Я терпеливо всё сносила. С надеждой на завтрак.
Проследив за указательным перстом вредоносного дознавателя остановила взгляд на подносе, стоящем на соседнем столике, крытым кружевной салфеткой. Под салфеткой оказалось нечто странное, но распространяющее вполне съедобный запах.
– Что это? – подозрительно повела я носом.
– Кройули.
Судя по консистенции и запаху, кройули при жизни было скорее мясом, чем растением.
– Попробуй, – посоветовал Тэи, заметив мою нерешительность. – Тебе должно понравиться. Жаль только, что Сантрэн готовит исключительно при помощи магии. Магия делает пищу ненатуральной, но есть можно.
Кройули в самом деле оказался мясом. Странным, не жареным, не вареным, словом, весьма специфичным.
– Кто такой Миарон? – неожиданно поинтересовалась Сантрэн. – Это имя постоянно мелькает в твоем разуме.
Я вздохнула. Врать не только не имело смысла, но было опасно в моём положении.
– Хозяин Дома Летящих Теней. Оборотень. До недавнего времени он был моим наставником, хозяином и учителем.
– Ты любила его?
Сантрэн терпеливо ждала, пока я раздумывала над ответом.
– Я была вынуждена считаться с ним, – решив, что честность в данном случае лучшая политика, призналась я. – Он был сильнее.
– Но ты его не любила?
– Как это: любить? Что за смысл вы вкладываете в это понятие?
Чеаррэ переглянулись между собой, словно (а может быть и на самом деле) обмениваясь мыслями.
– Что-то не так? – встревожилась я, заметив облако недовольство, скользнувшее по лицу Теи.
– Ты бы продолжала убивать дальше, если бы оставалась со своим учителем? – ответила Сантрэн вопросом на вопрос.
– Да, – не колеблясь ответила я.
– Почему?
– В этом мире, если не убиваешь ты, значит, убивают тебя.
Брови её изумленно приподнялись, как крылья у бабочки.
– Кем была твоя мать? – прозвучал очередной вопрос.
Слабо шелестел огонь в камине, неторопливо облизывая сухие поленья, перед тем как с тихим хрустом переломить их огненными клыками.
– Никем.
– Так не бывает? – заметил Теи.
– Если ты не оставляешь в жизни следов ты никто. Моя мать была никем.
– А твой отец?
Теи пытался мягкостью тона смягчить бестактность допроса.
– У меня никогда не была отца.
– Ты его ненавидишь? – снова вклинилась в разговор Сантрэн.
– Нельзя ненавидеть того, кого нет. Не утруждайтесь попытками залезть ко мне в душу.
– Почему?
– Потому что там тоже ничего нет. Я мало что помню, знаю немного, а понимаю и того меньше. Лучше скажите, вы намерены сдать меня властям?
Чеаррэ снова переглянулись. На сей раз в их взглядах сквозила снисходительная насмешливость.
– Мы и есть власть, – напомнил Теи.
– Вы отдадите меня в Департамент?
Сантрэн вздохнула:
– У нас нет другого выхода. И тебе нечего бояться.
– Конечно! Чего бояться?! – взорвалась я. – Всего-то засунут в какую-нибудь катакомбу где станут изучать, словно зверюшку! Это же почти не больно, не так ли? Думать не смейте, будто я покорно начну прыгать для вас с тумбы на тумбу. И сотрудничать с магами Департамента в качестве подопытной курицы тоже ни за что не стану!
– Ладно, – Тэи не смог полностью изгнать тень раздражения из голоса, – ты не желаешь сотрудничать с органами опеки Департамента. Не желаешь подчиниться писанным для всех законам. Не желаешь становиться подопытным кроликом. Так чего же ты, в таком случае, желаешь?
– Остаться с вами.
– Девочка скромна в желаниях, – саркастическим прокомментировала ситуацию ситуацию. – А если мы тебя сейчас просто прихлопнем по-тихому? Во избежание неприятностей? Что тогда?
– Смерти я не боюсь. Жизнь пугает меня гораздо сильнее, особенно если это жизнь в Департаменте.
Чеаррэ хранили молчание.
– Скажите, вы когда-нибудь просыпались, не помня своего имени?
– Случалось, – рассмеялся Теи. – Среди Чеаррэ подобное, увы, к стыду, к нашему, не редкость.
– Без памяти? – настаивала я на изложении собственного варианта истории. – Наделенные нечеловеческой силой в сочетании с мощным инстинктом выживания? Скажите, кто из вас знает, что такое мрак? Без проблеска надежды и искорки любви? Мрак, в котором некуда идти, не к чему стремиться и в котором так легко потеряться? Зная, что всем, в принципе, безразлично, жив ты или умер; злой ты или добрый? Я та, кем меня сотворила не судьба, не боги, а люди.
За окном по-прежнему мелькали снежинки. Бросив взгляд в окно, я подумала о том, что теперь всегда буду любить зиму. Всегда! Даже когда в этом мире меня больше не будет я стану любить зиму в других мирах.
Впрочем, мечтать некогда. Нужно действовать.
И быстро, если на самом деле не хочу, чтобы меня препарировали, точно розовую мышь.
Во второй половине дня крупные хлопья снега превратились в острые колючие иголки. Снег залипал и без того небольшие окошки так, что разглядеть за ними что-либо становилось совершенно невозможно – сплошные хвосты белой вьюги.
Я так усиленно делала вид, что интересуюсь библиотекой, что мне поверили.
Книжная коллекция в холостяцкой берлоге Теи была мрачновата. Гравюры в огромных фолиантах все сплошь чёрно-белыми, изображающие чудовищ из Тёмного Мира: огромные пауки-ткачи, оборотни в стадии половинчатой трансформации, кони с клыками, птицы с человеческими глазами, замки на фоне грозового неба и лабиринты, где люди метались с перекошенными от ужаса лицами.
Специфично.
Отбросив книги, я поспешила выбраться из дома. Ноги резво несли вперед. Ветки над головой потрескивали, снег под ногами похрустывал. От резкого запаха смолы кружилась голова.
Для меня хвоей пахла свобода. Неприятно пахла. Мне не нравилось.
На западе с севера наплывала лиловая туча. Ветер по верхушкам деревьев бил тяжелой плетью. Тропинка, по которой мгновение назад ещё вились червячки поземки, пропала. Напрочь. Словно никогда не петляла между деревьями.
Поначалу я не только не испугалась, но даже не насторожилась. Ну, подумаешь, сбилась с дороги? Лес-то на то и лес, чтобы время от времени в нём немного заблудиться.
Но вскоре я стала замечать: что-то не так. В зловещем свисте ветра, бьющегося среди деревьев, то ли впрямь слышалось, то ли только мерещилось злобное рычание. Ряды деревьев походили на неприветливых тюремщиков. В равномерном их покачивании чудилось нечто зловещее, колдовское.
«Спать, спать, спать», – завывал ветер.
«Спать, спать, спать», – соглашались деревья.
Я непуглива. Но странный липкий страх подползал, словно хищник, разъяренно нахлестывая себя по бокам. Все труднее становилось справляться с малообъяснимым мороком.
Не помню, в какой именно момент я пришла к выводу, что морок – это не морок? Он обрастал плотью, воплощался, перетекая их бесплотного кошмара в явственную реальность.
Снег пошёл волнами. Сугробы текли, обретая очертания зверей. Огромные, чуть ли не с теленка, белоснежные волки, пригибаясь, выползали с утробным рычанием из сгущающихся теней. Я бросилась к дереву, со страху напрочь позабыв о том, что в моём боевом арсенале есть кое-что, что прекрасно плавит не только снег.
Спустя четверть часа огромная волчья стая рыла снег, скребла лапами дерево, на вершине которого я в отчаянии болталась.
«Спать, спать, спать», – продолжал уговаривать жестокий лес.
Из дрёмы вырвал лошадиный храп и женский возглас. Волки рыча припали к земле и бросились в сторону новой, видимо, показавшейся более доступной, добыче.
Снег встретил Сантрэн роем искр, из которых пытались выплыть, воплощаясь, новые снежные фигуры.
В ответ сферическими кругами рванулся изумрудный огонь. В нем звери задергались, пойманные в ловушку, искажающей их силуэт, растягивающей их во все стороны, развоплощающей до тех пор, пока чудовища не распадались на части, снова обращаясь в неподвижные сугробы.
– Одиффэ? – позвала Сантрэн, подхватывая юбки и безошибочно направляясь к дереву, на ветке которого я свила своё гнездо. – Ты цела? Хвала Двуликим! Спускайся! Да побыстрее, сделай одолжение.
