— Не знаю, как-то всё с ней сумбурно получилось, мне кажется, что я ей нравлюсь.
— Когда кажется, креститься надо, Федя. Мало ли, что ты себе навыдумывал, девицы они сразу намёки дают, пусть и не явные, но всё же. Она тебе намёк какой-нибудь давала?
— Нет, разве что приходила ко мне в госпиталь, передавала пирожки.
— Ага, значит, хозяйкой себя показывала.
— Не знаю, что она показывала, но пирожки оказались вкусными, я их все с удовольствием съел.
— Ясно, а далеко это музыкальное училище?
— Да нам по пути.
— Тогда почему бы и нет, можем и зайти.
Я кивнул, и мы стали собираться.
Глава 17
Синегреевы
Утро хоть и ничем нас порадовать не смогло и зарядило дождичком, но всё же это было утро, а не ночь. Район, в котором жила сестра Петра, действительно оказался довольно спокойным. Здесь проживали люди обеспеченные, в основном интеллигенция и богатые мещане.
Революционные настроения здесь если и имелись, то на уровне больше потрепаться языком, чем идти на баррикады, здравый смысл у большинства здесь проживающих, всё же, присутствовал. Без труда миновав улицы этого района, нагруженные сумками с продуктами, мы повернули в сторону музыкального училища.
Редкие прохожие старались как можно быстрее преодолеть открытое пространство, женщины на улицах почти не попадались, а если и спешили по своим делам, то только в сопровождении мужчин. Девиц любого возраста и вовсе не наблюдалось, одни лишь вездесущие мальчишки самых разных возрастов шныряли по улицам, да разносчики газет, выкрикивая последние новости, бегали беспрепятственно, ничего не боясь.
В воздухе отчётливо пахло дымом и пороховой гарью, как будто мы находились не в столице нашей империи, а в зоне боевых действий. А может, так оно, в сущности, и было? И словно в подтверждение наших размышлений где-то впереди и справа началась ожесточённая перестрелка.
Захлестали частые револьверные выстрелы, затрещали сухими, гулкими раскатами трёхлинейные винтовки, им вторили винтовки с каким-то новым звуком, видимо, не нашего производства. Басовито и словно захлёбываясь собственными очередями, зататакал станковый пулемёт, ему ответили два ручных. Бухнули три взрыва гранат, и перестрелка также быстро закончилась, как и началась. Мы переглянулись и отошли к высокому двухметровому железному забору, огораживающему какое-то административное здание.
— Ну и дела, против пулемёта трудно что-то противопоставить, даже имея дар.
— Трудно, но можно, — уклонился я от спора, — если ты совсем один, либо наоборот, с тобой много других людей, что отвлекут огонь на себя, да и оружие нужно соответствующее. С одним пистолетом особо не навоюешь, здесь что-то посерьёзнее нужно.
— Согласен, а у нас и нет ничего.
Немного постояв, мы отправились дальше, и примерно через полчаса оказались перед воротами музыкальной школы. В данный момент она пустовала, как мы и предполагали, а буквально в следующем проулке от неё анархисты устроили баррикаду, больше похожую на засаду. Правда, дойти до неё мы не успели, нас перехватили гораздо раньше
— Эй, вы кто такие? — окликнули нас солдаты, что неожиданно вывернули из-за угла во главе с гвардейским поручиком.
— Мы студенты, идём к себе, а в музыкальном училище у нас подруга училась, вот решили посмотреть, здесь она или нет, а то мало ли что могло случиться.
— Давайте-ка документы ваши сначала посмотрим, а потом и поговорим, — сказал поручик.
Документы у нас при себе имелись, забрав их, поручик внимательно просмотрел и отдал обратно.
— Не ходили бы вы здесь, сидите дома.
— Нам сестру Петра нужно было проведать, вот и пошли, а сейчас всё равно в академию возвращаться. А с музыкальным училищем что?
— Не учатся там, закрыто оно, находится под охраной, так что, не лезьте, а то перепутают вас с анархистами и пулю влепят. У вас оружие есть?
— Есть, револьвер у каждого.
— Смотрите, первыми не применяйте, а то, опять же, перепутают вас, одни с анархистами, другие с полицейскими агентами или жандармами, и всё. Дойдёте до общежития и не высовывайте из него носа, а то отстрелят. Дело серьёзное пошло, много анархистов оказалось, но ничего, одолеем супостатов.
— Так мы бывалые, у меня и орден Анны четвёртой степени имеется «За храбрость».
— Ты, студент, ври, да не завирайся, иди уже, вояка.
Я хотел было вспылить, но Пётр бросил на меня столь красноречивый взгляд, что я осёкся и, кипя от гнева, взял сумку, и мы пошли прочь, провожаемые взглядами поручика и его солдат.
— Ты слышал, как они смеяться стали?
— Слышал, но они не смеялись, а просто не верят. А ты сам бы поверил на месте поручика?
— Поверил! — вспылил я, лукавя перед самим собой.
— Не поверил бы, не кипятись, твой гнев для других пригодится, нам ещё до академии добраться нужно, желательно целыми и невредимыми.
— Доберёмся, буркнул я в ответ, — и мы зашагали быстрее.
До академии оставалось совсем немного, когда по нам вдруг стали стрелять. Пули щёлкнули о мостовую, отрикошетили, а мы застыли посреди улицы, пытаясь отыскать взглядом неведомого стрелка. По всей видимости, он сидел на чердаке. Вот только где? И зачем он по нам стрелял вообще?
На этот вопрос ответов не нашлось, но вот в одном из слуховых окон мелькнула рука с револьвером. Я увидел её чуть ли не в последний момент и успел закрыться щитом. Пули защёлкали вокруг, а я, не став дожидаться результата, бросил сумку, рывком достал свой револьвер, взвёл на нём курок и открыл в свою очередь огонь по чердаку. Кажется, я попал неведомому стрелку в руку, а может, и нет, в любом случае, он прекратил стрелять, а мы, подхватив свои вещи, тут же бросились бежать прочь.
Больше по нам никто не стрелял, и мы смогли благополучно добраться до входа в академию, где нас ещё раз проверили и пропустили на территорию. Однако под защитой солдат всегда намного легче живётся, чем в одиночестве шастать по восставшей столице.
* * *
Семья Синегреевых не понимала, что происходит сейчас в столице. Вернее, понимала, но не принимала. Кто-то скажет, что не принимала близко к сердцу, но это могло оказаться неправдой, ведь трудно принимать близко к сердцу тому, кто его не имеет в фигуральном значении этого слова.
Глава семейства сердце имел, но скорее, как жизненно необходимый орган, нет, он жил, как вполне себе обычный человек, иногда жалел животных, иногда людей, но относился к ним так же, как и к животным. Он просто искал, что с них можно взять, нет шерсти (денег), значит, есть сало (знакомства), нет ни того, ни другого, тогда можно использовать как источник передвижения или временного вложения собственных денег, или просто использовать, как работника. А тут уж функции одинаковые, что у работника, что у подневольного животного, все работают только за еду.
Глава семейства искренне думал, что так честнее, поэтому и ни второго, ни третьего ребёнка заводить не стал — дорого, потому что в городе растить, да образование давать, а потом уже и поздно стало. Деньги пришли, да желание мучиться с малышами заново уже пропало. Так и жил.
Небольшое производство, что давало существенный и стабильный доход, со вчерашнего дня остановилось. Рабочие потребовали повышения зарплаты, на что он не согласился и, воспользовавшись беспорядками, они все вышли на стачку. Синегреев же, заслышав про первые столкновения с полицией и выстрелы, тут же свернул производство, закрыл лавку и, не пытаясь вернуть рабочих, решил переждать смутные времена дома.
Он и собственную дочь воспринимал как товар, который можно выгодно продать или отдать за выгодные предложения в будущем. С этой целью и образование ей дал, дочь окончила женскую гимназию и обучалась в музыкальном училище, так как грамотная, но скромная жена — это залог хорошего ведения хозяйства, а если ещё с музыкальным образованием, то это уже прекрасная жена для господ с более высокими запросами. Их, кажется, эстетами зовут. Елизавета и музицировать умеет, и готовить, и матерью станет прекрасной, и воспитана. В общем, всем угодить сможет, а на такую жену и жених непростой должен «клюнуть», на то и весь расчёт.
