— Это было во время войны, брат. Там было по-другому.
Не было.
— Сегодня-завтра наслаждайся супружеской жизнью, а послезавтра буду ждать в это время здесь у конюшен.
Характерники встали и пожали руки.
— Кстати, куда вы девали Буханевича?
— Захар сопровождал его в Черкассы. Купили коня и вещи первой необходимости, Северин не видел смысла скрывать правду от есаулы. — Рассказали, как ехать дальше, не обращая внимания.
Всю правду он оставил при себе: Захар выдал Владимиру письмо для Соломии и приказал ехать к ней. Но этого старому Чернововку знать пока не нужно. Бозна, какие у него планы на Буханевича.
— Вляпался этот корчмарь знатно. Жаль, - есаула сложил пальцы обеих рук и вкусно хрустнул суставами. — Люди Басюги уже ищут настоящих писак. Когда-то мы умели отворачивать дым... А теперь только гасим пламя.
По этим словам он снова стал похож на уставшего дедугана.
– Кстати, – вспомнил Северин. — Я должен знать твое прозвище.
– Да, – кивнул Иван. - Мрак. Брат Мрак.
Чего-то такого Северин и ждал.
- Напоследок, Щезник. Ты слышишь голос Зверя?
- Ни разу я не слышал этого голоса, - откровенно ответил сероманец. — Наверное, ему так гнусно от моих деяний, что он скрылся навсегда.
– Пусть так и будет, – есаула вышел из корчмы, бросив напоследок: – Не хочу, чтобы ты повторил судьбу отца.
Но делаешь все, чтобы я повторил ее, подумал Северин.
Взял в руки пеструю грамоту. Итак, он теперь не только будущий отец (возможно двойни, возможно тройни, лишь бы не тройны, к этому он точно не готов), но и назначенец. Самый молодой назначенец в истории Серого Ордена. Большая честь... Лет семь назад он безумно радовался, но теперь Северин не питал иллюзий относительно работы назначенцев. Они были просто убийцами – ничего благородного, ничего романтического.
Он взглянул на свое кольцо. Девушка, которая отныне была его женой, знает ли он ее? Стали ли они с Катей ближе благодаря этим золотым полоскам на пальцах? Смогут ли они вырастить ребенка хоть немного счастливее тех детей, которыми были сами?
Перед глазами спала девочка возле окровавленного отца.
Глава седьмая
Семь лет назад, во время поисков Савки Филипп считал пропавшего собратья своим другом, как и остальные шайки (хотя на самом деле они были знакомы какую-то неделю). Поэтому, когда брат Павлин неожиданно выкрикнул на свадьбе, Филипп обрадовался и весь вечер провел в разговорах с ним или скорее многочисленных попытках разговоров. Чудаковатый Павлин общался охотно, но постоянно перепрыгивал с темы на тему, умолкал или неуместно смеялся посреди предложения, дергал за приклеенное за ухом перо, начинал что-то жевать, ковырялся в носу, неожиданно корчил гримасы и болтал что-то неладное: в общем, поддерживать. Несколько раз Филиппу казалось, что сквозь причудливые чащи он видит вход в комнату с Савкой, которого они знали до похищения, но каждый раз это было заблуждение. Наконец он бросил эти попытки. Савка изменился, как изменились все они... Только еще больше.
– Старого знакомца не найдешь. Попробуй увидеть нового, — прошептала ему Вера Забила.
Филипп со свойственной ему методичностью, вопросом по вопросу, принялся изучать старого нового друга.
— Павлин, ты не знаешь, что случилось с твоим учителем, Мироном Деригорой?
- Волны. Черные волны забрали, — Савка прищелкнул губами и ладонями изобразил движения волн.
Мирон пропал без вести накануне Северной войны, его тела не обнаружили. Распространена смерть разведчиков.
— А вспоминаешь, как гулял с нами по Киеву?
— Большое, слишком много, — Павлин заломил руки и нервно оглянулся. — Старые нити, новые нити, роятся в чашке, не разобраться, не разрезать, потеряться-загу биться...
Тратишь время на сумасшедшего.
Его лицо застыло и изменилось так быстро, что Филипп пропустил мгновение превращения. Тревога и страх исчезли, но Савка смотрел прямо в глаза Филиппу.
— О красные огоньки! Не прячьтесь! — он дернул перо за ухом. — Тот, что внутри, сильный. Давно сломал границы Эцерона. Нашептывает...
Он знает.
— О чем ты? — Филипп едва сдержал дрожь голоса.
Его нужно убить!
- Сердце, не стукай так быстро, - рассмеялся Савка и осторожно коснулся указательным пальцем между лба Олефира.
– А ты замолчи.
Прикосновение было мягким, едва ощутимым. Филипп испугался: впервые кто-то без всякого намека понял...
– Эцерон его клеть. Сильный! Держи и не упустишь, — Павлин громко расхохотался, а потом испуганно замолчал, словно испугавшись звуков собственного смеха.
– Не рассказывай никому, – прошептал Филипп.
– Прошу.
На всякий случай он оглянулся, но все вокруг праздновали и им было безразлично этот разговор. Только Забила взглянула на них, но взглядом искала Савку — как мама, присматривающая за маленьким сыном.
– Не рассказывай никому, – повторил Филипп. — Пусть это останется нашей тайной. Договорились, брат?
– Секрет Эцерона, – Савка приложил пальца к губам и рассмеялся. - Секрет.
– Спасибо.
Неожиданно для себя Филипп рассказал ему о Майе. Слушатель из Павла был плох, но Филипп говорил и не мог остановиться. И кому еще он мог это рассказать? Савка не осуждал, не сочувствовал, не цокал языком, не хлопал по спине — просто раскачивался на скамье и слушал или делал вид, что слушает, а большего и не было нужно.
Иногда к ним подсаживались хорошо захмелевшие Игнат, Ярема и Северин, и старые знакомые поднимали тосты. Савка, как и Филипп, не употреблял алкоголя: все рюмки, которые ему подсовывали, выливал под ноги с выражением отвращения.
В глубокую ночь, когда гости провели молодоженов и начали расходиться, Филипп позвал Савку за собой. Он вдруг вспомнил о деле, которое не хотел откладывать до следующего дня: бог знает, что брыкнет Павлу до головы завтра, он может исчезнуть так же внезапно, как появился... А Филипп хотел отдать то, что почти семь лет ждало между страницами старой книги без переплета.
– Это принадлежит тебе.
Искалеченный характерник осторожно, кончиками пальцев, взял дагеротип. Долго рассматривалось изображение, на котором застыли пятеро — Северин, Игнат, Филипп, Ярема и он — через несколько дней после приема в Серый Орден, молодые и веселые, в новеньких рыцарских униформах.
Губы Павла шевельнулись. Он часто заклипал, указательный палец коснулся собственного лица на снимке, погладил лоб, провел по шапке, из-под которой изобиловал густой хохол. Поднял палец к пошрамованному черепу, провел глубокими бороздами на коже.
— Брат, с тобой все хорошо? - прошептал Филипп. Он сам был готов разрыдаться.
Павлин крепко обнял его, а потом шмыгнул и без слов ушел, размазывая слезы рукавом рубашки. Потом Савка исчез. Через два дня Филипп получил от него сообщение с единственным словом: «Дяка».
...Буран миновал дорожный знак, поздравлявший всех добрых путников, прибывших в славное село Старые Сады.
– Почти приехали, – Филипп ласково провел ладонью по лошадиной шее. — Становишься в тени, у воды и зелени, и никакие слепни там тебя не достанут.
Буран радостно заржав в ответ.
Наверное, по этой дороге ехал Щезник, когда без разрешения бросил ватагу, чтобы увидеть молодую ведьму, которую любил безумно. Тогда Филипп не понял этого поступка и молча осуждал побратима. Тогда он считал, что рожден одиночкой... А уже через год сам не раз нарушал расписание часового, чтобы как можно скорее вернуться к Майе. Каждый раз летел к ней, как птица к гнезду, а когда война забрала ее, остро почувствовал, какой пустой стала жизнь без человека, к которому хочется возвращаться.
Буран остановился у хаты, стоявшей у леса, и характерник спешился. Жирный черный коты, выгревавшийся на солнышке, смерил пришельца подозрительным взглядом, зашипел и скрылся в хижине. В следующее мгновение оттуда выпорхнула женщина - пожилая, красивая, с волнистыми темными волосами, пронзительным взглядом и лукавой улыбкой.
