— Он работал один? — спросил государь.
Юрьевский покачал головой.
— Нет, у него были помощники. И ученые. Один из них был очень талантлив. Отец отзывался о нем как о гении, а я тогда все удивлялся. Этот гений был немногим старше меня, а отец относился к нему куда трепетнее, чем ко мне. Лишь потом, много позже, я понял, почему…
— Продолжайте.
— Тогда меня в это не вовлекали. Я был типичным молодым аристократом и прожигал жизнь в Петербурге. И даже когда случилась Трагедия я не связал одно с другим…
Государь побледнел и приподнялся со стула.
— Так это вы организовали Трагедию на Ладоге? — хрипло спросил он.
Юрьевский поднял на него усталые глаза.
— Не я, но мой отец и его помощники. Я не знал. Клянусь, тогда я и правда ничего не знал. Но позже получил доказательства того, что моя семья не просто участвовала в организации этой катастрофы, но и контролировала ее. Мой отец подгадал момент, когда почти весь Дом Романовых окажется на одном корабле…
В комнате повисла тишина. Государь переваривал услышанное, а мы с дядей хмуро взирали на пленника.
— Значит, ты был прав, Алексей, — тихо проговорил великий князь. — Ты был прав во всем…
Юрьевский стиснул кулак, звякнув цепью.
— Да. Я тогда был юн, но помню ночь перед отъездом отца. Он был в приподнятом настроении, говорил странные вещи. О начале новой эры в истории государства, о том, что со дня на день все изменится. Теперь-то я знаю, что он хотел устранить род Романовых, чтобы самому взойти на трон. Ведь наш род ведет начало от Александра Второго, а мой отец женился на Романовой… И он нашел союзников как внутри империи, так и за ее пределами. Они организовали это покушение. Но всё пошло не по плану. Аномалия вышла из-под контроля. Погиб не только император, но и многие другие. Включая самого отца…
— Ваша мать знала об этом? — спросил я.
Юрьевский замялся. А затем повернул ко мне голову.
— Да. Она и передала мне всю работу отца после его гибели. Когда я вступил в наследство и начал разбираться…
— Что было дальше? — спросил я, глядя прямо ему в глаза.
— Я долго не знал всей правды. Лишь после двадцати лет начал получать от матери фрагменты архивов отца. Там были чертежи, протоколы испытаний, контакты. Австрийцы, шведы… Вскоре ко мне пришли Павловичи. Они предложили союз. Им был нужен способ вернуть себе влияние.
— Почему вы не отказались? — спросил государь. — У вас ведь был шанс остановить это. Вы просто могли прийти и показать все документы…
Юрьевский покачал головой.
— Не мог. И не хотел, буду откровенен. Родители воспитали меня так, что я никогда не чувствовал себя ниже Романовых. И в какой-то момент я тоже поверил в то, что удастся закончить начатое моим отцом. Но более веской причиной было то, что моя семья оказалась кругом должна тем, кто финансировал заговор. И я должен был отрабатывать эти вложения. Или так, или меня бы убрали.
— Кто разрабатывал те препараты? — уточнил я. — Кто был главным научным координатором?
Юрьевский слегка усмехнулся:
— Этот контакт достался мне от отца. Он и правда гений. Мы долгое время даже не встречались лично — все отчёты он передавал через доверенных лиц, а я организовывал финансирование. Он создавал препараты и оружие на основе эфира и аномальной энергии. А затем… А затем ему поручили разрабатывать боевое оружие на основе концентрированной аномалии. И оно оказалось настолько разрушительным и мощным, что на севере до сих пор то и дело встречаются отголоски наших испытаний…
На мгновение в каземате снова повисла тишина. Император посмотрел на великого князя, затем снова на Юрьевского.
— Что именно он создал?
— Как бы вам сказать попроще… Если грубо, то… бомбу. Не обычную бомбу, а оружие, которое способно стереть с лица земли город. Там такая концентрация аномальной энергии, что… — Он судорожно провел ладонью по лбу, цепь натянулась. — Я тогда ужасно испугался после испытаний. Хотел и вовсе закрыть лабораторию, но партнеры не позволили. И все же я убедил партнеров, что эти разработки нужно остановить — они слишком опасны, как любое массовое оружие. Мы оставили только производство препаратов. Ведь по плану нужно было найти способ вывести из строя всех одаренных…
— Имя? — резко спросил Фёдор Николаевич. — Кто занимался разработкой⁈
Юрьевский выдержал паузу. Я не пошевелился. Только сердце застучало сильнее.
А в следующий момент весь мир содрогнулся. Что-то так сильно толкнуло, что вся комната замелькала перед глазами.
Удар. Треск рушащихся стен. Лампы погасли.
— Щиты! — взревел я, уже натягивая защиту.
Глава 24
Мир содрогнулся. Удар сотряс основание Петропавловской крепости, как если бы в самое сердце старого бастиона вонзилось копьё богов. Камень завибрировал, стены каземата затрещали. Вслед за глухим гулом раздался еще один яростный взрыв — с потолка сорвались куски штукатурки, лампы взорвались, окатив нас вспышками слепящего света и градом стеклянных осколков.
Меня швырнуло на пол, но щит сработал — я не разбился, хотя плечо вывернуло. Через миг в уши ворвался звон, искажённый рев, и только потом я осознал: это кричали люди.
— Щиты! — рявкнул я, перекрывая жуткую какофонию. — Защищать государя!
Из густой пыли вынырнул силуэт великого князя. Его усыпанные пеплом волосы растрепались, щека была рассечена, но он стоял, держась за раму выбитой двери. Рядом поднимался император — его уже окружили двое гвардейцев. Ещё один лежал без движения, лицо — мёртвая маска. Повсюду — кровь, осыпавшиеся камни, остатки мебели.
— Алексей! — голос Фёдора Николаевича прорвался сквозь звон. — Жив?
— Да, — я уже вставал. — Я в норме.
Юрьевский — корчился у дальнего угла. Его отбросило вместе со столом, к которому он был прикован, но цепь каким-то образом разорвалась. Пленник был в сознании, и, видимо, без тяжёлых ран, но даже не попытался сбежать.
Потому что перед нами сейчас было нечто страшное.
Стена каземата — старая, из гранита, прослужившая столице сотни лет, — рухнула. Через пролом было видно: из-за пределов крепости клубился дым, неестественно зеленый. На воздухе висел привкус озона и гари.
— Что это… — прошептал один из выживших гвардейцев.
Я уже знал.
— Леонтьев, доложите, что у вас! — донеслось из рации на груди гвардейца. — Что с Орлом?
— Орел в порядке, — гвардеец бросил взгляд на государя, затем на великого князя. — Ястреб тоже.
У меня характерно засосало под ложечкой от знакомого ощущения. Я огляделся по сторонам, предчувствуя неладное.
— Три взрыва на территории крепости! — шипела рация. — Мы не можем отследить…
Рация заглохла. А вокруг нас пространство начало меняться, как в кривом зеркале.
Аномалия. Причём масштабная. Мгновение спустя это стало очевидно всем: в пролом врывался энергетический вихрь, воздух дрожал и наполнился концентрированным ароматом озона. Пространство искривилось — знакомая дрожь эфира, но в чудовищной концентрации. А затем раздался рев. Низкий, нечеловеческий. Как будто сам страх обрёл голос.
Гвардейцы, ещё стоявшие в коридорах, начали стягиваться. В дверях появилась группа в броне — личная охрана государя. Командир выкрикнул:
— Оцепить зал! Держать периметр! Государя эвакуировать!
Но стоило им приблизиться — над самой дверью, там, где камень ещё не успел осесть, открылась вторая трещина. С шипением вырвался энергетический разряд. Я среагировал первым — пробросил барьер, но волна всё равно прошла сквозь нескольких бойцов. Трое рухнули, один — с развороченной грудью. Мгновение — и разлом между нами и коридором вспыхнул. Аномалия росла, расширяясь, как чёрная язва.
— Мы отрезаны! — прокричал я. — Будем справляться сами.
Гвардеец судорожно пытался воскресить рацию, а затем отбросил ее в сторону и схватился за артефактный клинок.
— Значит, справимся сами, ваша светлость. Ваше императорское величество, прошу, держитесь за нашими спинами.
