Ну и нечего бухтеть. Виски им. Чай, сахар есть, и хватит. В такой стране живем.
Хотя как сказать, в стране. Нет уже никакой страны, по крайней мере на этой территории. Потому что порядка нет. А что там, за границей шторма, мы не знаем. И никогда не выясним, не получится.
До лагеря дошли быстро. Не всем повезло в этом плане, не все будут праздновать, хотя мы честно жребий кидали, тянули палочки. Если бы мне короткая выпала бы, то я тоже отправился бы охранять периметр. Но большая часть все равно отправилась пить и отдыхать.
Отец добрался до места первым, потянул на себя дверь и вошел в столовую. Стол действительно оказался уже накрытым – пока кто‑то копал могилы, другие занимались вот этим вот. Стояли бутылки – водка, коньяк, виски, вино – все по вкусу каждому. Только пива вот не имелось, но так им никто не поминает.
Закуски тоже. Нарезки всякие в вакууме, из тех, что долго хранятся, свежие лимоны и апельсины, что в садах набрать успели. Консервация опять‑таки всякая – огурчики, помидорчики, грибы. Выглядело это достаточно аппетитно, но у меня в горле ком встал.
Ладно. Надо выпить, и легче будет. Только ведь говорить заставят. Причем, подозреваю, что первого, как командира. Ну а что поделать, такова уж моя доля. Если в бой, то первым, если речь толкать на поминках, то тоже.
А ведь я никогда в командиры не рвался, это тоже отчетливо помнится. Всегда работал в поле.
Все стояли, стулья аккуратно сложили друг на друга в углу помещения, около окна. Похоже, что у нас что‑то вроде поминального фуршета получается. Ну, неплохо, совсем даже неплохо.
– Ну давай, командир, говори, – сказал тот самый из мужиков, который вроде как в командиры остального отряда деревенских выбился. Обратился он ко мне, это очевидно.
Все уставились на меня. Все молчали, ожидая, что я скажу. Даже ЧВКшники, хотя было понятно, что речь толкать я буду на русском, так что они все равно ничего не поймут. Ну разве что Ян, да и то через два слова на третье. У них ведь «пероги» – это вареники, «урода» – это красота, «склеп» – это магазин, а «овощ», а точнее «овоц» – совсем наоборот, фрукт. Их язык я немного знал.
– Да что тут скажешь, – выдохнул я. – Пацаны легли. Царствие им небесное, ну или рая с гуриями, я не знаю, что еще сказать. Мы на войне, народ. Так уж получается, что иногда приходится хоронить своих. Вот и сейчас так получилось. И сегодня мы, как никак, победили. Было тяжело, но за пятерых наших мы взяли с них почти больше сотню народа. Так что еще несколько раз вот так вот, и мы эту дрянь под коврик загоним. И помяните мое слово, так оно и будет.
У всех рожи скорбные, так что надо воодушевить их немного. Иначе будут с кислыми минами стоять, молчать. А боец должен в бой идти легко и с песней.
– А вообще, пацаны, мы битву выиграли, но не войну. Давайте и об этом помнить. Дальше будет тяжело. Но справимся. Не можем не справиться, потому что мы – за справедливость и свободу для всех. А они – просто бандиты. Вот и все. А сейчас, давайте за пацанов.
Я поднял чашку, в которую до этого налил виски и опрокинул ее в себя. Спирт обжег глотку, провалился в желудок, в котором мгновенно словно взорвалась бомба. Я выдохнул, взял кусочек лимона и сунул себе в рот вместе с кожурой. Зажевал вроде как.
Разливали не по рюмкам, а по обычным чашкам. В таких, наверное, детям подавали очень сильно разбавленный кофе, «русиано». Или, может быть, вообще цикорий, потому что кофеин на самом деле вреден для молодых организмов.
Кто же мог подумать, что в детском лагере внезапно окажутся рюмки, бокалы олд фэшн или коньячные такие, пузатые, с тонкими стенками, чтобы напиток грелся от ладоней? Кому они тут нужны могли быть?
Бренна взяла чашку, принюхалась, а потом сделала глоток. И тут же ее лицо исказилось.
– Это не виски, это дрянь какая‑то, – проговорила она. – Тому, кто это сделал, нужно локти по руки отрубить.
На несколько секунд наступило молчание, все посмотрели на нее. Ну, в общем‑то я не ожидал, что гордой девушке с туманных островов понравится русский виски. Но такой реакции, пожалуй, не ожидал.
– Скажи спасибо, что ты не в Грузии, – сказал я.
– Причем тут Джорджиа? – не поняла она.
А, она даже не про страну подумала, а про штат американский, одноименный. Ну да, в остальном мире вообще мало кто знает о такой маленькой гордой закавказской стране.
– Да потому что есть такое грузинское блюдо. «Жричодали».
Кто‑то хмыкнул, но смеха не вышло. Не все поняли. Американцы точно нет.
– Чего? – спросила Бренна.
– Ты не поймешь все равно, – махнул я рукой.
– This means «Eatwhatgiven», – зачем‑то перевел Гром. Все равно ведь смысл шутки теряется. Да уж, анекдотов русских импортные не понимают вообще.
– Ну и зачем такие шутки шутить? – Бренна уперла руки в бока. – Если я все равно не пойму.
– Хватит, – вдруг проговорил Отец на английском. – У нас поминки, а вы тут устроили. Давайте лучше выпьем еще тогда уж.
Я налил себе еще немного, на два пальца, дождался, пока все помолчат, потупив взгляды, сделал глоток. Не знаю. Пробовал импортные, пробовал наши, разницы никогда особо не видел. Настоянный самогон – он и есть настоянный самогон. Лучше, кстати говоря, если бы это он и был бы. Скажем, на кедровых орехах настояли бы или на копченой щепе. А так действительно, пей, что дают, и не бухти.
– А теперь я скажу, мужики, – вдруг вперед вышел Гром. Ну он тоже был оратор хоть куда, к тому же, если судить по воинским званиям, то второй после меня, пусть и в другом ведомстве. Не военный, а то ли полиция, то ли еще что‑то. Странная штука, короче.
Те же импортные этого не понимали, например. Потому что у них национальная гвардия – это просто ополчение из резервистов.
– Парни, это было сложно, – сказал он. – На самом деле нам очень сильно повезло, что удалось победить. И дальше легче не будет, можете мне поверить. Но в конечном итоге… Очень сильно зависит от того, встанут на нашу сторону люди или нет. «Воронов» ненавидят все, еще больше, чем оккупантов, мы видели это в деревнях, которые освободили. Так что, я уверен, все будет хорошо…
Он переглотнул и продолжил:
– В конечном итоге мы вытянем это все. Но пацаны сегодня в большинстве своем погибли из‑за случайности. Так что… Береженого Бог бережет. Думайте о том, чтобы не только врага положить, ну и чтобы самим головы сберечь. И слушайте Края. Он действительно хороший командир. А теперь за победу, парни.
Мы выпили еще раз, а потом пошел разговор. Народ, естественно, разделился на кучки, все пили периодически. Торжественная часть типа закончилась.
В принципе я мог подойти к любой из этих кучек и поддержать разговор – хоть к «росгвардейцам», хоть к ЧВКшникам, хоть к деревенским мужикам, вместе с которыми, кстати говоря, встали и охотники из Краснокаменки. Но мне почему‑то не хотелось, так что я так и остался стоять один.
Почувствовав на себе взгляд, повернул голову и увидел Сашу, которая стояла чуть в стороне с бутылкой вина. Я видел, что до этого она пила водку, но сейчас, похоже, решила перейти на напиток полегче.
– Откроешь? – спросила она у меня, показав бутылку.
– Да, без проблем, – кивнул я, оглядевшись по сторонам в поисках штопора. Не нашел. Вот ведь люди – вино выставили, а штопора ни одного не поставили.
– Вот, держи, – она протянула мне мультитул.
– Спасибо, – я улыбнулся, взял, выщелкнул штопор и принялся вворачивать его в пробку бутылки.
Саша несколько секунд помолчала, после чего спросила:
– Сложно было там?
– Да, – кивнул я. Врать не стал. Какой‑нибудь романтический книжный герой сейчас наверняка сказал бы, что ерунда, и что ему море по колено, но увы.
– Ребят жалко, Ильяса. Он добрый был. И у него семья осталась.
– О семье позаботятся, – ответил я, подцепил край бутылки и толкнул мультитул вверх. Пробка выскочила, а Саша тут же подставила чашку, которую я наполнил вином до краев.
– Да куда столько? – возмутилась она.
