КОМ 7 (СИ) - Войлошникова Ольга

— Пока с «Локустами». Предложение ушло. И даже намёк на возможность торга с тобой. — Хитро посмотрел на меня Иван.

— Куда там торговаться-то?

— Да есть куда. Я ж запросил полсотни.

Я воззрился на Сокола:

— И этот человек упрекал меня в скаредности!

— Должность начальника училища портит характер, — покаялся он, — и развивает этот… как?

— Куркулизм! — припечатал я. — Куркуль ты, ядрёна колупайка!

— Для вас же стараюсь! — проворчал Иван, и тут нас позвали чай пить. Ну, в матушкином понимании «чай» — это когда стол от еды ломится. Ну и чай прилагается, конечно, тож. А вот после сытных чаёв Сокола растащило на философию. И ещё, я подозреваю, он не оставлял надежды сподвигнуть меня на новые подвиги в плане погрызть гранит науки…

ПРО ФИЛОСОФИЮ

— Вот ты, Илья, говоришь «Ваня из деревни», — начал он.

— И ничего я не говорю, — лениво ответил я. — Я вовсе даже молчу. Сижу, прикидываясь мебелью и даже дышу в половину, лишь бы на ваш, Иван Кириллович начальственный энтузиазм не нарваться.

— Да нет уж, Илья Алексеевич, позвольте! — не отступился от своих намерений Сокол. — Вы вот давеча намекнули на некоторую посконность деревенского населения. Полагаю, в глубине души вы распространяли эту особенность и на городское простонародье тоже?..

— Так! — я окончательно закрыл глаза и уронил голову на подголовник кресла. — Ежли вы, Иван Кириллович, сейчас не переключитесь на нормальный тон, то будете разговаривать с моим спящим туловищем.

— Ладно! — неожиданно бодро воскликнул Сокол и подскочил. — Но уж и ты, мил друг, изволь меня слушать!

Я вынырнул из сытой дремоты и сел прямее.

— А то пойдём лучше пройдёмся? — предложил он. — А то впрямь при такой кормёжке скоро будем напоминать твоих лис после сладостей!

— Да не охота грязь со снегом месить. Забыл, что ли, какая сегодня погода?

— Ну пошли хоть на двор! Походим по свежему воздуху.

Это можно. Дворы-то у нас по сибирской манере досками крытые, чистые.

— Изволь, выйдем.

Сокол резво защёлкал пальцами, образуя вокруг подошв сапог слегка поблёскивающую защиту — навроде прозрачных галош получалось, чтобы сырость потом в дом не волочь — и устремился на выход.

— Так вот! — начал он, деловито воздевая палец к небу. — Главная ошибка нашего Российского жителя — и не только деревенского, а вообще — знаешь в чём?

Я помотал головой. Типа — нет, не знаю.

— В том, — продолжил Великий князь, а сейчас это был именно Великий князь (я уже научился, искренне надеюсь, различать маски, которые надевал Сокол), — в том, что он с великим скепсисом относится к себе. Ты понимаешь? Глобальное пренебрежение к себе как к народу присутствует!

— Ну почему-у-у… — не согласился я.

— Да потому! — вошёл в раж Иван Кириллыч. — Знаешь, кто самый главный, самый умный, самый-самый для англов? Отвечу. Англ! Не важно, простолюдин он или лорд! Англ! И он, в их умах, в умах целой страны, довлеет над всем миром! Все другие хуже, ниже и вообще ничтожнее. Да хоть Смитов своих вспомни! Ведь узнали же они и про чин, и про титул, и всё равно запрашивали что? Помочь выяснить отношения между неким казаком Коршуновым (ты чувствуешь вот эти нотки брезгливости⁈) и славным родом Смитов!

Я хотел сказать, что тут не поспоришь, но даже слово вставить не смог! Иван чесал, как заведённый:

— А у нас? Ты в курсе что самый лучший пилот-испытатель шагоходов — лучший в мире! — вообще-то по фамилии Пугачёв⁈ Из тех самых! Пра-пра-правнук того самого Пучачёва! Простой донской казак Российской империи! «Архангелом» управляет как боженька!

Я исхитрился и втиснул в спич Ивана пару слов:

— Ну таки Пугачёв не самый обычный человек! Его предок — маг каких поискать! Хрен бы он…

— Я тебя сейчас до невозможности удивлю Илья, — тон Ивана резко стал совсем серьёзным. Вот прям до предела великокняжеским!

— Емельян Пугачёв не был магом! Вообще! Исключительно природный дар интуитивного управления имеющимися войсками… Это как… Слушай! — Он возбуждённо повернулся ко мне: — Это ж как у твоей крестницы!

— Крестницы? — не понял я.

— Ну голландки! Этой, как её?..

— Эмме?

— Во-во, Эмме! Она попадает из всего во всё! Вообще! Я тут почитал докладные записки. Там вся Военная Академия буквально в экстазе бьётся над таким феноменом. Изучают возможности скопировать хотя бы часть свойств и даже чего-то там уже продвинулись… Ты в курсе, что тебя просто за находку этой девушки и склонение её к службе Российской империи на следующую ступеньку подвинут?

— В смысле — на ступеньку? Ты уж, князюшка, ври, да не завирайся!

— А что? Был — казачий войсковой старшина, будешь — казачий полковник, чем плохо?

— А тем, что полковник людьми командовать должон уметь! — из меня от волнения аж просторечия полезли. — В тактике со стратегией соображать! И всякие армейские карты с продвижением вверенных войск, и прочее уметь читать выучен! Иначе я буду как та обезьянка для фотографий, вроде человечек маленький, а на самом деле животина из Африки на потеху завезённая!

— Так тебе же давали возможность в вышке армейской поучиться? — Иван, по-моему, был искренне удивлён. — Что не так-то? Да и сейчас можно, заочно. Учебники возьмёшь, консультации организуем…

— Опять двадцать пять! Так я и знал! Вот чуял афедроном, что всё к тому идёт!

— Да чего ты орёшь-то, как блаженный? Я, что ль, не учился? Пять лет как с куста!

— Сокол, ну ты ж Великий князь! — я в отчаянии чуть чуб себе не выдернул. — Ну сам посуди, какой из меня полковник? Еле-еле на хорунжего тяну. Это если по чесноку!

— По чему? — наклонился ко мне Иван.

— По-честному! По чесноку! Не тупи, пень горелый!

— Послушай, мил друг, Петя Витгеншетейн уже жаловался мне, что половина его подчинённых, наслушавшись своего князя, щеголяют казацкими присказками, типа «ядрёна колупайка», что это вообще, кстати? Я всё хотел спросить… И прочими производимыми тобой звуками…

— Спасибоньки, дорогой Великий княже! — я поклонился Соколу в пояс, чем, похоже, вызвал непомерное, судя по вытаращенным глазами, удивление. — «Производимыми мною звуками!» Это ж надо так мою речь описать! Вот мы и дошли до той обезьянки. Задорно прыгает, пищит, рычит и производит иные звуки разными частями своего организма! Вот он я — герцог Топплерский, собственной персоной!

— Ты прекрати вообще! — взбеленился Сокол. — Всю эту ересь, тебя принижающую, прекрати вот прямо сейчас! Пока я не оторвал штакетину и по хребтине тебя не настучал! Ты — мой друг! И этим всё сказано! И для меня, и для всех остальных прочих! Понял?

— И не надо так орать! — попытался остановить я, вошедшего в раж великого князя.

— Чего? Это мне не орать⁈ Или тебе⁈

Вот же труба иерихонская! Привлечённые рёвом великокняжеским на крыльцо высыпали наши дамочки, а Иван вовсю разорялся:

— Я тут у него живу! В деревне! С женой, бывшей княжной Гуриели, между прочим! Нам всё!.. Ты понял?.. ВСЁ нравится! И то, как живём, и у кого живём! Ты в курсе, медведь, мать твою, белый, что Маша теперь хочет себе — вернее, нам — дом в Карлуке? Такой деревянный, — пискляво изобразил супругу Сокол, от чего Маша тут же сердито сложила руки на груди, — из брёвен в два охвата, чтоб «лучше дышалось»! Княжна Гуриели, жена Великого князя — дом в деревне Карлук? А ты знаешь, что мне периодически приходят докладные от начальника охраны Марии? На тему, что «граждански-сознательное» общество в Карлуке непринуждённо и — внимание! — «настойчиво безвозмездно» выявило уже три попытки покушения на мою жену? Просто «потому как обчество не поймёт, ежели тут у нас…» Они всей деревней присматривают! Ты представляешь? Всей деревней присматривают за твоей безопасностью! Ну и твоих гостей заодно? Это, брат, такая охрана, никакой специальной службе не снилась!

— Ладно, что разволновался-то? — Успокаиваться надо, пока при этакой обчественной сознательности толпа у ворот не собралась. — Чего орать-то? Хочет дом, так построй! Можно подумать, у тебя на это капиталов не хватает?