Нас интересовали продовольственные точки, но те, что нам попадались и о которых мы знали, не работали. Да и вообще, почти все магазины оказались закрыты самым волшебным образом. Если на дверях не висел огромный амбарный замок с табличкой «Закрыто», то они были заперты изнутри на засов. В этом случае имелись различные вариации: с табличкой или без неё, со ставнями или без, с людьми внутри или без. В общем, плохо дело, и чем ближе к центру, тем оказывалось хуже.
Добираться до родственников Петра пешком оказалось очень долго, и всё благодаря вездесущим баррикадам, которые соорудили почти на каждой крупной улице, и заняли на них оборону. В одном месте даже шёл бой, я хотел было подойти поближе, но Пётр молча схватил меня за рукав и потащил в противоположную сторону.
— Тебе жить надоело? Ты думай о Женевьеве, ты ей нужен не мёртвый, а живой, да и не только о ней стоит думать. А если полезешь на баррикаду, то тут всё, ничего тебе не поможет, ни дар, ни револьвер твой. Ты же видел, там винтовки торчат, да и пулемёт наверняка есть или что-нибудь подобное, не говоря уже о гранатах. Таким людям всё равно в кого стрелять, лишь бы стрелять.
— Ну, я подумал и…
— Петя, хватит думать, мы идём к моей сестре, идти далеко, зря я тебя позвал, надо было самому идти или вовсе оставаться на месте.
— Не зря, один бы ты не дошёл, а вдвоём обязательно дойдём, да и продуктов купить нужно, твоя сестра живёт дальше от центра, чем мы, и у них, скорее всего, спокойнее, чем у нас окажется.
— Да понял я, понял. Идём.
Мы вышли из академии, как я уже упоминал, около двух часов дня, а дошли до дома сестры Петра почти в пять вечера. Сестра вместе с мужем и двумя детьми оказалась дома и изрядно обрадовалась нашему приходу.
— Марта, как вы с Альбертом, как дети? — с порога начал спрашивать Пётр.
— Ох, Петер, мы все дома, Альберт пришёл сам не свой, на улицах ужас что творится, дети дома, мы дрожим от страха.
— Марта, перестань, не нагнетай. Я не боюсь, и у меня есть револьвер, — перебил её муж Альберт.
Мы с Петром не сомневались в этом, хотя невольно и взглянули на оружие, что достал из огромного комода Альберт. Им оказался Смит — и — Вессон последней модели и внушительных размеров. Альберт и раньше не создавал впечатление слабака или труса, а с револьвером в руках и вовсе смахивал на матёрого убийцу, вкупе с короткими, воинственно закрученными вверх усами.
— Да, но у нас малолетние дети, ты о них подумал? А если тебя убьют?
— Подожди, Марта, ты только что сказала, что мы дрожим от страха, но это не так. Я готов с оружием в руках защищать мою семью, но ты тут же заявляешь мне, своему младшему брату, и его другу о том, что это опасно?
— Да, и вообще, я всегда права!
— Конечно, это опасно, но ведь, стоя на коленях, ещё никто не вымолил у революционеров пощады. Ты читала историю Парижской коммуны?
— Читала.
— И что ты полезного для себя оттуда взяла?
— Альберт, перестань. Ты храбрый, за что я тебя и люблю, но и безрассудный, что меня пугает, поэтому я всегда считаю своим долгом предупредить тебя об осторожности.
Альберт только хмыкнул на эти слова, затем пожал плечами и, аккуратно разрядив револьвер, положил его обратно в коробку, которую убрал в средний ящик комода, закрыв его на внутренний замок.
— Я рад, Марта, что у вас всё хорошо, а вот на нашу академию напали, — сообщил Пётр, когда перепалка между его сестрой и её мужем оказалась исчерпана. Воспользовавшись их вниманием, он стал в подробностях обо всём рассказывать.
— Мы вообще хотели прийти к вам и принести продуктов, но все продуктовые магазины оказались закрыты.
— Да⁈ Слава Богу! У нас есть запас, и Альберт смог ещё купить сегодня днём, его отпустили с работы, да и всех отпустили. А вы же голодные, мальчики! — вдруг спохватилась Марта, — я-то и не думаю об этом, а вы продуктов даже не купили! — и, шикнув на любопытных сыновей, что, открыв рты и уши, с жадностью прислушивались к разговорам старших, она пошла на кухню.
Вскоре мы уже ели вкусный гороховый суп с копчёными свиными рёбрышками. С нами вместе сели ужинать и Альберт с женой, а по окончании ужина он стал с нами обсуждать дальнейшие планы.
— Я покажу вам рядом продуктовую лавку, её хозяин мой хороший друг, тоже тевтонец, он откроет, и вы купите всё, что вам нужно, но скоро стемнеет, и я не советовал бы вам идти в ночь обратно. Это слишком опасно.
— Нет-нет, Петер, я никуда не отпущу, ни тебя, ни твоего друга. Будете ночевать с нами. И нам спокойнее, ведь дома станут находиться целых трое мужчин, и все с револьверами, и вы сможете спокойно отдохнуть. Семей у вас нет, девицы ваши вам ещё не принадлежат, да и вы не знаете, где их искать, и вообще, сейчас это бесполезно.
Пётр скорчил недовольную гримасу, я же невольно опять вспомнил Елизавету. Интересно, как она переживает сегодняшние события, и как там её отец, старый скряга, и мать-крохоборщица. Хотя Елизавета очень даже девица привлекательная получилась у них: и по характеру не в родителей, и фигурой гораздо лучше матери, и вообще, наверное, хороший вариант, скорее, запасной, но это лучше, чем никакого.
Тут я прислушался к себе: а люблю ли я вообще Лизу или нет. Нет, все-таки слово люблю к ней не относится. Нравится ли она мне? Наверное, да. Интересная девушка, особенно если… тут моя фантазия стала показывать Лизу в разных ракурсах и без одежды. Устыдившись собственных мыслей, я стал прислушиваться к разговору четы тевтонцев, стараясь отвлечься от значимой для меня темы.
Разговор шёл о нынешних событиях, пока Альберт не собрался и не повёл нас к знакомому лавочнику, у которого мы и купили все необходимое, заодно и помогли донести продукты Марте. Ночевать остались у них. Уже начало смеркаться, когда от центра города вдруг послышалась канонада, звуки которой стали нарастать, с каждой минутой становясь всё ожесточённее и ожесточённее.
Сразу стало понятно, что нам не следует возвращаться в общежитие, иначе мы рискуем до него сегодня просто не добраться, и Марта в этом совершенно права. Вернувшись из продуктовой лавки, мы разместились в детской, где нам постелили прямо на полу. Мне лично это даже понравилось, у Марты нашлась тонкая перина и толстое одеяло, которые и послужили нам постелью. Положив в шкаф пистолеты и закрыв его на замок от детей, мы легли спать, чтобы утром отправиться в общежитие.
Всю ночь за окном слышалась стрелковая канонада, а один раз выстрелили из пушки, как нам показалось, с Невы, отчего стёкла мелко задрожали. Испугавшись, проснулись дети, начали хныкать и плакать, но мы с Петром спали рядом и смогли быстро их успокоить. Пришлось даже рассказать сказку о храбром портняжке, переиначив её на современный манер. Больше ничего не взрывалось и гулко не стреляло, и мы постепенно забылись тревожным сном.
Утро выдалось хмурым, небо затянули свинцовые тучи, и пошёл мелкий противный дождь. Причин радоваться хорошим событиям и так не имелось, а с утра и вовсе настроение испортилось.
Я задумался о происходящих событиях. За какую свободу боролись анархисты, мне лично было неясно, свободу от чего, от власти? А что взамен, какие коврижки? Чугунные? А вот власть боролась за государство, возможно, оно и не всем нравилось, возможно, было и не свободное, но оно сформировалось за тысячу лет, эволюционировало и работало на благо людей, а не во вред им. А любой эксперимент нового государства, и это аксиома, начинается с ухудшения жизни всех, без исключения, слоёв населения, кроме тех, кто, собственно, и приходит к власти, но их немного, этих социальных паразитов.
— О чём задумался, Федя? — перебил мои мысли Пётр.
— Да так, вспомнил кое-что, Петя.
— Не Лизу, случайно?
— Да, и её тоже, надобно посетить музыкальную школу, где она учится, вдруг там что-то станет о ней известно, да и с самой школой неясно, что случилось.
— А что с ней может случиться? Занятия остановили на время беспорядков, все учащиеся по домам сидят, там же одни девчонки, кто их отправит учиться сейчас? Да и что тебе эта Лиза?
