Звездная Кровь. Изгой VII (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

— Пора, — сказал я, решительно поднимаясь на ноги. Мышцы протестующе заныли. — Грузимся в паромобиль. Если мы хотим добраться до проклятой Септы Когтя, нужно двигаться. Иначе мы тут корни пустим.

Ами, уже потуже замотавшая своё раненое плечо, молча, без единого слова, забралась за рычаги паромобиля. Мико, бросив на меня быстрый, насмешливый взгляд, устроилась рядом с ней, на месте стрелка. Чор с Минтеном заняли свои места в тесном салоне. Машина выбросила из-под гусениц облако пыли, и мы тронулись в дальнейший путь по выжженной равнине Кровавой Пустоши. Мелкий песок скрипел под траками, а раскалённый воздух дрожал от зноя, создавая причудливые миражи, похожие на призраков давно сгинувших в этих местах путников. Я смотрел на это унылое однообразие и думал о том, сколько ещё крови, нашей и чужой, нам придётся пролить, чтобы добраться до конца этого пути. И будет ли этот конец тем самым благом, о котором так любят рассуждать философы? Или просто очередным поворотом на бесконечном пути?

К вечеру следующего, изматывающего дня, когда огромное Игг-древо начало медленно угасать, заливая небо заревом, мы наконец увидели её. Септа Когтя возвышалась над глубоким мрачным каньоном, как гигантский хищный коготь, изогнутый над зияющей бездной. Эта мрачная остроконечная скала, казалось, впитала в себя всю тьму и всё отчаяние Пустоши. Её испещрённая эрозией поверхность была покрыта странными, почти стёршимися от времени древними узорами, которые едва угадывались в угасающем свете древодня. От одного взгляда на это место по спине пробегал неприятный холод, а инстинкты, отточенные суровой школой легионерской службы и многочисленными боями, буквально кричали об опасности. Это место было пропитано чем-то древним, чуждым, нечеловеческим. И я знал, что просто так оно нас не отпустит.

— Ну что, герои, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более беззаботно, хотя внутри всё сжималось от дурного предчувствия.

Я не отрывал взгляда от зловещей скалы.

— Прибыли. Надеюсь, вы все хорошенько выспались в последние пару ночей, потому что, чую своей пятой точкой, впереди нас ждёт нечто похуже этих ваших теневых ассасинов. И если кто-то из вас ещё верит в чудеса или высшие силы, самое время хорошенько помолиться. Мне, например, иногда помогает. Хотя бы для самоуспокоения.

Мико нервно хихикнула, но в её смехе не было и тени веселья. Ами лишь крепче сжала губы, её необычные фиолетовые глаза опасно сузились, словно у кошки перед прыжком. Чор молча, с мрачной сосредоточенностью проверил заряжен ли «Найторакс». А Минтен, всё ещё думающий только о своей пропавшей Юлине, отстранёно кивнул. Мы все прекрасно знали, что обратного пути уже нет. Септа Когтя ждала нас, и от неё веяло смертью. Или чем-то гораздо, гораздо худшим.

320

Я скосил взгляд на зоргха. Эта болтовня Чора, его попытки разрядить обстановку шуточками, была, конечно, понятна — просто способ справиться с нервами, которые натянулись до предела, готовые лопнуть в любую секунду. Но в этом тёмном, давящем пространстве даже самые остроумные шутки звучали как-то глухо, неубедительно, словно их это место поглощало. А вот Ами… её неприязнь к зоргхам, особенно к Чору, ощущалась почти физически, как ледяной сквозняк в жаркий день. Она держалась чуть в стороне, её силуэт застыл в напряжённой позе, и я видел, как её пальцы сжимают рукоять сабли. Этот скрытый конфликт, тлеющий между ними, мог вспыхнуть в любой момент, и это было последнее, что мне сейчас нужно.

И тут началось. Без предупреждения. Тени на стенах, до этого казавшиеся просто игрой света и темноты, внезапно сгустились, превратившись в бесформенные, текучие, пульсирующие фигуры. Они не имели лиц, не имели тел в привычном нам смысле, но их присутствие было как удар под дых, как ледяные пальцы, сжимающие сердце. Они не атаковали оружием — они лезли прямо в голову, в самые потаённые уголки сознания. Я почувствовал, как мой разум начинает трещать по швам, как перед глазами, словно в дурном калейдоскопе, всплывают образы из прошлого. Мои провалы, мои ошибки, мои самые большие сожаления. Моменты, когда я не смог спасти, не успел, не сделал того, что должен был. Лица тех, кто погиб из-за моих решений, из-за моей нерешительности или, наоборот, из-за моей жестокости, смотрели на меня из этой клубящейся тьмы с немым укором. Я скрипнул зубами, с такой силой, что, казалось, они вот-вот раскрошатся, и судорожно вызвал Руну Ауры Страха. Скрижаль в моей руке вспыхнула холодным, белёсым, почти призрачным светом, и волна первобытного, иррационального ужаса, которую я несколько раз направлял на своих врагов, разошлась вокруг меня, словно ударная волна, отгоняя эти мерзкие тени. Одновременно я активировал Ментальную Защиту, отгораживая своё сознание от их ядовитого шёпота, от их лживых обещаний и горьких упрёков. И это нехитрое, почти инстинктивное действие сработало — видения начали отступать, таять, хотя в груди всё ещё кололо, как от старой, но так и не зажившей, не забытой боли. Мои собственные демоны были куда страшнее, чем всё что могли показать эти бесплотные враги.

Но не всем повезло так же, как мне. Не у всех была такая же закалка и такие же ментальные щиты. Минтен, стоящий чуть позади меня, вдруг дико заорал, его лицо исказилось от нечеловеческого ужаса, глаза вылезли из орбит.

— Юлина! Нет, не уходи! Не бросай меня! — отчаянно крикнул он, его голос сорвался на визг, и он, спотыкаясь, бросился вперёд, прямо к краю иллюзорной пропасти, которую эти твари-тени спроецировали перед нами.

Каменный пол под ногами, казалось, раскололся, а под ним зияла бездонная, чёрная пропасть, но я знал, что это ложь. Иллюзия, созданная, чтобы сломить нас. Он же, ослеплённый горем и страхом, этого не видел. Если он бросится туда, сердце разорвётся не хуже, чем если бы он сорвался в настоящее ущелье.

— Минтен! Стоять, идиот! — рявкнул я, но Ами среагировала быстрее, её реакция была молниеносной.

Она рванулась к нему, словно пантера, схватив его за шиворот в самый последний момент, когда его нога уже зависла над этим мнимым, но таким реальным для него обрывом. Одним резким, почти жестоким движением она оттащила его назад, с силой впечатав в холодную каменную стену.

— Дурак! Безмозглый идиот! — прошипела она, её голос был холоднее льда арктических пустынь, в нём не было и тени сочувствия. — Хочешь сдохнуть за свою бабу ещё до того, как хотя бы попытаешься её найти? Или ты всерьёз думаешь, что она там, внизу, в этой чертовой дыре, ждёт, пока ты сыграешь в героя и красиво сиганёшь за ней? Очнись, тряпка!

Минтен тяжело, прерывисто дышал, его взгляд всё ещё дико метался по сторонам, как у загнанного, обезумевшего зверя, пока он медленно, мучительно приходил в себя. Я видел, как в нём борются ярость от унижения, стыд за свою слабость и всё ещё не отпустивший его ужас. Ами оттолкнула его от себя, не скрывая своего презрения, и это только подлило масла в огонь и без того раскалённого добела напряжения между всеми нами.

— Эй, госпожа, полегче с парнем-то, — неожиданно вставил Чор, почёсывая свой синий затылок. Его голос звучал на удивление спокойно, почти примирительно. — У него и так душа на последней ниточке держится, а вы его ещё и ногами пинаете, как дохлого маблана. Может, у вас, степных воительниц, это и в порядке вещей, своих унижать, но мы, зоргхи, как-то привыкли поддерживать друг дружку. Даже если они временами не шибко умные бывают.

Она метнула на него такой взгляд, от которого даже я бы, наверное, поёжился, но не удостоила его ответом, лишь гордо вздёрнула подбородок. Я молча смотрел на эту безобразную сцену и думал о том, как же, чёрт возьми, хрупок человеческий разум, даже у таких прожжённых циников, как я, кто привык держать все свои эмоции и страхи под семью замками. Мы могли строить из себя непробиваемых, как несокрушимые скалы, но тени, вроде этих, всегда находили лазейки. Они, как черви, копались в самых глубоких, самых больных и загноившихся уголках души, вытаскивая на свет божий то, что ты предпочёл бы похоронить навсегда, залить бетоном и забыть. И вот какой вопрос не давал мне покоя: что же всё-таки хуже — сгинуть под клинком врага, честно и быстро, или стать жалкой марионеткой собственных страхов, раздавленным своим же прошлым? Я знал ответ. Но произносить его вслух не хотел.