Это я суперменом себя вообразил. Да еще и труп зачем‑то потащил хрен знает куда. Идиот, ничего не скажешь.
Хотя шансов выбраться нет. Ладно, моя смерть все равно остальным уроком станет. Впрочем, у них никуда лезть мозгов хватить было должно.
– Букет я на могилу собирал, если что, – наконец‑то нашелся я, что ответить. – Потому что уебки эти в Дачном Лику убили. А их убил уже я. В одиночку. Остальные уехали, так что нет никакой базы. Они воевать не хотят, двинули куда‑то на запад, куда ваши еще не дотянулись. А я вас, падл, рвать буду до последнего, даже если одному придется это делать.
– Ну да, нашелся, блядь, рвун, – он хмыкнул, а потом зарядил мне еще одну пощечину.
Я подвигал руками. Нет, онемели, стяжки плотно впиваются. Не разорвать. Иначе я сейчас этому уебку глаза бы вырвал. Потому, что реально распалился.
– То есть, ты хочешь сказать, что конвой – это не твои дела? И в деревнях наших не вы мочите? Может быть и на военку не вы напали два дня назад?
– Я, блядь, понятия не имею о чем вы, – я пожал плечами. – Вы ж импортных искали каких‑то. Вот и ищите. В Дачном, да, я сработал, но тут уж, извините, кровь за кровь. А в остальных местах – не моя работа. Рад был бы, но…
Он снова ударил меня по лицу.
– Шульц, давай я ему отрежу что‑нибудь? – спросил гнусавый. – Он заебал уже.
– Нет, – ответил командир. – Давайте, поднимайте его, и до машин. На базу отвезем, там уже его разговорят.
Я выдохнул. Как говорится, если тебя собираются публично казнить и спрашивают твое последнее желание, то проси стакан воды. А то мало ли что случиться может, пока его принесут.
Вот и сейчас смерть, вроде как, откладывается. А там можно будет и что‑то придумать.
Гнусавый шагнул ко мне, и тут я услышал откуда‑то издалека хлопок, а потом негромкий щелчок. Как будто пуля отрикошетила от чего‑то. Шульца чуть‑чуть толкнуло вперед, он резко развернулся.
И тут до меня дошло, что именно случилось. Кто мог стрелять. И что дальше будет, я тоже понял.
Резко оттолкнувшись от земли, я ударил плечом гнусавого, отталкивая его в сторону. А потом махнул левой ногой. Казалось, даже услышал свист, с которым она рассекла воздух и шлепок, с которым крепкий военный ботинок врезался в голову второго бойца, того самого, что меня вырубил.
Он отлетел в сторону и упал точно в яму, в которую я до этого сбросил упокоенного зомби.
Я оказался на ногах, спереди спиной ко мне стоял Шульц. Слева – боец, которого я оттолкнул, чуть дальше и правее – тот, что с коленом прорубленным.
И мне не пришло в голову ничего лучше, чем долбануть Шульца правой ногой в поясницу. Изо всех сил, вложив в удар весь вес. Тот невольно сделал шаг назад, споткнулся и упал на живот. Сам я едва удержался на ногах – все‑таки руки связаны, чуть не рухнул прямо на него.
Повернулся, увидел, как парень с прорубленным коленом, уже вытаскивает из кобуры пистолет, но в этот момент спереди опять послышались выстрелы. На этот раз длинная паническая очередь.
Большая часть пуль просвистела мимо, прямо у него над головой, но она угодила туда, куда нужно – прямо в висок. Парень опрокинулся набок, да так и остался лежать.
Я развернулся, увидел последнего, со сломанным носом, который уже успел восстановить равновесие. Только вот этот придурок автомат держал за спиной, по‑видимому, потому что так удобнее было. И вместо того, чтобы как его более прошаренный товарищ, выхватить пистолет, он попытался перехватить основное оружие.
Я оттолкнулся от земли, рванулся к нему, и врезал носком ботинка в пах. Удар прямо по яйцам заставил его согнуться, я опять едва удержался, но ногах, но каким‑то чудом умудрился сохранить равновесие, и добавил ему еще раз – на этот раз коленом в лицо.
Снова хрустнуло, и он опрокинулся на спину, да так и остался лежать.
А Шульц уже пытался подняться. Я рванулся к нему и врезал подошвой ботинка прямо в затылок. А потом еще раз. Еще и еще, вбивая его прямо в землю.
И тут меня прорвало. Я бил его раз за разом, пытаясь втоптать в землю, орал что‑то невразумительное, и остановился только когда задняя часть черепа этого уебка превратилась в кашу, из которой было видно мозги. Прям натурально – такую хуйню серо‑розовую, которая была похожа на грецкий орех. Да еще и парила немного.
Поднял голову, и увидел Наташу, которая стояла в полусотне метров. Она по‑прежнему держала свой пистолет‑пулемет наизготовку, но на этот раз будто целилась в меня. А у меня словно батарейку выключили. Я, сам не понимая почему, рухнул на колени.
Так. Держаться, майор Краев. Держаться, блядь. Двое из них еще живы, хоть и, очевидно, в отключке, иначе я уже мертв был бы. Так что сперва нужно освободиться.
Я увидел, что чуть в стороне валяется мой топор. Подполз к нему, развернулся спиной, нащупал руками лезвие и несколькими движениями перетер об него стяжку. Повернулся и махнул Наташе рукой, мол, подходи.
Сперва потер запястья, на которых оставались отчетливые кровавые следы. Потом прикоснулся к лицу – скула сбита, на подбородке тоже ссадина. Мордовали меня всерьез, как ни крути.
Руки, блядь, как будто не свои, вообще ничего не чувствую. Но я увидел в траве и свой пистолет, подобрал его. Подошел к яме, и увидел, что боец внизу уже шевелится. Пришел в себя, но не до конца – взгляд расфокусированный, толком ничего еще не видит.Нет, меня с пистолетом в руке заметил. Поднял руку, видимо, просит, чтобы я не стрелял. Только вот пошел он на хуй, зачем мне двое пленных? Одного будет вполне достаточно, чтобы узнать то, что я хочу.
Я выстрелил ему в голову. В середине лба появилось аккуратно отверстие, и он затих. Сам же я подошел ко второму, покопался у него в карманах и вытащил из одного из них целую пачку кабельных стяжек. Которыми зафиксировал ему руки. Потом расстегнул ремень его брюк, и им связал ноги.
Повернулся, и увидел Наташу, которая смотрела на меня очень широкими глазами. И я заметил, что руки у нее ходят ходуном, а палец по‑прежнему лежит на спусковом крючке.
Глава 14
– Я… – проговорила она. – Я его убила, да?
Она даже не указала на того из бандитов, что умер от ее пули, но было и так все понятно. Оружие смотрело в сторону, но то, что палец до сих пор на спуске, мне не нравилось. Я ведь учил ее тому, что палец на спуск кладется только когда ты целишься в кого‑то. А сейчас в этом нет необходимости.
Я поднялся, сделал несколько шагов к ней и мягко положил руки на ее ладонь, которую снял с рукоятки «Витязя». А потом взялся за ремень, стащил его с шеи, и повесил пистолет‑пулемет себе за спину.
– Я убила, да? – повторила она.
Глаза у нее были широкие от шока. Да, я не ожидал от нее такой реакции. Все‑таки девчонка успела насмотреться на многое, а тут вот такое. Пришлось самой человека убить.
– Ты мне жизнь спасла, Наташ, – проговорил я, показал пальцем себе на лицо. – Видишь, что они со мной сделали? Если бы не ты, они увезли бы меня к себе на базу, заставили бы рассказать все, что я знаю, а потом в лучшем случае прострелили бы башку.
С учетом их любви к повешениям, скорее случилось бы именно это. Меня аж передернуло, когда я представил себя, болтающимся в петле.
– Да, но… Я же его убила… – голос сорвался, и она тут же отвернулась, будто боялась встретиться со мной взглядом.
– Наташа, – я мягко взял ее за подбородок и повернул в свою сторону. – Это был не человек. Люди – это те, что с нами. Те, что по деревням живут. А эти – не люди. Они пришли сюда грабить и убивать, прикрываясь словами и законе.
Расчеловечивание оппонентов – первый шаг к тому, чтобы сделать солдата способным убивать. И именно к этому методу я и приступил. Сознательно.
Обычно потом происходит расчеловечивание гражданских. А в последнем, финальном этапе – расчеловечивание себя самих. Когда вы уже перестаете представлять собой людей, а делаете вид, что вы – боевые машины, цель которых – умереть и унести с собой в могилу как можно больше врагов.
