Часовой на входе в красную палатку по кругу бормотал «ой, под вишней, под черешней», не продолжая песню дальше ни словом. Второй стоял молча, топча ногами. Игнат отбежал, оглянулся, а затем принялся выдергивать колья, державшие тент неподалеку. На шестом коле тяжелая от ливня палатка провалилась внутрь, оттуда прозвучала приглушенная брань и женский визг. Охранники переглянулись, сделали несколько шагов в дождливую стену посмотреть, что произошло, а волк тем временем проскользнул внутрь.
Здесь было сухо, тепло и роскошно, как во дворце: кровать с балдахином и резные стулья, которые стоили не меньше дукача за штуку, золотые подсвечники и покрытые невиданными мехами сундуки, плечики с разнообразными убранствами на всю длину стены... И это все для одного пока для одного! Сколько же хуторов можно приобрести за такое состояние?
Волк двинулся вперед, с удовольствием оставляя отпечатки грязных лап на драгоценном ковре. Следует обойтись без следов, но он не мог удержаться от этой мелкой пакости. Мокрый мех умолял встряхнуть холкой, но он должен помнить об осторожности — надо найти в этой кутерьме проклятый ящик, не разбудив шляхтича, который упорно давал храпа под балдахином.
Пахло дорогими духами и порохом. Игнат сделал шаг, прислушался, остановился: что-то подсознательно тревожило. Звериное чутье никогда не ошибалось: что не так ли? Не та палатка? Слишком много вещей? Другой запах? Нет. Что-то в дыхании спящего... Он только притворялся спящим. Игнат отступил и пригнул голову. Пуля, которая должна была попасть ему в череп, пробила стену.
- Убийца! — запричитали с постели.
Игнат молнией выскочил из палатки и сбил с ног охранников, потрясших дуплетом ему вдогонку.
– Тревога!
- Вурдалака! Вурдалака!
- Убегает, подлец, убегает в лес!
- Фонари! По коням!
Лагерь проснулся и закричал взбудораженным ульем. Еще несколько шаров свистнули мимо. Волк вырвался в чащу, лапы скользили размытой землей.
Ловушка. Это была ловушка. Игнат утолял яростное рычание.
Неверная грязь оставляет нить следов. За спиной ржут кони, копыта вязнут в тине. Ливень поможет. Не догонят! Он уже почти на месте.
Экипажа не было. Волк на мгновение застыл. Испугались погони?
– Где он? Видите?
– В сторону дороги побежал, у него там конь!
В последний раз Игнат мчался так на войне — во весь дух, натощак, за свою жизнь. Мысли исчезли, все внимание сосредоточилось на дороге и дыхании. Лес хватал мокрыми щурками, звери убирались прочь, и даже когда голоса всадников остались позади, волк все не останавливался и мчался дальше, пока не кончился дождь, мчался, пока лучи рассвета пили влагу из серого меха.
Убежал. Спасся. Выжил.
Шевалье послал его насмерть. Задача была ловушкой. Зачем этот спектакль? Почему просто не убить, как Качура? Чертзна. Он отомстит... Но сначала надо защитить семью.
Под высоким солнцем обессиленный Игнат упал возле ручья и жадно захлебывал воду. Утолив жажду и отдохнув, вернул ясность мыслей.
Упырь и все его вещи остались в Киеве. Искать вещи и лошади... Трата времени. Бозная, что грозит Ульяна и Остапу! Сероманец продолжил путь на четырех. Волки способны преодолевать восемь-десять миль за один перегон, но голодный плен истощил его, превращение и погоня уничтожили последние силы. Страсти хватило на час: после очередного родничка Игнат не смог выпрямиться, попытался побежать, но лапы отказали и тревожный сон окутал его забвением.
Калейдоскоп лиц. Женщины, многие женщины. Он не напоминал их имен, узнал только Орисю и Лилию. Калейдоскоп завертелся, раздался выстрел, обломки лиц вместе с игральными фишками и монетами разлетелись по сторонам. Пахнет пылью. Шевалье подбрасывает дукача. Кочур с разбитым лицом сплевывает зубы. Выстрел, голова разражается красно-серым месивом. Пахнет свежайшим хлебом. Течет кровь, кровь из перерезанной шеи Ожинки. Ульяна и Остап на коленях. Он отчаянно кричит, но они не слышат; он пытается коснуться их, но руки проходят сквозь них. Образы сына и жены проглатывает тьма. Смех, убитый Павел. Багровые глаза. Вспышка.
Он проснулся. Ульяна! Остап...
Игнат подстрелил гладкого кролика, сожрал до последнего кусочка плоти, почувствовал, как жизненная сила исполняет тело, и помчался без остановок, держась в стороне от человеческих дорог. Под сердцем стучало предчувствие беды. Пусть с семьей все будет хорошо, молил Игнат, он готов хоть Гаада убить, пусть только с ними все будет хорошо!
Волчье чувство безошибочно вело домой. На одном перекрестке он увидел десяток божьих воинов - всадники двигались в сторону Киева. Не пеший сброд в пыльной одежде, а конный отряд в форме с белыми крестами. С тех пор как они так прихорашивались? Неважно.
Игнат бежал весь день и весь вечер, добрался до дома в полночь. Несмотря на глубокую ночь в хате мерцал свет. Тин восстановили, стену побелили, окна вымыли... Надо будет хорошо отблагодарить Земледухов за помощь.
Сероманец прислушался вокруг, понюхал воздух — нет, только свои, без засады — опрокинулся человеком и постучался в дверь.
– Это я, – отозвался Игнат. – Все хорошо?
Увидев его, Ульяна побледнела. Глаза были такими, как будто проплакала целый день.
– Ты ранен? Это твоя кровь?
– Моя, но не волнуйся. Так всегда после превращения, – ответил характерник. – Остап спит?
— Этого должно хватить, чтобы ты умылся, — она наполнила корыта из небольшой кадки и уже другим тоном продолжила: — Остап у родителей. После нападения они вспомнили о моем существовании. Просили прощения.
– А ты? — спросил удивленный Игнат, погрузив усталое тело в воду.
После свадьбы Ульяны ее родители даже по воскресеньям в церкви делали вид, что они незнакомцы.
– Я простила, – ответила жена. — В конце концов, они мои родители... Хотя не лучшие, но единственные. И очень соскучились по внуку. Я позволила Остапу побыть немного у них, он обрадовался.
– Ты – воплощение милосердия.
В ответ она только сверкнула глазами. Характерник смыл мех и кровь, размышляя, что неожиданное примирение с ее родителями усложнит переезд.
– Если он рад, то я тоже рад… – сказал Игнат. — Заметил, что Земледухи все починили. Итак, всё хорошо?
— Нет, Игнат. Нехорошо, – ответила Ульяна странным голосом.
– Переживаешь за нападающих? — Игнат растерся полотенцем. — Я нашел их и сам готовлюсь отомстить. Но прежде нам нужно решить одно...
– Сегодня утром приезжал неприятный мужчина, – прервала его Ульяна. – Назвался Борисом, твоим давним другом.
Игнат проглотил ломоть свежего хлеба, вкуснейшего на свете хлеба, и почувствовал, как кусок стал в горле.
– Он говорил странные вещи, – продолжала Ульяна. — Говорил, что больше я не увижу тебя, что готов мне помочь со всем. Говорил, чтобы за тобой не тосковала, потому что ты был еще говнюком. Успел всучить мне это, пока я вытолкала его.
Она бросила на стол несколько дагеротипов. У Гната потемнело в глазах. Он пошатнулся и сел на табурет.
— Это правда, Игнат? - прошептала Ульяна. - Это все - правда? Эти женщины вместе с тобой – не рисунки? Так было действительно?
Через мгновение все потеряло смысл. Никакой мечты, ни одного переезда, только острые обломки. Он не решался ответить, не мог подобрать слова, но это было лишним — Ульяна прочла ответ на его лице.
– Я подозревала, но не верила. Не хотела верить, - она обхватила себя руками и продолжила с невероятной болью в голосе: - Я ведь была здесь, вся твоя... Преданная и верная! Разврата и в уме не было. Зачем эти хвойды сдались тебе? Скажи, чего не хватало, Игнат?
Предчувствие беды не изменяло. Зря, что приходило поздно.
— Я… Прости, всем святым прошу. Сделаю что угодно, любимая...
— Нет, Игнат, — прошептала Ульяна дрожащим голосом. – Ты не представляешь, что я пережила. Это было хуже убийства Ожинки и Землянки... Я весь день за этими фотографиями просидела, все слезы выплакала... И не зови меня больше любимой!
Она бросилась к сундуку с его вещами.
