— Она фонит, — прошептала она. — Очень сильно… Я не смогу… это слишком.
— Дай мне попробовать.
Лева присел рядом, вытянул руки. Его пальцы затрепетали, свет эфира вспыхнул между ладонями. Я видел, как он пытался оттягивать на себя тяжёлую, вязкую энергию. Его затрясло. Пот потёк по вискам. Он стиснул зубы, но через несколько секунд рухнул набок.
— Прости, — выдохнул он. — Не тяну. Она… заражена слишком глубоко. Моего сапфира не хватит…
Феликс сжал её крепче, заскрипел зубами. Его руки вспыхнули светом, он попробовал вытянуть энергию, как делал не раз. Но даже его собственный эфир взбунтовался. Я видел, как он пошатнулся, схватился за грудь.
— Да чтоб тебя, Ида, ты же… ты же не могла… — Его голос сорвался на крик. — Сделай что-нибудь, Алексей!
Я уже был рядом. Рухнул на колени, отодвинул Феликса и положил руку ей на грудь. Тепло. Сердце едва билось. Но эфирные каналы… Они были исковерканными. Переполнены токсичной аномальной энергией. Как ручей, в который вылили цистерну кислоты.
— Толстой ввёл ей двойную дозу того препарата с аномалией, — глухо сказал я. — Она еще держится, это хорошо. Но едва-едва. Даже если вытянуть это… не факт, что её тело справится. Но я попробую.
— Нет! — Лева протянул руку. — Алексей, ты сам еле на ногах стоишь. Дай мне… я попробую снова. Или… лучше отвезём ее в Академию, в Спецкорпус. Немедленно! Заболоцкий…
— Не довезем, — отрезал я. — Ей осталось несколько минут. Все отойдите. Феликс, ты тоже.
Я сомкнул ладони над ее телом. Закрыл глаза. Начал вытягивать.
Энергия пошла. Рваная, как колючая проволока, рвущая эфирные каналы и на моих руках. Меня бил озноб, глаза застилал белёсый туман. Каждый сантиметр энергии, вырванный из неё, оставлял внутри меня клок боли. Одно дело поглощать излишки Искажения в нормальном состоянии, другое — когда сам должен был помереть от перегрузки.
— В нас с ней течет кровь Романовых, — прохрипел Феликс. — Она должна… должна быть чувствительна… Ее тело должно справиться…
Он пытался себя утешить. Я знал. И знал, что вера не вытянет эту боль. Только воля.
Я шёл дальше. Канал за каналом. Оттягивал, чистил, стабилизировал. Меня качало. Свет дрожал. Я почти не слышал и не видел, что творилось вокруг.
И вдруг чьё-то прикосновение. Тамара. Мягкая ладонь на моём плече:
— Бери, Леш. Бери столько эфира, сколько надо. Я создам поток, а ты работай как распределитель. Помнишь, ты сам как-то мне это показывал…
Я молча кивнул в знак благодарности.
Потом ещё одно касание. Лева. Затем Уваров. Катерина. Эристов. Феликс… Один за другим они протянули мне свои руки, отдавая свои резервы. Аполлон положил руку мне на затылок, и сквозь меня, как через проводник, хлынул чистый, сверкающий эфир.
Я почувствовал, как сливаю их энергию в единый поток. Направил его к Иде — стабильный, ровный, чистый. Он не мог выжечь тьму Искажения. Но мог дать ее телу возможность пережить этот отравляющий шторм. Если она чувствительна…
Я видел, как она сжалась. Сердечный ритм дрогнул, пульс стал чаще. Ресницы Иды задрожали. Вокруг меня все напряженно молчали, боясь даже пошевелиться.
А затем она распахнула глаза. Тишина разорвалась ее неровным дыханием.
— Очнулась!
Ида попыталась сфокусировать взгляд — не сразу, неуверенно, как будто сквозь пелену, но я увидел, что она узнала нас. Сначала взглянула на меня. Затем — Феликса. И уже после этого она чуть заметно огляделась.
— Мы… на море? — прошептала она, едва слышно. — Что случилось? Как мы сюда попали?
Я стянул с себя куртку, дрожащими руками укутал ее, словно надевал на нее самый надежный щит. Куртка пахла солью, кровью и пламенем. И ещё моим вечерним парфюмом с нотами рома и табака — его мне подарила Таня на Рождество. Ида крепче сжала края куртки на груди.
— Толстой похитил тебя. Но теперь все хорошо. Все кончено, — сказал я. Я сам не узнал своего голоса. Он был хриплым, низким, будто обугленным.
Ида нахмурилась, вспоминая. В её взгляде мелькнуло тревожное непонимание.
— Толстой… Он был на балу, — сказала она после небольшой паузы. — Подошел ко мне… сказал, что хотел бы поговорить с тобой и искал тебя. Сетовал, что не застал… Потом… потом я почти ничего не помню. Все как в тумане…
Я прижал её к себе. Почти машинально, не думая. Просто не мог не держать.
— Толстой мертв, — прошептал я. — И больше никогда тебя не тронет. Никогда. Больше никто и никогда не посмеет причинить тебе вред. Обещаю.
Феликс опустился рядом, взглянул на нее, взял за руку.
— Ей нужно в больницу. Срочно.
— Согласен. Собираемся.
Я поднялся на ноги, будто поднимал не себя, а бетонную плиту. Подал Иде руку. Она попыталась встать, но ее не слушались. Девушку качнуло, я успел ее поймать. Но Феликс уже перехватил инициативу, мягко отстранив меня.
— Леш, ты сам больше похож на покойника, чем на живого. Хочешь, чтоб тебя в реанимацию вместе с ней увезли?
— Но что случилось?.. — тихо спросила Ида. — Почему вы все такие… — она осеклась, глядя на перепачканные лица, ссадины, пятна крови и пепел на досках. Здесь что, была война?
Феликс сжал её крепче, поднимая на руки.
— Почти. Локальный конфликт, скажем так. Твой герой снова решил спасти принцессу. Один. Ну, ты же знаешь, как он любит играть с огнём.
Я усмехнулся сквозь боль:
— Но ведь дракон-то мертв…
Мы зашагали прочь с пирса. Шли все вместе, медленно, спотыкаясь на каждом шагу — от боли, усталости, пережитого. Небо над Терийоки наконец очистилось, но в нём по-прежнему звенела тишина. Близился рассвет.
— Откуда ты узнал, куда нужно ехать? — спросил я у Феликса по пути.
— Твоя секретарша сказала. Агата которая. Без подробностей, просто что ты поехал в Терийоки. И что там может быть Толстой. Ну я все и понял…
Я нахмурился. Ну дает Чуфта! Они с Арсом и правда спелись по полной программе. Наверняка она отправила его немного приглядеть за мной или подслушать. И послала вместо себя Феликса. А уж Юсупов быстро собрал команду.
— Неужели ты думал, что мы бросим своего командира? — усмехнулась Катерина, взяв Аполло за руку.
Я лишь улыбнулся и кивнул ей.
— Рад, что вам не все равно.
Мы поднялись к обочине, где были припаркованы наши машины. У обочины трассы я заметил автомобили, ехавшие со стороны города. Целый кортеж с мигалками.
— Кажется, за мной, — тихо сказал я, больше себе, чем кому-то.
— Что ты натворил, Алексей? — Аполло поравнялся со мной, следя, чтобы я не рухнул на песок.
— Спас мир от одного психа. Такой ответ считается?
— Для меня — достаточно. А вот им, — он кивнул в сторону огоньков, — вряд ли.
Когда мы дошли до автомобилей, Феликс направился к своему черному «Ирбису», уже собираясь посадить Иду на заднее сиденье. Но я оглянулся на приближающийся кортеж и задержал его:
— Подожди. Мне нужно кое-что забрать и сделать.
Он посмотрел на меня непонимающе. Я наклонился к Иде, порылся в кармане её, то есть моей, куртки. Пальцы нащупали то, что нужно — маленький искареженный диктофон и бархатную коробочку. Сколько я уже с ней таскался, ища подходящий момент?
Диктофон я быстро сунул в карман брюк. Коробочку оставил на ладони.
— Я не знаю, как всё будет дальше, — сказал я. — Но, пожалуй, это нужно сделать сейчас. На всякий случай.
Ида смотрела на меня расширенными глазами. В них — недоумение, слабость, тревога.
Я открыл коробочку. Внутри блеснул изумруд, мерцающий в оправе из бриллиантов. Перстень от Фаберже, тот самый, который мы выбирали с Таней. Всё произошло не так, как я представлял. Не дома. Не в саду. Не на балу. Но сейчас — и это было единственно верным временем.
— Не самый торжественный момент для предложения, — хрипло усмехнулся я. — Но после всего, через что ты из-за меня прошла… Говорят, после такого надо жениться. Выйдешь за меня?
Ида открыла рот, но слов не нашлось. Она перевела взгляд на кольцо, потом — на меня, потом — на Феликса. Щёки её порозовели, и это был первый признак жизни, который я ждал.
