— Ну нет, — Ульяна тряхнула головой и та, в зеркале, повторила жест. И рубашку стянула с себя вместе с Ульяной. — Извини, руками это трогать не хочу.
Губы зеркальной шевелились. Но и только. Ульяна не удивилась, когда пальцы продавили зеркальную гладь и зацепились за волосы.
Проклятье?
Нет, проклятье не является частью Ульяны. Оно само по себе и… рывок. Было почти не больно, так, неприятно, как бывает, когда вытаскиваешь длинную занозу, что засела под кожей.
Комок волос шевелился в руке.
И Ульяна сдавила. А потом направила искру силы. Волосы вспыхнули, чтобы осыпаться чёрными комками пепла.
— Вот так лучше. А теперь куда? — спросила она у себя-другой. — Где тут пульт управления миром выдают?
Зеркальная Ульяна умела смеяться. И этот смех отзывался в голове лёгким звоном.
А потом зеркало превратилось в дверь. Самую обычную, кажется, именно такая вела в подвал, но это не точно.
— Туда? Что ж, почему бы и нет, собственно говоря…
Глава 43
В которой есть место демонам, некромантам и петухам
Судя по резкому запаху — юноша был светловолос, у него был басистый голос, широкие плечи и некрасивое лицо.
О влиянии запахов на восприятие внешности отдельными гражданами.
Дверь открылась. И кажется, не только здесь, потому как запоздало, как-то очень нервно взвыла сирена. Под потолком засверкали огоньки и Богдан остановился.
— Дальше нельзя, — сказал он, удерживая и Ягинью. — Там люди. Живые.
Какое заботливое чудовище.
Но Наум Егорович промолчал. Потому что не был до конца уверен, кого тут чудовищем считать.
— Понимаете, я… я виноват, пусть и невольно. Многие погибли из-за меня. Из-за того, что я не могу это в себе контролировать. Но одно дело, когда это происходит здесь и ко мне приводят кого-то… запирают… и я хотя бы пытаюсь удержать силу. Всё равно не выходит. Но это… это хотя бы ограничено. И совсем другое самому вот. Взять и к людям. Там ведь много людей. А я не знаю, как далеко это… может выплеснуться. И не хочу проверять.
— Совсем не хочешь? — всё-таки удержаться было сложно. На Наума Егоровича поглядели, этак, с лёгкой укоризной. И Богдан очень тихо произнёс:
— Думаете, я не мог выйти?
— Там глушилки, — сказал Наум Егорович.
Богдан посмотрел снисходительно и впервые во взгляде его появилось что-то взрослое, усталое.
— Наум, он их выпьет и не заметит, — Женька взял мальчишку за руку. — Ты, главное, если почуешь, мне отдавай. Или вон сестрице. А так да, тебя надобно выводить. К людям тебе точно нельзя, но есть такое место, куда можно. Калина?
— Лебеди рядом. Поднимемся и кликну.
— Какие лебеди? — Наум Егорович огляделся, но коридор был пуст.
— Которые гуси. Увидишь… кстати, сестрица, а дальность полёта у них какая? Чисто теоретически?
— Вёрст триста возьмут, — подумав, ответила Калина.
Это сколько в километрах-то?
— Это сколько в километрах? — озвучил его вопрос Женька, потом махнул рукой. — Ай, потом посчитаю… но до Мексики без дозаправки не дотянут…
— Я не хочу в Мексику на лебедях, которые гуси! — Наум Егорович поспешил высказаться, пока тут не решили, что его молчание — это своего рода знак согласия.
— Капризный, однако. Ладно, самолёт тоже подойдёт, хотя на лебедях всяко экологичнее… вот не жалеешь ты, Наум, природу-матушку.
— Я лебедей жалею! — Наум Егорович хлопнул по животу, в кои-то веки радуясь особенностям своего телосложения. Если верить супруге, то в нынешних габаритах его не то, что гуселебедь, его не всякий орёл поднять сподобится.
— Это да… — согласился Женька. — Может, тебе на диету сесть?
Богдан вертел головёнкой, явно пытаясь сообразить, что происходит. Но в какой-то момент его словно судорога скрутила. И такая сильная, что парнишка не удержался на ногах. Он упал на корточки, спина его выгнулась, а из глотки снова раздался низкий рокочущий звук…
— Так, сестрица, похоже, до твоего дома не дотянет… Богдан, ты слышишь?
Хрена с два он что-то слышал. Парень бился в конвульсиях, и Женька, навалившись всем весом, пытался удержать его на месте.
— Я помогу… — Наум Егорович оказался рядом и потянулся было, но Ягинья остановила.
— Погоди… вот, — на шею упала ледяная нить с чем-то тяжёлым.
И холодным.
Холод окутал облаком. И краски словно поистёрлись. И всё-то вдруг сделалось безразлично, словно он, Наум Егорович, взял да и помер. Нет, он осознавал, что вполне себе жив, но чувствовал себя всё одно мертвецом.
— Мёртвому сила Кащеева не повредит, — сказала Калина, когда он захотел избавиться от подарка. — А вы все, встаньте кругом. А ты, воевода, держи его за ноги!
И Наум Егорович, тихо буркнув, что не воевода он вовсе, послушно вцепился в босые такие хрупкие с виду ноги, впрочем, сразу же получив пяткой в лоб. Парень оказался крепким.
Или то, что в нём сидело.
Оно распахнуло глаза, тяжёлые, красные, налитые кровью и оскалилось.
— Врёш-ш-ш-шь… — просипел Богдан, точнее тот, кто занял его тело. — Мой! Он мой!
— Фигу, — Женька фигу и скрутил, сунув под нос твари. А та рванулась, только зубы клацнули, спеша вцепиться в пальцы. Да Женька убрал раньше. И сказал: — Вот же хрень!
Главное, так, с чувством, сказал.
И Наум Егорович кивнул, соглашаясь, что полная.
— Они в него что, демона засунули⁈ В некроманта и демона? Это что за извращение⁈
Тварь затряслась и захихикала.
— Сестрица?
— Это не совсем демон, — Калина Врановна положила руки на голову мальчишки. И белые пальцы её покрылись изморозью. — Это… не демон. Но и демон! Я же вижу…
— Погоди. Можешь подержать его?
— Я могу, — прогудел охранник. — Если получится… так-то…
— Получится.
— Видите, — Ниночка опустилась на пол и осторожно, нежно даже, убрала пряди волос с лица. — Богдан не сам. Это существо в нём…
Демон дёрнулся и зашипел.
— Мёртвая!
— Когда я прочла те документы, я попросила о встрече. Думала, уговорить на дополнительные исследования. Если объект один важен. А мне подсунули другие данные. Много данных… разрозненных, но… там всё вертелось вокруг энергетических потоков, их перераспределения, сопряжения и в целом проходимости. И влияния разных факторов на эти величины, — Ниночка смотрела на демона без злости, скорее уж печально. — Тогда я начала понимать, что здесь происходит что-то… незаконное. Неправильное. Откуда получены эти данные? Что за факторы? Какие препараты? Их составы? Где медицинские карты? Отметки целителей и прочее? Где, в конце концов, протоколы испытаний, чтобы понять, что происходит. И… и мне бы сделать вид, притвориться, но я как-то никогда притворяться не умела. Всегда была наивной и глупой.
— Скажешь тоже, — мёртвый охранник глянул на Ниночку и улыбнулся вдруг. — Притворяться надо тем, кто это вон затеял. А тебе зачем?
— А я… мы тогда сидели с Львом Евгеньевичем. И само так получилось вдруг, что разговор зашёл об экспериментах, этике научной. Он начал говорить, что запреты мешают двигать науку, что порой нужно пожертвовать малым, чтобы достигнуть большого. Что в обществе хватает людей, которые пользы этому обществу никакой не приносят, но только один лишь вред.
Лёд расползался по лицу. Он схватывал волосы Богдана, ложился тонкой слюдяною коркой на щёки. И твари это не нравилось. Тварь корчила рожи и шипела, порой извергая ругательства. Или вот начинала говорить на низком шипящем языке. Ни слова не понять, но по хребту холодом ощутимо тянет
— Что алкоголики и наркоманы, если брать глобально, не совсем даже люди. Что они, поддавшись страсти, утрачивают разум, а именно он делает человека человеком. И что если их можно как-то использовать на благо общества, то нужно это сделать. И потомки поймут. Оценят. Что важно найти решение глобальных проблем, помочь тем, кто этого достоин. а я… я не сдержалась. Я хотела. Честно. Но… я прямо спросила. И получила ответ, столь же прямой. И он мне не понравился. Я заявила, что ухожу, что это всё вот… незаконно напрочь! И неэтично.
