– Дедо гордился бы тобой, – сказал Игнат, вызвав бурную радость Остапа.
— Папа, а расскажи о войне!
— В другой раз.
- Ты всегда так говоришь, а я все...
— В другой раз! - грянул характерник.
Нестор, земля ему пухом, всегда сначала бил, а потом думал, стоит ли. Игнат от такой несправедливости поклялся никогда не поднимать руки на своих детей и гордился тем, что держал слово. С Остапом это было нетрудно — он рос удивительно светлым малышом.
Как и каждый парень, Остап ненавидел домашние обязанности, но вместе с папой был готов хоть посуду мыть, хочу сорняки полоть, лишь бы рядом. Белить дом Остап взялся с таким ревностным восторгом, словно его на ярмарку за конфетами зовут.
Выгревалось позднее бабье лето. Игнат скинул рубашку и работал в самих штанах, Остап нарядился так же. Оба обильно заляпались известью, но из-под белых капель на груди характерника чернел набитый знак.
— Папа, а что это за рисунок такой? - решился спросить Остап.
Он всегда имел кучу вопросов, успевай только отвечать.
– Древний символ силы наших предков, – когда-то Нестор Бойко ответил так же. — Называется коловоротом.
— Я тоже такой буду иметь?
- Собственной рукой сделаю после ночи серебряной скобы, - кивнул Игнат. — А ты когда-нибудь сделаешь его своему сыну. Каждый Бойко носит этот знак!
Теперь он достоин взять сына у джуры, подумалось вдруг. Теперь будет стыдно.
– А это больно? – осторожно спросил Остап.
— Как крапива жалит, — приврал Игнат, на самом деле боль от чернильной иглы была значительно сильнее.
Остап, вдохновленный перспективами, принялся работать энергичнее, Игнат не отставал. Он наслаждался медленными домашними делами и спешил наверстать упущенное за прошлые годы, потерянные в погоне за деньгами. Даже воду из колодца носил: нравилось чувствовать на плечах коромысло, держать равновесие между тяжелыми ведрами, ловить взгляды крестьянок. Совсем не так, как ловил раньше — теперь Игнат мысленно говорил им: «Да, пусть вас завидуют, какой у Ульяны Бойко человек!»
— У нас здесь есть поговорка, — сказала жена, когда он принес воды в дом. — Как парень тянет воду из колодца, таков он в постели.
– Странные у вас приметы, – Игнат одним движением притянул ее к себе. - Где маленький?
— Гайнул коней с выпаса пригнать,— она легким движением сбросила чепец и расправила волосы. — Есть немного времени.
Они любили страстно, как в первые месяцы знакомства. Оба чувствовали возвращение старого огня, но радовались молча: взглядами, прикосновениями, улыбками, не решаясь произнести вслух, чтобы не развеять волшебство.
– Катя вышла замуж, кстати, – вспомнил Игнат, когда они наряжались, чтобы успеть до возвращения сына. - Теперь она Чернововк.
— Рада за куму, — пожала плечами Ульяна. – Да меня она не любит. После свадьбы пришла только трижды, сначала крестить Остапа, а затем поздравить с первой и второй годовщиной рождения. Потом только открытки получаем.
– Бонна такая со всеми, не обращай внимания. А характер может потом у семей изменится, — попытался разрадовать жену Игнат.
— Вряд ли... Что? Так Катя беременна?! И ты говоришь об этом только сейчас? – Ульяна возмущенно толкнула его в плечо. – Рассказывай все немедленно!
Дома было здорово. А на вверенных паланках не очень.
Путешествуя давно по обычному пути, Игнат заметил, как после взгляда на черес люди сплевывают, крестятся, прячут глаза или, наоборот, сопровождают его долгими взглядами. Это случалось раньше, но не везде и не каждый день. Дети, ранее увлеченно бежавшие за Упырем, теперь бросались наутек, а самые дерзкие пытались швырнуть в спину каштаном или стрельнуть камешком из рогатки. Гнойные лжецы из проклятой книги растекались ядовитыми реками, впитывались, въедались и застывали истинами в человеческих головах.
Любимая корчма Гната, «Zolotyi husak», славившаяся на весь Яготин и близлежащие деревни, сменила вывеску: на новой не нашлось места для фигуры Мамая.
— Это исключительно для безопасности, — первые слова корчмаря, когда тот увидел Гната. – Поверь! Для тебя здесь всегда найдется место.
— Ради безопасности, говоришь, — повторил сероманец, поглаживая пыльную золотую скобу.
– Да! — корчмарь заметно нервничал, это выражали дрожащие губы. — Не слышал, как в конце августа неподалеку от Буды корчму сожгли? За одну только вывеску!
Слухи обладают досадной способностью не только распространяться со скоростью чумы, но и искажаться на лету. Видимо, в Ужгороде или Сумах будут говорить о деревне, которое превратили в пепелище из-за вылеченного там характерника.
— Это все еврейские шалости, Игнат, Богом клянусь!
— Неужели?
– А кого люди ненавидят? Иудей, ростовщиков проклятых! Вот они и заплатили украденным у христиан золотом, чтобы против вашего Ордена бучу поднять! Чтобы им дали покой...
Выражение лица Гната излучало нескрываемые сомнения. Дни, когда считал коварных евреев истоком всех человеческих неурядиц, остались в юношеском прошлом, когда у него было мозгов еще меньше, чем сейчас.
— Ты не думай, что я этой книге поверил, — продолжал корчмарь. — Но ведь другие верят! У меня кроме этой корчмы ничего нет. Родительское наследство! Да и вывеска старая, давно пора ее обновить... Не обижаешься?
– Не обижаюсь, – Игнат сел за шинквас. – А скидка осталась?
— Э-э-е, — смутился корчмарь и забормотал что-то о проклятых евреях.
– Значит, скидка тоже загула, – заключил характерник.
- Да я охотно! Но как узнают, что я тайно продолжаю тебе ценой уступать, то на вилы поднимут и красного петуха пустят!
Игнат огляделся. Несколько посетителей сразу заинтересовались собственными кружками, стенами и крышей.
— Что баньки вытаращили? - гаркнул Бойко. — Думаете, что я на обед потребую? Или кровь свиную с пола буду хлебать? Или корчмаря на шинквасе в жопу буду играть? А?
Общество неловко молчало. Дочь корчмаря, пухленькая весельица, которая в отсутствие отца никогда не гнушалась случаем позвать характерника в погреб «помочь вынести тяжелое», делала вид, будто видела его впервые.
— А ну вас к черту, уроды неблагодарные, — Игнат встал. Аппетит окончательно исчез.
- Заказывать ничего не...
- И ты тоже катись к чертям, - припечатал характерник.
Даже дома подстерегала скорбная новость: Остапа исключили из школы.
– Первый месяц едва проучился и все, – хлопала руками Ульяна и бросала гневные взгляды на сына, который ковырял пальцем скамью. — Драки каждый день! Раз предупреждение, два предупреждения, три предупреждения... И вот! Игнат, священник спрашивал, когда ты будешь, хотел поговорить с тобой лично.
Игнат поправил селедку. Он не подозревал, как решаются такие дела. Но взгляд Ульяны... Нельзя разочаровывать ее. Не после всего, что натворил.
– Поговорю с обоими, – сказал Игнат решительно.
С сыном разговаривать было легче, потому характерник начал с него.
– А что мне было делать? Они с первого дня в школе дразнили, истории из книги рассказывали, рисунки оскорбительные... Терпеть невмоготу, — возмущенно объяснял Остап. — Когда родителей оскорбляют, я не буду молчать! А угрозы не действуют, только кулаки.
Игнату было трудно отчитывать Остапа, поступки которого он вполне понимал.
— Да кому нужна школа! — трещал малыш уверенно. - Читать по слогам я умею, считать научился еще год назад. А остальное ты покажешь, когда у джуры возьмешь! Лучше я пока буду маме дома помогать.
Характерник с тяжелым сердцем направился в небольшую школу, стоявшую возле церкви. Он готовился к встрече с очередным ненавистником характерщиков. К удивлению, священник сообщил Игнату, что против его сына ничего не имеет, но остальные школьники постоянно преследуют Остапа, поэтому он воспользовался драками как возможностью остановить это безобразие.
— Дети могут быть очень жестокими. Особенно когда видят эту жестокость от своих родителей и повторяют за ними, — священник перекрестился. — Я ждал для разговора вас, Игнат, потому что не знаю, насколько Ульяна знакома с оглаской вокруг Серого Ордена, а у нее и так много забот...
