О чём?
Но дальше спрашивать бесполезно. Щётка впивается в пряди и дёргает, кажется, нарочно раздирая запутавшиеся.
— Запомни, дорогая, если ты хочешь, чтобы тебя любил кто-то… кто-то действительно стоящий, тебе стоит для начала полюбить саму себя.
От этого воспоминания отмахнуться легче. Крошечный эпизод. Один из многих, но почему-то забытый. Не потому ли, что он действительно один из многих.
Полюбить себя.
А Ульяна… любит?
Да или нет?
Или это не важно?
А что тогда важно? Что вообще может быть важно в этом мире? И стоит ли за него цепляться? Сила, частью которой Ульяна была, не бросит.
Не предаст.
Не обманет.
Потому что сила — это Ульяна. А Ульяна — это сила. Просто ещё не до конца. Малости не хватает, решения. И… и надо принять.
Надо.
Или… нет?
Контроль… но как можно контролировать океан? Даже не отдельно взятый, а необъятный мировой? Так что эти фокусы с медитацией, не помогут.
А что поможет?
Она заставила себя выдохнуть сквозь зубы. И ощутила, как ноет в груди. Сколько она не дышала? Долго. Так нельзя. Человеческое тело не предназначено для таких фокусов.
Оно вообще слабо.
И легко ломается.
Данила! Мысль резанула наотмашь. И тут же угасла искрой. Он не умрёт.
Ему будет хорошо.
Наверное.
Или нет? Он ведь исчезнет, тот Данила, который боялся темноты и чудовищ под кроватью. Который упал в первом классе перед самой линейкой. И который доводил её до нервной истерики в университете. Исчезнет весь, целиком, с памятью, со своими дурацкими шуточками.
Глупостями, которые всегда не вовремя.
И теплым огнём.
А даже если вернётся, когда-нибудь в необъятном «потом», он всё равно будет другим Данилой. А… а родители. Его родители расстроятся.
И отец.
И…
И Стас тоже. Василий…
Стоило подумать, и Ульяна обернулась, чтобы с облегчением увидеть огромную фигуру существа, которое чем-то всё же напоминало человека. Демон. Он теперь стал выше и всё одно худой. А ещё белый. Белоснежная чешуя, покрывавшая и лицо, и шею, отливала перламутровым блеском.
Эле бы понравилось.
А Данила? Тоже здесь. Ульяна не знает, где это «здесь» теперь, но хорошо, что они тут. Рядом.
— Вась… я… кажется, себя теряю. Я… не хочу! — глупо просить помощи у того, кто изначально чужд этому месту. Источник видел демона.
Обнимал его.
Воспринимал как чужака, но без враждебности. Скорее с интересом.
— Я… я не понимаю, где мы… и что со мной.
— Позволишь? — ей протянули руку.
Нечеловеческую.
Такая тощая и несуразно вытянутая, покрытая всё той же чешуёй. И с когтями. Когти опасно отливали белизной. Но Ульяна с облегчением вцепилась в хрупкие с виду пальцы.
— Я… я сейчас потеряюсь! Что мне делать? Только не говори, что я должна успокоиться! Я и так слишком спокойна, настолько спокойна, что сейчас соглашусь стать частью этой грёбаной вселенной!
— Тогда попробуй наоборот.
Пальцы его сухие и тёплые. Чешуя как у рептилии. Ульяна как-то погладила змею, в зоопарке. Толстый ленивый питон грелся под лампой, и она помнит это ощущение… ещё одно ощущение, которое принадлежит лишь ей, Ульяне, а не миру.
И миру, конечно, тоже, но в первую очередь ей. Пусть Ульяна и часть мира, но она имеет право быть особенной частью. Немного отдельной.
— Наоборот — это как? — рука демона давала ощущение надёжности.
— Если ты ощущаешь, что испытываемые тобой эмоции аномальны, тебе нужно попробовать вызвать другие. Хотя мне сложно судить, но сугубо логически путь от обратного давно доказал свою эффективность.
— Мне захотелось тебя треснуть между рогов…
Ульяна даже обрадовалась.
Демон же склонил голову.
— Не буквально. Но… да… я… где мы?
— Это твой мир. Ты должна решить, где мы.
— То есть, я пока не могу решить, поэтому всё такое неконкретное?
— Именно.
— Источник… он…
— Тоже будет таким, как захочешь ты.
— Если я сумею?
— Да.
— А его воля… хотя… да, у него нет воли… он просто существует. Весь. И… у меня никогда не было воли.
— Ложь.
— А ещё я не уверена, что хочу… что… может, так действительно будет лучше? Для всех?
У кого она спрашивает? У демона? Демоны никогда не посоветуют хорошего. Они ведь даже в сказках только запутывают, обманывают. И с чего Ульяна взяла, что этот другой? Нет, точно такой же, как остальные. Хитрый. Коварный.
Он желает завладеть источником.
И Ульяной.
Притворяется другом.
Все притворяются.
— Уль, — белые руки обняли её, такие сильные, как капкан. И теперь не выбраться. — Не поддавайся.
Кому?
Чему?
— Сила всегда пробует на прочность. Не со зла. Просто такова природа.
— Я знаю, — говорить тяжело, потому что этот вот голос в голове нашёптывает, что вовсе не надо разговаривать. А надо стереть демона. Она сможет. Она здесь всё сможет. И… и если так, то почему бы и нет? Взять и захотеть.
И его не станет.
Проклятье ожило? Ну да. В груди. Заворочалось, заскребло суставчатыми лапами, раздирая её на клочки. И требуя немедленно сделать хоть что-то. К примеру, стереть демона.
Само воспоминание о нём.
— Я рос в мире, где небо отливало сталью, а ночью становилось чёрным, как уголь. И звёзды на нём казались проталинами. Когда я был маленьким, то думал, что это небо твёрдое, а звёзды — дыры, которые проковыряли в небосводе. И я мечтал, что однажды, когда я обрету крылья, я поднимусь и выгляну, узнаю, что там, за ним находится.
Нельзя слушать.
Демоны…
Да и люди не лучше. Бабушка? Добрая понимающая. Именно такая, какая Ульяне и нужна была. Ляля, Игорёк, Никита… она мечтала о семье? И ей подсунули воплощённую мечту. А Ульяна, глупая, и поверила.
Проклятье, подпитываемое силой источника, разрасталось. И вот уже чёрный паук оплёл сердце.
— Когда мне исполнилось пятнадцать, отец пришёл за мной. Он сказал, что пришла пора взрослеть. Мы отправились на границу Доминиона. Вселенная расширяется и растёт, и каждое мгновенье в ней рождаются новые миры. Из огня и Хаоса. Они нестабильны. И разные, все разные…
— Я не хочу тебя слушать!
— Но слушаешь.
— Я…
— Я впервые вышел вовне и вдохнул воздух, раскалённый настолько, что кожа моя стала красной, а потом покрылась чешуей.
— Как сейчас?
— Не совсем. Это была детская чешуя…
— Молочная? Как зубы?
— Вроде того…
— А она выпадает?
— Это называется линька. Честно говоря, так себе ощущения. Всё чешется страшно, кожа трескается… у нормальных демонов оно как-то легче.
— А ты не нормальный?
— Было время, когда думал, что да.
— А теперь?
— Теперь думаю, что я такой, какой есть.
— А я?
— И ты такая, какая есть.
— В голове… ты можешь продолжать рассказывать?
— Постараюсь. Тогда граница истончилась. Это как будто… представь линию горизонта. Красная земля. Воды нет, только песок и камень. Камень и песок. И песок пребывает в постоянном движении. Закрой глаза.
— Зачем? — в душе шелохнулось подозрение. А если он воспользуется слабостью? Если… возьмёт и свернет Ульяне шею?
Нет, глупость. Если бы хотел убить, мог бы сделать это давно.
И мысль успокоила. Она закрыла глаза.
— Проклятье… как от него избавиться?
— Песчинки касаются друг друга с тихим шелестом, рождая волны, одну за другой. Они, напоённые первородной энергией Хаоса, спешат прочь от разлома. И разбиваются о чёрные скалы. Но порой сила, которую несёт волна, такова, что камни трескаются. Я слышал, как гудят они от натуги, каждый на свой лад. И при зарождении бури звук завораживает. Это песня самого мира…
— Проклятье! — перебила Ульяна.
— Тогда отец оставил меня одного. Там, на границе…
— Почему?
— Таков обычай, — демон ответил спокойно. — Он появился на заре цивилизации, потому что изначально мир был жесток. Он и сейчас недобр. Сказывается близость Хаоса, пусть за тысячи лет граница и сдвинулась. Пустыня исторгает не только песок, но и орды тварей. И эти орды подобны живой волне, которая спешит стереть всё-то, что встретит на своём пути. С ними, как и с Хаосом, нельзя договориться. Нельзя заключить перемирие. Начать торговлю. Взаимовыгодный обмен. Дипломатические отношения тоже не наладишь. Их можно только убить. Или хотя бы устоять и выжить. И слабые не выживали. Слабые становились обузой.
