Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

И, пока Михаил Иванович пропадал на своих таинственных «занятиях», она с умом тратила выданные ей деньги и время. Она запоминала улицы, названия лавок, мостов, площадей, стремясь стать для своего хозяина незаменимым проводником, глазами и ушами в этом каменном лабиринте. В этом городе мало уметь стирать и штопать: тут соображать надобно! Поэтому, когда Михаил Иванович, придя поздно вечером, сообщил, что на днях должна быть важная посылка с Урала, и поручил принять ее, если его не будет дома, она восприняла это с гордостью. Он ей доверял.

Посылка и правда прибыла через два дня. В дверь постучали двое неприметных, крепких мужчин в штатском и с ними почтовый чиновник в форме. Они дружно занесли в прихожую два явно тяжелых, обитых железом ящика, молча положили их на пол, отдали Ульяне бумаги и так же молча удалились.

Однако их уход не остался незамеченным. Из темной подворотни напротив за квартирой уже несколько часов наблюдали. «Портовые крысы», банда, державшая в страхе всю округу, давно приметила странную пару, поселившуюся в дорогом номере. А уж когда к ним прибыли ящики под охраной людей из «почтовой конторы», сомнений не осталось — внутри была какая-то очень ценная вещь! Золото с Урала, каменья аль иные побрякушки. Что-то, за это можно было получить очень, очень много денег.

Не прошло и пяти минут после ухода почтовиков, как дверь в номер, не выдержав удара плечом, с треском распахнулась. В квартиру ввалились трое. Грязные, дурно пахнущие, с хищными, голодными глазами.

Ульяна, стоявшая у окна, невольно вскрикнула. Впрочем, окинув взглядом непрошенных гостей, она презрительно скривилась: за полгода жизни рядом с Михаилом она видела вещи и пострашнее.

— Чего надобно, господа хорошие? — ровным голосом спросила она.

Главарь, косивший на один глаз детина со шрамом всю через щеку, ухмыльнулся.

— А надобно нам, милка, то, что в ящичках твоих спрятано. А ты посиди пока тихо, если хочешь жить!

Пока двое его подручных грубо, но с некоторой опаской связали ей руки, главарь, достав ломик, с азартом принялся вскрывать первый ящик. Крышка с треском поддалась. Он заглянул внутрь и замер.

Вместо ожидаемого блеска золота или бархата с драгоценностями, на него смотрела… кора. Странная, темная кора с металлическим отливом. Пучки сушеной, странно пахнущей травы. Какие-то камни, покрытые непонятными царапинами.

— Что за черт⁈ — прорычал он, опрокидывая сундук на пол в надежде, что под этим мусором его ждет что-то действительно стоящее. Кора и трава рассыпалась по паркету. Увы, под нею были… грибы. Странные светящиеся грибы. И ни одной монеты!

— Пашка, второй посмотри! — не выдержал один из его напарников.

Главарь в гневе замахнулся на него фомкой.

— Ты что, Крюк, учить меня вздумал? Сам ломай!

Объединёнными усилиями воры взломали второй ящик. То же самое. Мусор. Лесной хлам… Косой Пашка не скрывал своего разочарования.

— Обманули, суки! — заорал он, в ярости врезав фомкой по крышке хозяйского секретера. Тут нашлось несколько серебряных рублей. Все!

В бешенстве главарь обернулся к Ульяне.

— Где ценности, девка⁈ Деньги где?

— Какие лиходеи, такие и ценности, — спокойно ответила она, глядя ему прямо в глаза.

Он на мгновение опешил от ее дерзости. А потом в его глазах блеснула новая, холодная мысль.

— Хорошо, — процедил он. — Хабара тут, выходит, нет. Но есть ты, — он подошел к ней близко, оглядывая ее, как вещь на рынке. — Раз такую дрянь привозят под такой охраной, значит, хозяин твой — шишка важная. И денег у него куры не клюют. А раз он тебе доверяет такой груз, значит, и ты для него чего-то стоишь. Крепостная?

Ульяна отрицательно покачала головой. Пашка Косой криво усмехнулся.

— Посидишь у нас, милка. А твой барин за твою милую мордашку заплатит. Заплатит столько, сколько мы скажем.

— А может, прирезать ее, Пашка? — подал голос один из подельников, нервно теребя в руках нож. — Больно дерзкая, гляди-ка. И лица наши запомнила. Лишний свидетель нам ни к чему!

Главарь, Пашка, медленно повернулся к Ульяне. Он молча посмотрел на нее, наблюдая. Она встретила его взгляд прямо, холодно, с едва скрываемым презрением. В ее глазах не было страха — в них был вызов.

И эта дерзость, эта несокрушимая гордость, вызванная полным поражением, подействовала на него совершенно неожиданным образом. Он вдруг заинтересовался. Этакую гордячку обязательно нужно было сломать. Медленно. Со вкусом.

— Нет, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучали новые, мурлыкающие, хищные нотки. — Прирезать — слишком просто. Эта баба нам еще пригодится.

Он подошел к ней и провел шершавой ладонью по ее щеке. Она не отшатнулась, лишь презрительно скривила губы.

— Сначала получим за нее выкуп, — продолжал он, не сводя с нее глаз. — А потом… потом я, может, и себе ее возьму. Люблю таких… дерзких. Слышь, пойдешь ко мне в марухи-то?

— А может и пойду! — криво улыбнулась Ульяна, хотя в душе ее все клокотало.

— Ну и ладушки. Идем!

Я вернулся домой ближе к вечеру, уставший, но с чувством выполненного долга. День, проведенный за обучением моего магического «детского сада», вымотал меня больше, чем иная битва. Объяснять азы управления своей силой людей, которые всю жизнь считали молнию признаком плохой погоды, а электричество было для них что-то вроде научной причуды, было занятием неблагодарным.

Настроение испортилось, едва я вошел в коридор гостиницы. Дверь в моем номере была приоткрыта. Не просто не заперта, а именно приоткрыта, со щепой, вырванной в замке.

Я замер, мгновенный переход в боевой режим. Бесшумно, как тень, я скользнул внутрь.

Номер был разгромлен. Ящики комода выдвинуты, их содержимое выброшено на пол. Мои бумаги, мои нерабочие вещи — все было перевернуто. Два обитых железных ящика, присланные с Урала, были взломаны. Все что в них лежало — кора, травы, камни — разбросано по ковру, как мусор.

И — никого. Ульяны тоже не было.

На столе лежал, придавленный бронзовым подсвечником, грязный, сложенный вчетверо клочок бумаги. Я развернул его. Неуклюжими корявыми буквами там было нацарапано:

«Барин. Девка твоя у нас. Хош забрать — готов пятьсот рублей серебра. Жди вести где и как. Полезешь к легавым — прирежем ее как курицу».

Кровь отхлынула от моего лица, уступив место ледяной, спокойной ярости. Это была не ярость гнева. Это была ярость хирурга, обнаружившего в теле пациента грязную, гноящуюся опухоль. Опухоль, которую нужно вырезать. Немедленно. Без анестезии.

Ярость была направлена не на них, этих несчастных падальщиков. Она была направлена на себя. Я недооценил опасности города. Привыкнув к врагам уровня Голицына, к тварям из-за Грани, проморгал самую простую, самую банальную угрозу — уличную мразь. И подставил под удар ее. Девушку, которая мне доверилась.

Я не стал искать Шувалова. Это было не его дело. Это было мое. Личное.

Разумеется, никакой такой «вести» я ждать не стал. Найти их было делом техники. Встав посреди разгромленной комнаты, я закрыл глаза. Ульяна провела здесь достаточно времени, чтобы оставить свой след. К тому же она всегда носила рубаху, которую я зачаровал от «червей» и иных мелких тварей. Вот на эти следы в энергетическом фоне я и настроился.

Вскоре я почувствовал ее ауру — слабую, нестабильную, но прекрасно узнаваемую, как знакомый аромат духов. А рядом с ней — три других. Грязных, злобных, смердящих страхом и жадностью. Я вышел на улицу. Невский проспект шумел, жил своей жизнью, не замечая маленькой трагедии. Идти вслепую было бессмысленно. Мне нужен был след.

Я двигался медленно, почти как во сне, пропуская мимо ушей крики извозчиков и гул толпы. Я «раскрыл» свое восприятие, сканируя не сам город, а энергетический фон. Это было похоже на поиск запаха в огромном, полном миазмов городе.

Вот здесь, на углу, они стояли, выжидая. Фон был гуще. Я повернулся в сторону Гороховой. Следом ощущалась аура Ульяны, смешанная с вонью ее похитителей. След был слабым, почти истертым сотнями других прохожих, но он был. Он вел меня, как нить Ариадны, в лабиринте грязных, темных дворов-колодцев. Петербург — город контрастов. Стоило уйти с респектабельного Невского, и я очутился в натуральных трущобах. Очень скоро остаточный след ауры Ульяны привел меня к Сенной. Сердце города, его грязное, кишащее, кричащее чрево. Здесь след почти растворился в хаосе сотен иных аур, которые выбрасывали в окружающее пространство тысячи микробиотоков от ярчайших эмоций боли, тоски и отчаяния. Я на мгновение потерял Ульяну и почувствовал, как по спине пробегает холодок. Но потом — вот он: резкий всплеск страха девушки. Они протащили ее через площадь, и она испугалась.