Но я вдруг окликаю ее, сама не зная, чем вызван этот порыв.
– Александра!
Но она не реагирует.
– Александра… Ты же не ненавидишь их. Почему им вообще приходится тебя сковывать?
Понятия не имею, как мне пришло в голову такое спросить. Не в полной мере осознаю, что мной движет, но забрать слова назад не поможет даже магия.
Она внезапно поворачивается ко мне. Светло-серые глаза упираются в меня, просверливая во мне дыру.
– Я… – акцентирует она, хотя и цедит сквозь зубы, но получается четко и эмоционально. – Я не ненавижу их. Ты права.
Меня охватывает удивление. Она ответила мне, поскольку хотела, или потому, что мой вопрос тоже являлся своеобразным приказом?
– Желаешь знать, почему я так поступаю? – восклицает девушка, выпрямляя спину, вытягиваясь в струнку.
– Наверное… – выговаривает за меня моя подступившая нерешительность.
Я точно лезла не в свое дело, продолжала странную беседу в лесной глуши под полнолунным светом у ворот в ад, хотя надо было бы помолчать.
Но она не стала бы рассказывать, если бы не хотела. Я не повелевала ею сейчас.
– А что я должна была делать? – надменно осведомляется девушка. – Как еще поступить? – Черты ее личика заострились. На нем мелькнули интенсивной вспышкой – гнев, злость, обида и негодование.
И эмоции придали ей красок, которых недоставало внешности. Александра более не выглядела невзрачной. Она была яркой, яростной. Ненависть, запылавшая в ней, завораживала своей красотой.
– Они бросили меня, – добавила Александра. – Твой чудесный справедливый Ян, эгоцентричная Валентина… разумеется, безразличный Алексей и даже Константин! – Она сказала это так, будто последний был самым душевным и невинным членом семьи.
Я слушаю ее.
– Я была младшим ребенком, – продолжила она. – Пока они ходили в мир людей, я еще постигала наш мир – навь, и была привязана к родителям, была совсем юной и не опытной. У нас была большая семья, и я хотела, чтобы мы все были вместе. Чтобы любили друг друга. Чтобы между нами было единодушие и согласие. И поначалу так и было, а потом… Мамочка и папочка начали ссориться. Братья и сестры стали уходить в явь чаще, им проще было сбежать от этого, а я… Я была вынуждена оставаться с родителями, потому что все привыкли к подобному раскладу – и я, и они. Потому что родители во мне души не чаяли, ведь я была милой и очаровательной… когда-то. Потому что я была кем-то, кто с детства являлся для них связующим звеном, когда остальные их дети бывали дома изредка. Потому что, кто еще, если не я? Без меня они бы поубивали друг друга. Только я могла их остановить, их помирить. И иногда мне казалось, будто их брак держится только на факте моего присутствия рядом с ними. Я не могла просто так взять и уйти. Даже когда начала этого сильно хотеть. Отец обещал мне, что все будет хорошо. Будет как раньше. Но конфликты множились, и теперь они затрагивали не только нашу мать.
У папы возникла куча претензий к Яну и остальным. Я пыталась помирить родных и вернуть братьев и сестру домой. Но им не было до этого никакого дела. Они не желали возвращаться к папе, тем самым не желая возвращаться и ко мне. Они меня оставили, бросили. Я не знала иной жизни, кроме как в нави, мне никто не подсказал, что я могу быть свободной. По-настоящему свободной, не просто отделившись физически, а эмоционально. Никто не рассказал, как перестать мучиться от чувства вины из-за того, что, если я уйду – родители без меня не справятся. Да, я могла сбежать, но совершенно понятно, что на самом деле этого выбора я не имела, потому что моя свобода означала окончательный крах семьи.
Ян, Костя, Алексей и Тина никогда не поймут меня, а я их. Не пойму, каким образом так легко им далось решение отделиться, а они не догадаются, что невольно возложили на меня то, что было мне не по силам. Возложили на меня ответственность. Невольно, но обрекли меня на жизнь с родителями. И я просто хотела, чтобы наша семья стала наконец нормальной. Чтобы былые мир и согласие вернулись. Я просто хотела, чтобы все в нашей семье любили друг друга, а в итоге все возненавидели меня.
На несколько секунд я теряю дар речи. Не ожидала, что она расскажет мне нечто подобное. Я не ожидала, что подобные мысли, подобные чувства были у нее внутри.
Что-то есть в ее рассказе – нечто особенное… Заблуждение, несправедливость по отношению к ней остальных, ее слабость. Она – жертва. Виновная и одновременно невинная… Позволяла себя ранить и неосознанно причиняла вред близким. Не давала сдачи, поскольку находилась в плену эмоций, долга, наивных фантазий, манипуляций властного отца, застарелых обид.
Александра – определенно лучше, чем братья и сестры думали о ней.
Я сочувствовала Саше. Она вдруг открылась для меня с другой стороны. Думаю, она абсолютно не понята родными, которые никогда не ставили себя на ее место.
– Ты им говорила? – поинтересовалась я.
– Нет, – ответила она.
– Ты должна сказать.
– Даже если никто не спрашивает?
Мне стало грустно. Как же ее жаль. Я не имела братьев и сестер, не имела сложной семьи с запутанными отношениями. И я помнила рассказ Гая – когда их отец убил Алену и заточил Константина в пекле, Александра врала братьям о том, что Костя счастливо живет с возлюбленной в нави. Так же помнила, что именно Ян разразился гневом, отвернулся от младшего брата первым, когда выяснил, что тот собирается жениться на смертной девушке, собирается жить с ней, как с навкой, пренебрегая последствиями для ее души.
А Валентина, при всей своей язвительности, мощи, злости, трусила перед отцом, оставаясь в тени, не придя на помощь Яну, когда была ему и впрямь нужна, когда тот сражался в пекле с отцом. Хотя она – благодаря своему проклятию или дару – одним лишь взглядом могла разорвать любого в клочья. Вероятно, даже Смога.
Алексей никогда не стремился поддерживать семью, больше других желал жить своей жизнью, игнорируя общие проблемы, перекладывая заботы о них на других, помогая в редких, крайних случаях.
И как они могли забыть, что именно Ян заточал их всех – не единожды – в пекле? Да, он исполнял волю отца, подчиняясь ему, но и Александра часто пребывала под давлением Смога и зависела от его манипуляций. В чем она на самом деле была виновата?
В том, что предпочла отца, когда он поставил ее перед выбором: остаться с ним и матерью или больше не называться их ребенком?
В общем, они все имели недостатки, причиняли друг другу боль и были друг перед другом виноваты. Ну а самым безобидным действительно оказывался Константин, вина которого состояла лишь в том, что он полюбил человека.
И Константин к тому же пострадал сильнее остальных. И теперь я точно понимала, что Александра заслуживала большего – более хорошего, лояльного отношения. Пусть ее нельзя оправдать полностью и нельзя забыть о ее проступках, но родные были не правы.
Она запуталась, как и каждый из них. Ей тоже было страшно, больно, обидно. Ее точно так же обманывали, угнетали, и в большей степени это делала она сама, навязывая себе чувство ответственности за счастье родителей.
Ян проявил по отношению к Александре категоричность. Но он не знал ее истории – в отличие от меня.
И он даже ее не спрашивал. Как он жесток и несправедлив.
Эмоции на лице Александры потухли, оно снова стало невзрачным. Я зацепилась взглядом за играющих вдалеке детей Вольги и Алексея и не заметила, как Александра ушла. Продолжая следить за Юлией и Юрием, к которым теперь подлетел и Кинли, я не улыбалась, хотя они звонко смеялись, когда он убегал от них и забавно чихал, когда они умудрялись его словить и таскали за хвост.
Я думала о том, сколько уже минуло часов, но старалась заставить себя не размышлять о подобном, ведь это невольно замедляло мое восприятие хода времени и делало ожидание того, когда цмоки вернутся из пекла – невероятно тягостным. Замерев возле дерева, у которого свою душу мне открыла Александра, я провела здесь бессчетное количество минут, пытаясь справиться с попеременно накатывающей тревогой.
