Она улыбнулась сквозь волнение и сжала мою ладонь.
— Идём, — сказала она. — Я хочу тебе кое-что показать.
Мы прошли через закулисные коридоры, поднимаясь по узкой лестнице, пока не оказались в небольшой ротонде на верхнем этаже дворца. Здесь, за резными французскими окнами, открывался вид на Мойку и сверкающие купола Спаса на Крови. Вокруг царила тишина, лишь приглушённые звуки вальса долетали снизу.
— Вот он, город, — Ида указала на панораму. — Мой любимый вид. Удивительно, как красиво всё выглядит сверху. И как хрупко на самом деле…
Она подошла к окну, прижавшись к холодному стеклу.
— Знаешь, — я начал тихо, приобняв ее за плечи, — когда я был на задании, среди ледяных просторов, когда каждый шаг мог стать последним, мои мысли все равно неслись сюда, в Петербург. И не просто в Петербург, а именно сюда, в этот дом.
— Да вы романтик, ваша светлость, — Ида взглянула на меня снизу вверх и прижалась крепче. — Неужели вы хотите сказать, что все это время думали обо мне?
— Грешен. Стоило бы размышлять о чести и долге, но… У каждого свои слабости. Потому что если всё это не ради кого-то, не ради… близких, то зачем тогда вообще так рисковать?
Ида обернулась ко мне, в глазах её светилась теплая нежность. Моя рука спустилась ниже и обвила ее талию.
— Я многое понял, Ида. Слишком многое. И, наверное, я не самый подходящий человек для тебя. Я не идеальный кавалер. У меня за спиной не только мундир, но и тени, о которых ты даже не догадываешься. И я хочу уберечь тебя от них.
— Лёша…
— Подожди, — я приложил палец к ее губам. — Дай договорить.
Я достал из внутреннего кармана пальто бархатную коробочку с перстнем от Фаберже и уже собирался открыть её, как вдруг раздались шаги.
В проём ротонды вошёл слуга в ливрее Юсуповых, а за ним — молодой человек в форме адъютанта. Судя по знакам отличия, один из помощников великого князя Федора Николаевича.
— Зинаида Феликсовна, — растерянно поклонился слуга, — видит бог, я пытался его задержать, но его благородие сказал, что это не терпит отлагательств…
Я раздражённо обернулся, спрятав коробочку обратно. Ида даже не успела заметить, что я достал ее.
— Прошу прощения, Алексей Иоаннович, — поклонился адъютант. — У меня срочное распоряжение от его императорского высочества.
— Что случилось?
— Светлейшего князя Юрьевского везут на допрос в Петропавловскую крепость. На допросе будут присутствовать великий князь и Его Императорское Величество. Государь пожелал, чтобы вы присоединились. Срочно. Машина уже подана. Боюсь, мне придется настоять на том, чтобы вы отправились со мной немедленно.
На мгновение повисла тишина. Я сжал губы в тонкую линию.
— Конечно, — отозвался я. — Сейчас буду.
Ида шагнула ближе, схватила меня за руку.
— Прости, — сказал я. — Именно об этом я и говорил. Долг иногда будет стоять превыше всего.
— Я понимаю, — тихо проговорила она. — Я подожду, но страна — нет.
Я кивнул, не в силах что-то сказать.
— Только, пожалуйста, вернись ко мне, Лёша, — прошептала она, крепко сжимая мою ладонь. — Я подожду. И мы обязательно договорим.
Я поцеловал её в лоб, задержался на миг — и вышел, не оборачиваясь. Мне казалось, что если я взгляну на неё ещё раз, то не смогу уйти.
* * *
Петропавловская крепость встретила меня тишиной, холодом и тихим плеском волн, омывавших Заячий остров. Ледяной воздух над Невой стоял неподвижно, вокруг тяжелая темно-серая хмарь, будто сам город затаил дыхание.
— Светлейший князь Николаев прибыл по поручению его императорского величества, — проговорил адъютант и козырнул документами.
Охранник в форме императорской гвардии кивнул мне и велел открыть ворота. Адъютант жестом пригласил следовать за ним. Мы пересекли двор под каменными стенами, и я впервые ощутил, насколько угрюмой может быть архитектура, если она веками впитывала в себя страх и тоску. Почему-то в дневное время Петропавловка не казалась настолько мрачной.
— Нам дальше, в Казематы. Поторопимся, ваша светлость, — адъютант ускорил шаг, и мы пересекли двор.
Казематы находились под одним из внутренних бастионов, куда мне ещё ни разу не доводилось заходить. Мы прошли через арочный проход, и гвардеец тут же закрыл за нами массивную дверь с каким-то хитрым замком. От скрежета стали внутри стало неуютно. Коридор был выложен старым уже ставшим гладким камнем, стены и потолок покрыты белёной штукатуркой, в которой угадывались едва заметные трещины. Кажется, даже воздух здесь был другой — вязкий, густой, как нефть.
Гвардейцев на каждом шагу становилось всё больше. Трое у одной двери, пятеро — у поворота. Все они были одеты в чёрную униформу, лица скрыты за полумасками, руки лежали на рукоятях артефактного оружия. Охрану усилили до предела.
— Сюда, ваша светлость. — Адъютант остановился у металлической двери. — Если у вас есть при себе оружие, я должен попросить вас сдать его.
Я выразительно уставился на свой ранговый перстень.
— Вы прекрасно знаете, что мне не нужно оружие, ваше благородие.
Адъютант криво улыбнулся.
— Разумеется, знаю, ваша светлость. Но правила написаны для всех.
Я расставил руки в стороны, позволяя обыскать себя. И лишь затем охранник набрал на замке код и распахнул дверь. Я шагнул внутрь, а мгновением позже дверь уже захлопнулась за моей спиной.
Камера была преобразована из старого каземата. Потолок — низкий, арочный, стены — каменные, с вязью перманентного защитного барьера. Воздух здесь был сухим и тяжёлым. Единственное освещение давали две старинные лампы под самым потолком. Посреди комнаты стоял металлический стол. За ним — четыре стула. Один пустовал.
— Алексей Иоаннович, — дядя поднялся мне навстречу и подал руку для приветствия. — Благодарю, что прибыли так скоро.
Я осмотрелся. В комнате их было всего трое — государь, дядя и Юрьевский. Пленник, надо отметить, выглядел уже куда свежее, хотя выражение его лица не оставляло сомнений — он уже смирился с самой печальной участью.
Император Николай Петрович кивнул в ответ на мой поклон. Государь сидел прямо, лицо его оставалось спокойным, но глаза выдавали сосредоточенность. Он смотрел на Юрьевского не как на врага, а как на человека, с которым придётся вести трудный разговор.
— Алексей, — кивнул император. — Присаживайся. Мы как раз начали обсуждать действительно важные вещи.
Я занял свободный стул, взглянув на пленника. Юрьевский ужасно нервничал: он все еще был бледен, под глазами — тени, губы пересохли, и он то и дело их облизывал. Он был в простой серой рубашке, руки в наручниках были прикованы к стальной петле на столе.
Фёдор Николаевич нажал на кнопку портативного диктофона.
— Итак, продолжим, Николай Владимирович. Вы готовы?
Юрьевский нервно усмехнулся.
— А что мне остаётся, ваше императорское высочество? Мне теперь в любом случае конец. Так хотя бы напоследок я поимею тех, кто поимел меня…
Государь нахмурился от такой грубости, но ничего не сказал. Лишь жестом велел дяде продолжать разговор.
— Теперь о заговоре, — сказал великий князь. — С самого начала.
Пленник вздохнул и, немного наклонившись вперёд, начал:
— Если начинать с самого начала, то придется отправиться лет так на семнадцать назад… Всё началось не с меня. Мой отец был тем, кто нашёл способ взаимодействовать с аномалиями. Именно он решил использовать энергию аномалий как оружие.
Государь и дядя переглянулись.
— Каким же образом?
— Он начал изучать это явление. Для нас и наших современников оно кажется совсем новым, но уж вы-то должны знать, что при Петре Алексеевиче и Елизавете Петровне империя уже сражалась с этой напастью…
— Это старая тайна, — сказал я. — Откуда вы о ней узнали?
— Отец что-то накопал в архивах. Он много этим занимался — увлекся так, что почти перестал выходить в свет. Оборудовал лабораторию, затем перенес ее на север, подальше от людских глаз.
