После присяги к Якову приблизились маршалки Советов. Торжественно объявили уважаемому панству о результатах голосования и несомненной победе Ярового, после чего маршалок Красного совета, мамуловатый и потный, с поклоном передал Якову гетманскую печать; маршалок Черной, хромой и седой, протянул гетманскую булаву. Зал бушевал аплодисментами, когда новый гетман поднял булаву над головой, загорелись камеры репортеров. Овации продолжались минуту, потом стихли: началась речь.
— Моя мечта сбылась, — сказал Яков Яровой. — Теперь я могу осуществить мечты украинцев и уверяю уважаемых присутствующих, что сделаю это. Даю слово! Многие изменения ждут нас впереди. Своим первым приказом я докажу, что ожидание не было напрасным, а голоса, отданные за меня, стали правильным решением.
Гетман поднял печать над головой.
— Эта печать принадлежала самому Богдану! Ею Хмельницкий скрепил важнейшие документы нашего государства, один из которых – провозглашение Украинского Гетманата. Печать, изменившая историю! Историю не только нашей страны, но и всей Европы, Яков сделал паузу, пока аплодисменты не утихли. — Но она также подтвердила документы, которым лучше не существовать. Их было немало, позорных и досадных, но сейчас, дамы и господа, я имею в виду один из приказов Тимиша Хмельницкого. Он был достойным сыном отца своего! Мы благодарны ему за развитие страны и многие свершения, а особенно достойное настоящего государственника отречение булавы перед лицом смерти и приказ выбирать нового гетмана среди достойных. Но самая известная его грамота приобрела печально известность...
Иаков сделал паузу, чтобы все поняли, о чем сейчас пойдет речь.
— Больной вопрос Серого Ордена смущает всех. Это уже не первый раз — напомню, что вотумы недоверия против характерщиков пытались выдвинуть трижды: в тысяча семьсот тридцатом, тысячу семьсот восемьдесят шестом и тысячу восемьсот двадцать девятом. Ни одна из этих попыток не собрала кворума. Но времена меняются. Впервые в истории Красный совет и Черный совет успешно проголосовали за недоверие к Серому Ордену! Как ни печально мне признавать, они имели на то немало резонов. За последние месяцы нам открылась горькая правда, и несмотря на нежелание разрушать привычную картину мира пора принять ее: волчьи рыцари опозорили себя. Люди больше не верят сироманцам. Наверное, каждый из вас страдал вопросом — нужны ли они сегодня государству? У меня есть ответ.
В зале воцарилась мертвая тишина. Никто даже кликнуть не решался. Многие смотрели не на гетмана, а на волчьих есаул. Северин замер, сверля глазами фигуру в белом.
– Вы знаете, что я сам из сироманского рода. Мой дед - один из Совета Семих. Мой отец был характерником, – голос Якова вздрогнул. — Теперь вы ждете, что я вспомню своего брата... Но недавно я больше не имею брата. Из-за моей твердой позиции по вопросу характерщиков он пытался убить меня.
Охота прокатилась по рядам.
— Серый Орден перешагнул последнюю черту! – продолжил гетман громче. — Ведь покушение на кандидата государственная измена!
— Что ты несешь? — закричал Николай Яровой, спрыгнув с места. — Что ты, говно малыш, несешь?
Зал возмущенно заговорил. Совет Семь мигом окружили гвардейцы.
— Мне трудно говорить это, — продолжал Яков, несмотря на дедов демарш. — Но родной брат, который хотел убить меня, теперь ожидает приговор в тюрьме.
Забелая оглянулась и посмотрела на него. Северин понял, какой адрес она назвала.
– Уважаемые господа, слушайте мой первый приказ, – Яков поднял булаву вверх. — Я, гетманской волей, поддерживаю вотумы недоверия Красному и Черному советам! За государственную измену я отзываю грамоту, дарованную Тимишем Хмельницким Серому Ордену, отменяю и запрещаю его службу государству, забираю все права и привилегии волчьих рыцарей и объявляю их деятельность вне закона!
Северин почувствовал, что его сейчас истощает.
– Стойте! Так нельзя, – вскочил Панько. – Дайте нам слово защиты! Мы имеем право!
— Слово защиты вы получите в суде. Каждый сероманец ответит перед законом за свои деяния. Стоит! Приказываю арестовать волчьих есаул, - закончил гетман.
Гвардейцы подняли ружья; в ответ Данилишин, Басюга, Яровой и Колодий выхватили сабли. Через мгновение двое гвардейцев перешли на сторону Совета Семерых — это были назначенцы, чьи ружья теперь смотрели на других гвардейцев.
– Не занимай!
Загудело от криков. Соседи есаула бежали со своих мест, загорались камеры газетчиков. Проходы заполнили десятки вооруженных мужчин в черных униформах с белыми крестами — рекой они стекались к характерникам и становились вокруг гвардейцев с ружьями наготове.
— Сложите оружие!
– А вы еще кто такие? — проревел Николай Яровой.
— Это новый отряд Тайной Стражи, борзые Святого Юрия. - ответил из зала незнакомый Северину человек. — Они имеют право арестовать вас и вооружены серебряными шарами. Поэтому подчинитесь, господа, не усугубляйте положения.
— Да черта с два мы подчинимся твоим вылупкам, Кривденко, — даже в это время Данилишин оставался верен себе и капюшон не сбросил.
– Выслушайте наши доказательства! — закричал Панько, размахивая бумажками, как флаг. — Тайная Стража и Православная Церковь умышленно провели кампанию по дискредитации Ордена! Нас оболгали!
— Вас арестовали! — прервали его воины с белыми крестами. — Немедленно сложите оружие!
- Спокойно, - Корний спрятал саблю и шагнул вперед с пустыми руками. - Спокойно, господа! Не нужно кровопролитие. Опустите ваши ружья и дайте нам слово.
– Последнее предупреждение! Иначе мы откроем огонь!
– Не занимай!
Первый выстрел пробил голову Колодия, вслед за ним пал Панько, и многочисленные доказательства заговора покрыли его бумажным саваном. Яровой и другие назначенцы бросились в бой. их сабли прокосили гвардейцев и божьих воинов, но ряды черных мундиров с белыми крестами были гораздо многочисленнее. Под выстрелы, звон стали и крики умирающих в зале началась паника.
Савка в отчаянии взвыл, но Северин даже не взглянул на него, его взгляд прикипел к трагедии у трибуны.
Бой длился недолго. Упавший заколотый в сердце Басюга, Данилишина пронзило несколько серебряных шаров. Яровой сражался с медвежьим ревом; Иван перекинулся на волка, неуловимого и смертоносного; Вера взмахнула руками, и нападающие завизжали, а из их тел выпятились кровяные копья. Хорти умирали, но их было многовато.
Северин остолбенел от ужаса, словно это было первое побоище на его глазах.
Яровой, как горный великан, упал на землю под нашествием черных мундиров; гвардейцы-назначенцы лежали, их белые одежды запятнали красным; черный волк замер посреди прохода, его бока судорожно содрогались; Вера бросила последний взгляд — прямо в глаза Северину — через мгновение ее грудь прошила пули.
Он должен быть там, среди них!
Длинные волосы Забелы рассыпались по полу и проникали кровью, словно разлитое на снегу красное вино. Старый Чернововк упал рядом с ней, сомкнул глаза и умер. Его тело начало последнее превращение.
Люди вопили навалом у выходов, забыв о своих санах и титулах, взбешенно бились, давились и кусались за право вырваться наружу. Трибуна пустовала. На месте Совета остались мертвые тела, оружие и потёки крови. Северин оглянулся: Савка исчез, а к нему неслись несколько божьих воинов.
Прыгнув в Потустороннее, Чернововк шлепнулся с высоты третьего этажа на пошрамованную ногу. Одежда пылила пеплом, кунтуш, памятный подарок Захара, репнул на спине, а от боли перед глазами вспыхнули огоньки. Однако боль не затмила зрелища, которое он мог представить разве в худшем ужасе: как только на его глазах уничтожили Совет Семь есаул.
Глава одиннадцатая
Майя смеется, бежит босиком вдоль берега, ноги разбрызгивают капли воды. Черные волосы развеваются шелковыми лентами. Он кричит ей вдогонку, но Майя не оглядывается, не останавливается, пока не исчезает. Майя...
Темнота.
