Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

В раздумьях я прошел в мастерскую. Сев за стол, я еще раз проверил расчеты. Линии, цифры, рунические формулы. Все было точно. За этими схемами как будто вставало будущее: заводы Вяземского, отливающие медные балки; десятки мастеровых, сбивающих каркасы; и четыре гигантских шпиля, вонзающихся в небо над проклятым лесом, укрощающих хаос и превращающих смертельную угрозу в неиссякаемый источник энергии.

Аккуратно свернув чертежи в тугой свиток, я перевязал его бечевкой и запечатал воском, приложив вместо печати свой палец.

— Семён! — крикнул я. — Сбегай за Игнатом. Пусть немедленно готовит телегу. Поедет в Кунгур.

Пока Семён бегал, я подготовил короткое, деловое сопроводительное письмо для Вяземского. Когда Игнат явился во двор, я протянул ему свиток, несколько ассигнаций и строгим тоном произнес:

— Слушай внимательно. Это — важнее твоей жизни. Отвезешь в Кунгур, в дом господина Вяземского. Отдашь лично ему в руки. Скажешь, что это срочно и касается «медного дела». И будешь ждать ответа, даже если ждать придется до второго пришествия. Не медли ни секунды. Понял?

— Понял, Михаил Иванович, — серьезно кивнул он, пряча свиток за пазуху. Буквально через четверть часа я увидел, как он выехал в Кунгур.

Когда топот копыт затих вдали, я почувствовал облегчение. Башни — стратегическая задача — запущены в работу. Теперь можно было со спокойной душой заняться забором.

Семёна я отправил в лес за травами, а Ульяна получила выходной — я отправил ее домой, чтобы не путалась под ногами и не задавала лишних вопросов. Сегодня мастерская принадлежала только мне.

Перво-наперво я накидал примерную схему. «Пугачи» были хороши для острастки, но мне нужна была система активной, жесткой нейтрализации. Что-то, что не убивает, но гарантированно выводит из строя любого, кто перелезет через забор со злым умыслом. Идея была изящной в своей простоте. Я решил создать то, что в моем мире назвали бы нелетальным электрошоковым периметром. Мысленно я тут же окрестил его «Жало».

Материалы, к счастью, были под рукой — не зря я то и дело гонял Семена в лес! Сперва я подготовил «боеприпасы». Взяв несколько плоских деревянных плашек, я два часа вырезал на них рунические «матрицы». Каждая такая матрица была способна в момент активации мгновенно сформировать из окружающей энергии плотный, острый сгусток в виде иглы.

Затем — «система доставки». Эти матрицы я аккуратно встроил в нескольких ключевых точках частокола — у ворот, по углам, в самых темных и уязвимых местах. После этого я, как паук, сплел новую сеть. Тонкая медная проволока соединила все матрицы в единую цепь, связав их не только между собой, но и с артефактами-«стражами». Теперь «пугачи» были не просто сигнализацией, но и системой наведения.

Штука эта была одноразовой — после срабатывания руны на матрицах выгорали. Но эффект должен был быть ошеломительным.

К вечеру, когда солнце уже окрасило небо в багровые тона, работа была закончена. Оставался последний, самый важный этап — тестирование.

Я встал посреди двора, закрыл глаза и сосредоточился. Собрав свободную энергию, я создал перед собой призрачный, едва видимый фантом, сгусток, которому я придал ауру человека, полного злобы и воровских намерений. Мысленным приказом я направил его к воротам.

В тот самый миг, когда фантом пересек невидимую границу, двор ожил.

«Каспер», мой привратный страж, бесшумно вытек из досок забора, превращаясь в клубящийся сгусток тьмы. Но он не успел даже издать свой беззвучный ментальный вопль. Его появление стало триггером.

С сухим, резким треском, похожим на щелчок пастушьего кнута, сработала система «Жало». Из скрытого в заборе гнезда вырвался не один, а целый рой светящихся, пронзительно-синих игл из чистой энергии. Они прошили воздух и, как осы, вонзились в фантом, поразив тот током.Призрачная фигура дернулась в беззвучной, уродливой конвульсии, замерцала, как догорающая свеча, и рассыпалась мириадами гаснущих искр. Если бы вместо фантома был человек, то прошивший его разряд парализовал бы противника, пригвоздив того к месту. Ни напасть, ни сбежать уже не получится.

Тишина.

Я стоял посреди двора, тяжело дыша. На губах играла мрачная, удовлетворенная усмешка.

Тест прошел успешно. Теперь мой дом был не просто под охраной. Теперь он был защищен. Пусть лезут. Их ждет очень неприятный сюрприз.

Когда князь ворвался в кабинет, Ерофеев невольно вскочил, опрокинув счеты. От визита Голицына он не ждал ничего хорошего. Кондрат Данилыч испуганно переводил взгляд с хозяина на князя.

— Вон, — бросил Голицын, даже не удостоив того взглядом.

Приказчик в ужасе уставился на купца, будто вопрошая взглядом: «Что делать то мне, Захарыч?»

— Я сказал, вон, — повторил князь, и в его голосе прозвучал такой пронзительный холод, что Кондрат Данилыч, мелко перекрестившись, пулей вылетел из кабинета, плотно притворив за собой дверь.

Голицын медленно, с грацией хищника, прошелся по кабинету. Осмотрел полки с гроссбухами, провел пальцем в белой перчатке по резной спинке кресла. Ерофеев следил за ним, и его только что обретенная надежда усыхала, как лужа на солнцепеке.

Наконец, князь остановился перед столом.

— Чем могу служить вашему сиятельству? — выдавил из себя Ерофеев, пытаясь, чтобы голос его звучал ровно.

Голицын усмехнулся.

— «Служить»? Какое прекрасное, какое… холопское слово, Василий Захарович. Мне нравится. Но вы, кажется, немного перепутали последовательность. Сначала вы мне изрядно нагадили, а теперь спрашиваете, чем служить.

Он оперся кончиками пальцев о стол и подался вперед.

— Или ты, душа моя, не догадываешься, о чем речь? Позволь, я освежу твою короткую купеческую память. Ты, рыдая и стеная, пожаловался мне на некоего колдуна. Я, проникшись сочувствием к бедам российского купечества, оказал тебе высочайшее покровительство. Впрягся за тебя, холуя. Поставил на кон свое имя. А что же ты, мерзавец, сделал?

Он выпрямился, и его голос из глумливого вдруг стал ледяным.

— Ты отозвал свою жалобу, выставив меня, князя Голицына, перед всей губернской администрацией, перед адъютантом самого губернатора, полным, законченным идиотом. Клоуном, который впрягся за трусливого лавочника, поджавшего хвост. А я, Василий Захарович, очень, очень не люблю выглядеть на эдакий манер перед уважаемыми людьми!

Ерофеев похолодел. Почему-то он понял, что в этот раз он легко не отделается.

— Ваше сиятельство… я… я испугался! Он же… он же нечисть! Он меня бы со свету сжил!

— О, не сомневайся, — прошипел Голицын. — Со свету тебя теперь сживут в любом случае. Вопрос лишь в том, кто именно, и насколько мучительно это будет. Видишь ли, за такие вещи принято платить. За оскорбление чести. Знаешь что такое честь? Нет? Так вот, если б она у тебя была, лежал бы ты уже в могиле. Но, поскольку ты, к твоему счастью, не дворянин и вызвать тебя к барьеру я не могу, придется заплатить иначе. По-вашему. По-купечески.

Он обошел стол и встал за спиной Ерофеева, положив руки в перчатках ему на плечи. Купец почувствовал, как его прошиб холодный пот.

— Вы ведь деловой человек, Василий Захарович. Вы понимаете, что такое «откупные». Так вот. Считайте, что вы откупаетесь. От огласки. От позора. И, возможно, даже от случайного падения с лестницы.

Голицын вернулся к столу, взял чистый лист бумаги и положил перед купцом.

— Я думаю, все ваше имущество — заводы, мастерские, этот славный дом — будет вполне справедливой ценой за восстановление моего душевного равновесия. Пишите. Я продиктую.

— Нет! — вырвалось у купца. — Нет, никогда! Деды, прадеды наживали! Да нешто я…

Пока он говорил, его руки сами подняли чернильницу в попытке опрокинуть ее, не дать этому чудовищу повторить тот позор и страх, что в прошлый раз.

— А ну-ка стой! — спохватился Голицын, и рука Василия Захаровича сама, будто чужая, поставила чернильницу на место. Купец второй гильдии и еще вчера — гроза Кунгурского уезда, сидел за своим столом, и с его седеющей бороды на персидский ковер мерно капал пот, а с недавно чистого сюртука — капли чернил, часть которых все же успела выплеснуться из емкости.