— Кто ты такой, чтобы болтать о судьбе Ордена? — с отвращением спросил Ярема.
– Единственный, кто имеет полное право на это, – ответил Рахман. — Судьба Ордена исчезнуть навсегда. Это должно было случиться давно. Люди, которые прошли по тропам Потустороннего мира и вернулись с проклятием в крови, должны погибнуть, чтобы ни одна душа больше никогда не повторила их ошибок. Столько убитых жизней... Ты никогда не задумывался об этом?
– Очередной фанатик, – Ярема не собирался тратить время на разговор. — «Летопись» начиталась? Прочь отсюда, Рахман, или как тебя зовут на самом деле. Твой гнойный глаз похож на семью, что неосторожный любовник пролил мимо твоего черного рта.
Раздался протяжный скрежет. Через несколько секунд характерник понял, что это смех.
– Спасибо за разговор, благородный пан Яровой, – Рахман вдруг плюнул ему в правый глаз.
Ярема зажмурился, взорвался бранью, ударил по решетке в ярости, не услышав последних слов Рахмана:
— Ты этот глаз потеряешь. А другим будешь созерцать предсмертную агонию проклятого Ордена, и гость в капюшоне ушел.
Характерник потратил долю воды, чтобы промыть глаз, еще несколько раз копнул по решетке, не в состоянии понять, кто это, у черта, приходил и зачем. Дикий, бессодержательный диалог. .. Или снова марево? Сколько он не спал? От самой Белой Церкви — это, наверное, двое суток, не меньше. Но ведь кто-то принес еду... Мысли спутались, с буханкой хлеба пришла приятная тяжесть в желудке и тягучая поволока на глаза.
Обычно Ярема спал, закинув руки за голову, чтобы лишние мысли сползали по судьбам. Вжатая между тремя стенками кровать не позволяла ни закинуть руки, ни выпрямиться во весь рост, потому что упирались ноги. Единственной возможностью устроиться на узкой кровати было свернуться калачем на левом боку, на правом мешали колени. Шляк бы трафил эти катакомбы, их зодчих и Якова в частности!
Характерник съежился на пропахшей гнилью соломенника. Инфантильный брат и безумный незнакомец никак не думали, потому что, холера, здесь невозможно было закинуть руки за голову.
...Он бежит по второму этажу семейного имения, разъяренный и сосредоточенный, заглядывает в каждую щель, залезает под мебель, проверяет шкафчики. В кулаке сжатые найденные игрушки. Кажется, в этом углу он еще не смотрел! Но здесь пусто. Только тоненькая паутинка и пугливый паучок.
Недавно Яреме исполнилось пять лет: папа подарил на день рождения большую коробку раскрашенных игрушечных казаков. Каждый был уникальным, имел собственную форму и оружие: стрелок, всадник, кошевой, гетман, бунчужный, писарь, обозный... Не успел Ярема наиграться, даже Яков забрал и спрятал солдатиков.
— Ты что, девочка, куклами играть? — спросил брат насмешливо.
– Это не куклы, а казаки! – ответил Ярема в слезах. - Такой взрослый, а такой глупый!
Иаков был старше пятнадцати лет и внешне напоминал скорее дядюшки, чем старшего брата, однако вел себя, как уличный дебошир.
– Ты обозвал меня глупым, – Яков развел руками. — А я только хотел рассказать, где искать твои девичьи куклы... Но из-за обиды не скажу.
– И не надо! Сам всех найду! И они не девчонки!
Он искал трое суток по всем закоулкам, от погребов до чердаков. Из двенадцати солдатиков нашлось десять, капеллан и пушка были потеряны навсегда.
– Это ты Ярема?
...Ему десять, он получил первую скобу, но дома никто не поздравил — сестры отдыхали на курорте, а Яков разъезжал с маменькой по высоким домам Правобережья: госпожа Яровая, со свойственной ей настойчивостью, помогала первенцу с нужными знакомствами, прокладывая дорожку и дорожку. сероманца, на фоне этих величественных перспектив просто потерялся.
– Эй! Ты Ярема?
...Шестнадцать лет, первый рождественский вечер в роли рыцаря Серого Ордена. Ярема рассказывал о своих осенних приключениях — то, что позволено было рассказывать, — мамуньо и сестры завороженно слушали, иногда взвизгивая и покачивая головами, а когда он завершил, Яков с зевком сообщил, что новость: в следующем году он войдет в
Красного совета одним из полноправных делегатов Галиции вместо старика Белецкого. Заявление произвело фурор, овации и несколько тостов подряд, куда там характерным рассказам...
- Яреми! Ярема! Яремы! Ярим!
Кто-то беспрестанно пищал тоненьким неприятным голоском. Ярема протер глаза и разглядел в темном углу два сиреневых огонька.
– Кто это? – ему показалось, что он видит сон.
– Ты Ярема Яровой?
– Я… А ты что такое?
Огоньки сверкнули и погасли. Ярема почесал макитру, повернулся на правый бок, выругался, снова улегся на левый и забылся тревожным сновидением.
...Сильвия. Миндалевидные глаза, черные волосы, острые скулы, жемчужные клыки и белая кожа. Ее взгляд, жесты, улыбка, запах... Ее понимание! Какие шансы на любовь между босорканей и характерником? Может, это ответ небес на его богохульства — заручиться с чужой девушкой из родных краев, чтобы через несколько недель найти родственную душу на чужбине?
Безусловно, он мог ошибаться. Может, это была не любовь, а временная страсть, вспыхивающая во время большого напряжения между разными людьми. Сколько они были вместе? Не больше двух суток. Может, их звериные начала подсознательно тянулись друг к другу? Может, между ними ничего не сложится, и они окажутся чужими... Но Сильвия стоила этого риска.
Его разбудили щекоткой под мышками.
– Малыш, вставай, – повторял упрямо знакомый голос. – Вставай, ну!
- Щезник?
Шляхтич похлопал глазами, но Чернововк не исчез. Стоял прямо над ним с факелом и тряс за плечи. Не грезилось!
- Убегаем, - приказал Северин. – За мной. Быстро!
Решетка и дверь камеры были распахнуты.
- Как ты...
- Потустороннее, - перебил Чернововк. – Разговоры потом. Сначала выберемся.
Орден устроил побег! Скнить под землей в ожидании помилования от высокомерного старшего брата? Черта лысого!
Их шаги отражались эхом. Катакомбы оказались настоящим лабиринтом, но Чернововк бежал уверенно, без раздумий обращая на перекрестках. В тусклых коридорах со скупыми фонарями двумя рядами выстроилась закрытая дверь — сколько пленников скрывалось за ней? Сколько среди них может быть сероманцев?
Через несколько минут они добрались до небольшого зала, который служил караульной. Десяток крепких сердюков лежало на полу в различных неудобных позах.
— Скоро придут в себя, — сказал Северин, открывая один из сундуков. — Хватай свои лахи и айда отсюда.
Ярема едва не забыл о чересе и родительском ныряльщике — радость освобождения прочь затмила ум!
Через узкую темную кишку к длинным крученым ступеням. Несколько минут штопором вверх - вспомнилось, как вели здесь с завязанными глазами - от бесконечного поворота закружилось, скрипнула дверь, какая-то чулан, еще дверь, и приглушенные облаками лучи солнца резанули по глазам. Шляхтич остановился, ослепленный и беспомощный. Чернововк взял его под руку и провел в лавку.
— Пока привыкает зрение, я приведу лошадей.
Ярема пришел в себя на крыльце небольшого двухэтажного дома, скрывавшегося на Андреевском спуске. Старенькая крыша, оплетенная виноградом изгородь, на клумбе пылают последними огнями астры — настоящая городская пастораль! И здесь хоронят вход в легендарные катакомбы?
Северин привел Шарканя и заседланную гнеду кобылицу.
- Одолжил в конюшнях сердюков, - Чернововк погладил гнеду между ушей. - Ты как, оклигал? Верхи сможешь уезжать?
— Братик, я просто несколько часов торчал в темной камере, — Ярема лихо запрыгнул в седло. — Меня даже не пытали. Долго искал?
– Забила сообщила адрес, – на мгновение Северин запнулся. – А Павлин подсказал со всем остальным.
Итак, эти сиреневые очиски в углу ему не приснились.
— Раз в году и от двухвостых бывает выгода, — усмехнулся Ярема. - Куда направляемся?
- Вниз, к Контрактовой.
Горожане упорно праздновали избрание нового гетмана: выпивали, пели, танцевали, качали пустые бочонки — никто не обратил внимания на двух всадников, прогремевших спуском вниз.
