– Служба, – указал на вышитый золотом очертание Мамая на кунтуше. — От начала до конца, два года как два месяца.
- Трудно было? — она с уважением посмотрела на ныряльщик за чересом.
Вот как ему ответить?
Как чуть не пошел ко дну во время кораблетроща и хватался за мертвецов в молитвах о спасении? Как после взрыва вытирал лицо от мозга товарища, с которым только шутил о маркитанток? Как врезался во вражеские ряды с горящей саблей в правой руке? Как оружие в руке уродовало чужие тела и выдергивало из них жизнь? Как кричал при взгляде на вырезанного «кровавого орла» на попавших в засаду телах союзников? Как волком охотился на вражеских офицеров и похищал их? Как его выкапывали из груды мертвецов?
Он не желал иметь этих воспоминаний, но они засели в голове острыми обломками.
– Трудно было, – характерник проглотил чаю.
– Вас не ранили?
– Несколько раз, но ничего серьезного. Сами только царапины. Можно сказать, повезло.
Разговор прервался. Ярема понимал, что должен сделать ответный ход. Что там говорила маменька в экипаже?
— Мне рассказывали, что вы любите садоводство.
– О да, цветы – моя страсть, – с облегчением ответила Агнесса. — Если придете во второй раз, я непременно покажу вам свой лучший цветок...
Она запнулась, покраснела и замолчала. Ярема отчаянно искал удачную фразу для выхода из конфуза, но ни одна не подходила к первым минутам знакомства со знатной барышней.
Чтобы заполнить неудобную паузу, оба похлебали чаю. Агнесса овладела собой — надо отдать должное, удивительно быстро — и возобновила беседу.
— Значит, вы действительно умеете превращаться в волка?
– Я ждал этого вопроса, – улыбнулся Ярема и она рассмеялась вместе с ним.
Напряжение спало. Он подробно описал жизнь Северного Альянса, тамошний быт, обычаи, одежду, фьорды — Агнесу это действительно интересовало (по крайней мере, она прекрасно притворялась); девушка рассказывала о выставках картин, поэтических чтениях, последних новостях Тарнополя, Львова и Киева, и так они болтали о разном, пока не вернулись матери. Женщины были довольны и хмельны и во время совместного ужина все время обменивались многозначительными улыбками.
После десерта гости расстались и уехали домой. Механические экипажи Ядвига считала слишком громкими, зловонными и вульгарными, поэтому придерживалась мысли, что шляхта должна путешествовать исключительно в карете с парой добрых коней и погонщиком в одежде с гербом семьи. Замечание, что механическим экипажам также нужны вожди, которые наряжаются так же, госпожа Яровая игнорировала как несущественные.
- Что скажете, сын? — спросила Ядвига, как только карета сдвинулась с места. – Как вам Агнесса?
Характерник принялся набивать трубку. Он прекрасно знал, что молчание равно игре с огнем, но не смог удержаться.
– Как вам Агнесса? — повторила громче пани Яровая и добавила улыбку, хорошо известную с детства: эта улыбка обещала резки на заднице или гречку в углу.
— Думал, будет хуже, — пожал плечами Ярема. — Но удивительно приятно пообщались.
- Хорошо, хорошо, - не настаивала Ядвига. — Запомните свои ощущения... А послезавтра отправимся в Черновцы. Там ждет кандидат номер два! Надо успеть к вашему отбытию.
Ярема тихонько простонал и спрятался в табачных тучках.
На следующий день он бесцельно ездил по окрестностям Чорткова, лишь бы не торчать в имении. Свирепствовал на себя и собственную неспособность отказать матери с ее маниакальными прихотями, свирепствовал на тщеславного истукана Якова, додумавшегося просить о помощи в шантаже, свирепствовал на милую Агнессу, которая вообще была здесь ни при чем и только по досадному стечению обстоятельств попала в этот перечень. Почему взрослая жизнь непрерывно превращается в задницу?
Его смущенные мысли оборвал уж, гревшийся посреди дороги в горячей пыли. Осторожная кобыла остановилась перед ним и испуганно заржала, и вдруг скатилась лавина: взрыв, еще один, ужасный визг других лошадей, в глазах мерцает, сырая земля под коленями, прямо перед ним лежит кобыла с распоротым обломком брюхом, квилит, он пытается запихать, внутренности воняют и парят, ускользают из окровавленных рук, вокруг нестерпимо кричат лошади и люди, а кобыла уже молчит и только пялится на него ужасным глазом.
- Мало!
Он не слышит.
- Мало! Ты с ума сошел? Иди сюда!
Он бросает кишки, кобыла уже умерла. Послушно подходит к деду.
– Они вывели их. Вывели всех! Видишь?
Ярема видит. Дед сбрасывает одежду.
— Должны лечь костьми, но сковать их силы. Это приказ!
Приказ как слово Божие. Лучше бежать насмерть, чем смотреть на тех умирающих лошадей.
– За мной! Не занимай!
Ярема, Николай и другие сероманцы мчатся вперед, на ходу вращаются на волков, Ярема хватает в пасть нож с серебряным лезвием.
Медведи, как на семейном гербе Яровых, огромные, закованные в шпилястые доспехи, ревут и мчатся навстречу. Обратные против обратных, хищники на хищников. Незапятнанные Потусторонним миром дерутся вокруг, не вмешиваясь в поединок проклятых.
Он уклонился от большой лапы. Волку рядом ударом сокрушило череп. Одного взгляда хватит: ни когти, ни клыки не возьмут — мешали проклятые доспехи. Медвежий рев, волчье рычание, выстрелы и звон стали, все слилось, смешалось, склеилось кровью.
Ярема прыгнул на спину ближайшего медведя, на лету перевернулся, левой рукой схватил его за шею, а в правую руку выплюнул нож. Удар в глаз, чем входит глубоко, скрежещет на кости, он вгоняет его дальше, ослепленный берсеркер ревет от боли, становится дыбом и через несколько секунд умирает. Ярема пытается вытащить нож, но лезвие сидит слишком глубоко, характерник не успевает спрыгнуть, тучное тело шлепается на него, придавливает, он слышит последний крик из чужой гортани, превращающейся в человеческую:
- О-о-оди-и-и-и-ин!
Тяжелое доспех бьет по виску шпичатым краешком. Темнота.
Пришел в себя под рядами холодной плоти. Он лежал среди мертвых, по счастливой случайности не растерзанный вьюгой стальных жатв. Воздух не хватало. Попробовал пошевелиться: напрасно. Заорал изо всех сил:
– Помогите!
Чудом его услышали. Какой-то одноглазый сероманец разбрасывал мертвых, достал окровавленного Ярему в этот мир и сероманец замер, опустевший, бессодержательный, но почему-то живой.
Кобыла ткнулась носом в ухо и мечта развеялась. Ярема сидел в пыли посреди дороги. Уж давно исчез, кобыла тихонько ржала. Характерник погладил ее морду, осторожно поднялся на ноги, вдохнул и поморщился - в груди болело, словно ныряльщиком устроили.
Снова! Как стыдно… Он думал, что эти приступы в прошлом, на землях Северного Альянса, их не случалось несколько месяцев… Но они вернулись.
— Если это наказание за слова мои, — сказал Ярема к небу, — я не отступлюсь. И готов спросить снова: где любовь твоя? Она бросила меня. Слышишь? Ты слышишь?
Небо молчало.
***
Смотритель кладбища гордился своей работой. Любой способен постоять за себя, кроме покойников, которые стерпят любое поругание. Защита могил — достойное дело, и только бестолковые, недалекие люди не видят ее благородства. Ничего жуткого в ней нет: через несколько десятилетий смотритель убедился, что ни одно место в мире не сравнится со спокойствием кладбища, а всевозможные призраки и мстительные духи живут только в пугающих баснях и причудливых книжках, вроде тех, которыми зачитывается его меньшая внучка.
Он совершал вечерний обход (где сорняк дернуть, где яд в кротиную нору бросить, где мусор убрать) и увидел среди двух характерных дубов одинокую фигуру. К тем деревьям он приближался редко: вокруг дубов не прятали из-за густых кружев корней, что делали невозможными любые копания, а рыцарскими могилами заботилась семья Непийводы, добрые люди, никогда о мертвых не забывают, на гробнице всегда приносят пасхальные яйца и кулич... Но даже Трохим Неп прислонившись спиной к стволу. Наверное, это сын похороненных характерников, Семен или как его, тоже сероманец. Наведывается редко, но хорошо запомнился, потому что, несмотря на седину на виске, был самым молодым рыцарем Серого Ордена. Смотритель прошел мимо величественной пары сплевшихся в вечном танке деревьев, поймал взгляд характерника и махнул ему рукой, не нарушив сакральную тишину лишним возгласом. У рыцаря был вопрос, но он мог подождать.
