— Принято, — коротко кивнул он. На самом деле, как протрезвел действительно стало видно военную выправку.
— Забери у Валеры стволы, которые он со жмуров собрал, вычисти. Спать сегодня никому уже не придется. Завтра никуда не поедем, днем отоспимся.
— Прав ты, — он почесал лицо. Похоже, борода у него быстро растет, щетина уже появилась. Я вот это ощущение ненавижу, а ему, может быть, и нравится, как она по коже скребет.
— Пошли тогда, — я похромал в сторону входа в дом.
Девчонки и Степаныч подхватили Артура и понесли внутрь. Его комната находилась на первом этаже, так что его уложили там. Яна снова стала что-то колдовать вокруг него, а я подумал, что нужно дробь вытащить. А сам я с этим вряд ли справлюсь. Тяжело будет.
— Лика, — сказал я. — Пошли со мной тоже. Ян, зайди потом к Наташе, успокой ее.
Яна согласилась, Лика только кивнула, без всяких намеков. И втроем мы двинулись в сторону лестницы.
Поднявшись наверх, я передал Степанычу все стволы, которыми не собирался пользоваться сам, и запас патронов на всякий случай. Он разберется, что и кому дать, я почему-то ему доверял. После этого старик развернулся и ушел, а Лика осталась.
— Дверь закрой, — попросил я, усевшись на кровать и отложив в сторону пистолет-пулемет. Плевать, что заляпаю, простынь всегда выбросить можно, если что. Да они и не так нужна, я на голом матрасе посплю, не обломаюсь.
— Что, опять сосать? — спросила она, выполнив требуемое. Резко повернулась ко мне.
— Смешно, но сейчас не до этого, — ответил я. — Дробь будешь выковыривать. Она под кожей, пощупаешь, там такие шарики. Я тебе нож дам, вот им и достанешь ее.
Ее лицо вдруг резко разгладилось, на нем появилось выражение испуга.
— Я не смогу, — чуть ли не заикаясь проговорила она.
— Сможешь, — ответил я. — Куда деваться? Нужно быть полезной. Не бойся, я ничего не почувствую. А ты меня еще и разговором отвлечешь.
Крякнув, я наклонился и вытащил из-под стола рюкзак и достал из него бутылку виски. Двенадцатилетняя выдержка, судя по производителю, из Ирландии. Параллельный импорт, наверное, либо паленка. Ладно, сейчас не до этого. Дробь ковырять — это реально очень больно будет, так что лучше обеспечить себе анестезию. Тем более никакой наркоты у нас для этого нет. Остается только бухло.
Сорвав пластиковую накладку на бутылке, я сделал несколько больших глотков, поморщился. Пить такой вискарь вот так вот — пошло, но мне сейчас не до культурного распития.
— Держи, — протянул я бутылку девушке.
Она взяла и тоже присосалась. Потом закашляла — то ли слишком крепкий напиток для нее оказался, то ли не в то горло пошло.
— Да не пить, — сказал я. — Это чтобы руки протереть.
— Это чтобы руки не дрожали, — ответила она, прошла мимо меня и уселась на кровать, слева. Потянула руку, похоже, хотела нащупать дробь под кожей, но тут же отдернула. Боялась сделать больно.
Я снова наклонился, взял со стола нож, разложил и щедро облил его виски. Хоть какой-то антисептик. А потом протянул ей, я рядом поставил пустую пивную банку, которая осталась со вчера.
— Давай, — сказал я. — Пальцами нащупываешь шарик, режешь, вытаскиваешь его и кидаешь в банку. Только лишнего не кромсай.
— Может, все-таки Яну позовем? — спросила она. — Она все-так физкультурница, что-то да знает.
— Нет, — жестко ответил я. Мне не хотелось говорить, что ей я доверяю больше всех. Тем более, от боли я, скорее всего, вырублюсь. — Дай бутылку.
Она снова передала ее мне, и я сделал еще несколько глотков. А потом закрыл пробку, отложил ее на стол.
— Ну, делай, — сказал я, выдохнув. Алкоголь уже ударил в голову, и боль действительно притупилась.
Лика взяла нож, но не спешила начинать. Сидела рядом, крутила его в пальцах, будто пытаясь собраться с духом. Я молчал. Торопить её смысла не было. Уже не горело — в прямом и переносном смысле.
Я ощущал тепло её тела, лёгкое движение воздуха, когда она выдыхала. Ладони у неё наверняка были влажными от страха. Но я заметил, что руки не трясутся. Относительно спокойна. Может быть, алкоголь помог.
— Всё нормально, — сказал я. — Просто делай.
Она кивнула. Положила одну ладонь мне на бок, пальцами осторожно нащупывая под кожей дробины.
— Чувствуешь? — спросил я.
— Да, — ответила она сдавленным голосом. — Они прямо под кожей, неглубоко.
Я не смотрел на неё. Просто ждал.
Она наконец приступила. Я отвернулся, уставился в стену, чтобы не мешать ей. Нам всем сложнее делать работу, когда кто-то смотрит, наверное это еще со школы идет, с контрольных. Почувствовал, как её пальцы стали чуть сильнее давить на кожу. Потом холод металла. Резкий укол.
Больно. Будто в бок загнали кусок раскалённой проволоки и провернули. Я выдохнул, стиснув зубы.
— Не дёргайся, — сказала Лика. Резко, решительно.
Я усмехнулся. Выдавив одну из дробин, она опустила ее в банку, куда та и упала со звоном.
— Работаешь уверенно. В прошлой жизни что, хирурга в семье не было?
Она промолчала, хотя эта дурацкая шутка и не требовала ответа. Её пальцы чуть сильнее сжали кожу около следующей ранки. Еще один разрез. Я почувствовал, как она вцепилась в одну из дробин, потянула.
Еще один маленький шарик дроби с щелчком упал в пустую пивную банку.
— Две уже, — тихо сказала она.
Я выдохнул, а она снова наклонилась, прижалась ближе. Я чувствовал её дыхание на коже. Это было… странное ощущение.
Снова холодок лезвия. Ещё один укол. И снова вспышка боли. Но я молчал, терпел, даже зубы не сжимал. Да и не так уже и чувствуется, вся левая сторона онемела.
— Блин… — пробормотала Лика. — Она зацепилась за что-то.
Она сдвинулась ближе, пальцы чуть грубее сжали кожу. Я повернулся и теперь невольно смотрел на неё. На её лицо, сосредоточенное, почти злое.
— Ты бы медсестрой была неплохой, — сказал я, улыбнувшись.
— Ага, конечно, — отозвалась она. — Я людей резать не люблю.
— Я тоже, — выдохнул я. — Но иногда приходится. Рано или поздно всем приходится.
Она не сразу ответила. Только вытянула третью дробину и отбросила её в банку.
— У тебя было такое, что ты убивал кого-то ножом? Не застрелил, а именно зарезал?
— Было, — кивнул я. — Совсем недавно. Но ты не убиваешь сейчас, ты лечишь. Знаешь, это больно, но иногда мучить человека можно. Например, для того, чтобы ему жизнь спасти. Когда тащишь кого-то с поля боя с раздробленными ногами, ему тоже больно.
— А иногда нужно мучить, чтобы узнать правду, — сказала она.
— Ну да, без этого никуда, — я невольно кивнул. — Но тут главное — удовольствие не получать.
— Я сейчас удовольствия не получаю. Знаешь, просто делаю это, и мне не так уж страшно.
— Только не говори, что тебе это нравится, — сказал я, усмехнувшись.
Лика посмотрела на меня, покачала головой. Она вытащила еще одну дробину и опустила ее в банку. Ее руки все были в крови. В моей крови.
— Нет, — сказала она. — Но я думала, что будет хуже. Что у меня руки будут дрожать, что я испорчу всё.
Она замолчала, снова нащупывая под кожей очередной свинцовый шарик.
— А у меня не дрожат руки, — продолжила она спустя полминуты. — И даже плохо не стало.
Я внимательно посмотрел на неё.
— Это нормально, — сказал я. — Нормально. Продолжай, у тебя хорошо получается.
И так продолжилось. Она рассказывала что-то о прошлом, выковыривая дробину за дробиной. Я боли уже не чувствовал, привык. К ней всегда привыкаешь.
Наконец, она закончила с последней дробиной. Откинулась назад, потянулась за виски, но не стала пить — просто закрыла бутылку, поставила на пол.
— Прощупай хорошенько, — сказал я. — Есть еще? Лучше сразу все вытащить, потому что если потом загноится, то будет совсем пиздец.
Она, недолго думая, оторвала кусок наволочки и облила его виски. И стала стирать кровь с моего бока. Спирт защипал раны, я сжал зубы. Нет, все равно чувствуется, сука, тем более, что там теперь все разворочено. Вместо аккуратных дырочек, хоть и небольшие, но все же разрезы. Ну и правильно, обработать надо, хоть бы и промокнуть.
