоторые оппозиционные рода отказывались поставлять республике продукцию с собственных изнанок и продавали её заграницу. Проблем хватало в любой отрасли, и их нужно было решать.
От размышлений президента отвлёк стук в дверь и появление его личного секретаря:
— Ваше… — он тут же запнулся и исправился, — господин президент, к вам советник по особым поручениям Леон дю Варан. Примете?
— Приму, Жером, — кивнул — президент снисходительно, — и пора бы тебе за эти годы отвыкнуть от титулования…
Упрёк из уст Лилиана был смягчён по причине верной службы секретаря длительностью в несколько десятилетий.
— Виноват, господин президент, — с достоинством кивнул секретарь, пятясь спиной к выходу. — Исправлюсь.
«Вот же… можно упразднить сословия, но вытравить вбитый с детства этикет в отношении правящих особ так просто не изменить», — мелькнула в чем-то философская мысль у президента, пока к нему, огибая секретаря не ворвался Леон дю Варан, смышлёный и исключительно полезный бастард маркиза дю Варана, которого некоторыми усилиями ввели в род при всём несогласии вдовы маркиза Луизы-Антуанетты Барбарис. Но при выборе между потерей титула и головы, Луиза-Антуанетта сделала правильный выбор и покинула гостеприимный номер в Бастилии, утратив лишь титул.
— Мой президент, — златокудрый Леон, прижитый маркизом от куртизанки и более похожий на девушку, чем на юношу, щёлкнул каблуками и принялся докладывать: — Не далее чем четыре часа назад Гийом де Талейран-Перигор покинул Париж на одном из дирижаблей, реквизированных в роду герцогов де Лис.
— Это не новость, мой дорогой Леон, глава нашего дипломатического корпуса готовил комиссию для расследования утраты одного из республиканских дирижаблей в Мантуе.
— Всё верно, мой президент, — вновь щёлкнул каблуками советник, — но комиссия отправилась в Мантую лишь час назад и на совершенно ином воздушном судне. Более того, маяк с дирижабля господина Талейрана подал сигнал бедствия сперва в долине реки По, а после… — советник сверился с информацией в бумагах, — возле Великий Новгород.
Президент задумчиво постукивал пальцем себе по подбородку, а после зарылся в бумаги одной из папок у себя на столе.
— Случайно не из Кхмариво? — произнести транслитерацию русского географического названия далось с трудом.
— Оттуда, — кивнул удивлённый юноша. — В отношении господина Гийома вами был согласован протокол экстренного спасения, поэтому я здесь…
— Вытащите мне его живым, сколько бы это не стоило, — отдал приказ президент. — Отчет лично мне.
* * *
Вот вроде бы я и понимал, что с любой из сторон можно поиметь неприличные деньги за информацию, а с другой… Претило мне во всё это вмешиваться. Я в сортах дерьма не разбирался и учиться не планировал.
Конкретно с Борромео меня ничего, кроме сына Агафьи не связывало. Австро-венгры… тех и подавно не было на горизонте моих интересов. Основные претензии были по факту к французам, а уж Талейран там был инициатором или связка Талейран-Гиббон меня особо не волновало. С них я планировал получить по полной. Экспроприацией одного дирижабля они явно не отделаются.
Всё это я озвучил Агафье и Ольге.
Обе задумались, а после Агафья предложила свой вариант:
— С французов возьмём сполна, Борромео можно сдать австро-венгров, чтобы они нам в благодарность помогли прогуляться в Город Мёртвых. Ну, а австро-венграм… не повезло.
Однако, несмотря на допрос, устроенный Агафьей, Талейран оказался тертым калачом. Стоило мне появиться в поле его зрения для принятия клятвы, как главный французский дипломат встал в стойку и принялся на чистейшем русском меня стращать:
— Все сведения были из меня добыты при использовании запрещённой магии. я отказываюсь от них. Более того, о моём бедственном состоянии известно самому президенту Гиббону, вам это всё так просто с рук не сойдёт.
Я разглядывал человека, заварившего кашу в центре Европы, и раздумывал. Ожидая увидеть загнанную в угол крысу, я сильно удивился спокойному взгляду со смешинками и внутренним чувством превосходства. Информация об уведомлении президента могла быть-ка блефом, так и чистой правдой. Вопрос только, на чём или на ком стоял маячок. Дирижабль или сам Талейран?
«Паук, проверьте на предмет маячков дирижабль франков. Нас тут стращают французским десантом».
«Принято!»
— Что ж, гражданин дипломат, спасибо за предупреждение. Сейчас и узнаем, где располагался сей маячок…
— Я вам ничего не скажу!
— А кто ж вас спрашивать будет?
Я демонстративно щёлкнул пальцами, и с тела француза начала по каплям собираться его собственная кровь. Она медленно проплывала у него перед носом и собиралась в достаточно крупную каплю вокруг образца, доставленного мне комарихами.
Вот что значит хороший дипломат. Лицо Талейрана не выдало его ни единым мускулом.
«Задницей чувствует неприятности, но тянет время, — просветила меня Оля, стоящая позади меня и контролирующая эмоции нашего пленника. — Кстати, насчёт маячка не соврал».
Я же поманил пальцем каплю к себе и принялся играть с ней, будто с живым существом. Часть кровь впиталась в кожу, позволяя углубиться в память крови дипломата.
Вынырнул я оттуда спустя полчаса со смешанными чувствами, основным из которых было отвращение.
«Ты что там такого увидел, что после твоих эмоций хочется душ принять?»
«Ну как тебе сказать, у нас на оргиях случалось всякое, но, чтобы женщин не хватило и на мужиков переключались…»
Ольга расхохоталась.
«Чтоб ты понимал, в моём мире это было если не нормой, то достаточно известным явлением. В Европе даже пытались привить культуру уважения к подобным отклонениям от нормы, и даже название ей придумали толерантность. Угадай, в честь кого?»
«Да ла-а-адно⁈ И что среди русских это тоже прижилось?»
«Боги упаси! — тут же стала серьёзной эмпатка. — У нас таких культурно называли толерасты, а некультурно — пи***сы. Но то у нас, а в Европе и Америке пошли ещё дальше и начали пропагандировать смену пола среди молодёжи, калеча жизни. Из последних извращений, которые я застала, вроде бы даже пропаганду полезности человеческого мяса припомню».
«Вот теперь мне точно хочется помыться. А ещё наведаться в твой мир и слегка проредить властную верхушку на нескольких континентах».
«Если бы всё было так просто…» — печально вздохнула Ольга.
— Ну что ж Гийом де Талейран-Перигор, хоть в этот раз вы для разнообразия сказали правду, что вам не свойственно, — улыбнулся я доброй отеческой улыбкой, от которой дипломат почему-то отшатнулся. — Вы не скажете, не расположен маячок, ибо попросту не знаете ответа на этот вопрос, лишь надеетесь, что он сработал.
«Она ему оскал дракона напомнила», — тут же просветила меня эмпатка.
— Теперь вернёмся к вопросу клятв, — капля его крови распалась на несколько тончайших кровяных серпов и принялась медленно кружить вокруг головы дипломата, постепенно сужая траекторию полёта. — Кажется, вы ошибочно решили, что это вежливая просьба или предмет торга. Не в вашем случае. Вы ошиблись с выбором жертвы, и теперь сами оказались на её месте.
— Я…
Один из серпов царапнул кошу на горле француза и тот запнулся.
— Вы! Кроме вашей недобитой птички, вы уплатите виру, предоставите нам проход в Город Мёртвых и дадите кровную клятву о ненападении на всех представителей моего рода.
