Страж Ордена 2 (СИ) - Семин Никита

Дом обживался. На окнах появились простые занавески. Семён, в свободное время, сколотил из оставшихся досок грубый, но прочный стол и пару лавок себе в комнату, да во дворе посидеть. Ульяна где-то раздобыла глиняных горшков, и теперь в них росла какая-то зелень. Это переставало быть просто крепостью. Это становилось домом.

На исходе третьего дня, глядя на эту мирную, почти идиллическую картину — Ульяна штопает рубаху, Семён чистит оружие, а в углу мерно гудит главный аккумулятор, я позволил себе на мгновение расслабиться. Тишина. Покой. Никто не лезет через забор, никто не пытается поджечь или нашпиговать стрелами. Почти… нормальная жизнь.

«Странно. Слишком тихо, — подумал я, и по спине вдруг пробежал холодок. — Слишком спокойно. Голицын — не тот человек, который прощает унижение. Ерофеев — не тот, кто забывает убытки. Эта тишина… она неестественна. Как в лесу, перед появлением хищника».

Я поднялся и подошел к окну, глядя на темную, молчаливую стену леса. Затишье кончалось. Я чувствовал это нутром. Что-то должно случиться…

Князь Голицын сидел в полумраке своего кабинета, вертя в пальцах бокал с темно-рубиновым вином. Он слушал. На ковре перед ним, съежившись, стоял один из наемников — тот самый, которого он посылал недавно на вылазку. Звали его Мартын Рафаилович Скобленщиков, бывший унтер-офицер, спасенный князем из скверной истории с казенными деньгами. Второй ждал снаружи — нервы его сдали окончательно.

— … и вот, как только я занес ногу над забором, ваше сиятельство… оно и появилось, — бормотал наемник. Голос его дрожал. — Не зверь, не человек… Тень! Черная, безглазая, будто из самого ночного ужаса соткана! Как подлетела она, значит, ко мне, да как глянет пустыми глазищами… клянусь вам, кровь в жилах стынет! Я… я бежал, не помня себя.

Голицын сделал глоток. Его лицо было непроницаемо, хоть внутри полыхала натуральная огненная буря.

— Ты трус, — наконец, спокойно сказал он.

— Да какое там, ваше сиятельство! — взмолился бывший унтер. — Я на Кавказе под пулями ходил, горцев резал — и то так страшно не было! Против ножа — нож, против пули — пуля. А против этого — что⁈ С голыми руками не пойдешь!

Он замолчал, а затем, набравшись отчаянной смелости, протянул вперед руку.

— И вот еще… оно, видать, прокляло меня. Вот, извольте видеть!

Мартын Рафаилович протянул руку. На тыльной стороне его ладони, там, где кожа была грубой и обветренной, алело уродливое красное пятно. Оно было небольшим, но выглядело воспаленным и нездоровым.

Голицын поставил бокал и подошел ближе. Он наклонился, рассматривая пятно с холодным, отстраненным любопытством ученого, изучающего странный грибок. Будучи магом, пусть и неопытным, он почувствовал это — слабое, почти неощутимое, но чужеродное энергетическое «копошение» под кожей наемника. Дурная кровь? Зараза?

— С тех пор появилась эта штука, и начал я, ваше сиятельство, сильно слабеть! — печально произнес Мартын Рафаилович,

— Глупости, — с брезгливой усмешкой произнес князь. — В лесу веткой оцарапался, вот и раздражение. Вытри сопли!

Он отошел к столу, давая понять, что инцидент исчерпан. Нда… Однако, этот Молниев — та еще каналья! Устроил себе охрану из каких-то духов, ни церкви не боится, ни светской власти! Да, лобовая атака на логово колдуна — дело гиблое. Нужна другая тактика. Тактика шакала, а не льва.

— Выше нос, Мартын! Раз уж ты боишься его призраков, — сказал князь, и голос его стал вкрадчивым, — я тебе, так и быть, дам добрую защиту. Сильнейший амулет, заговоренный столичными мастерами. Он сделает тебя невидимым для любой нечисти.

Наемник с надеждой поднял голову. Голицын мысленно усмехнулся. Никакого амулета у него, конечно же, не было — он даже не знал, от чего нужен амулет! Но какое это имеет значение? «Пусть верит, дурак. Страх — плохой советчик, а ложная храбрость заставит его лезть в самое пекло. А если сдохнет — невелика потеря. Найду другого. Таких, как этот унтер, в базарный день пучок за пятачок дают».

— Но задача твоя будет иной, — продолжил князь. — Вы больше не полезете через забор. Вы подойдете под покровом ночи и забросаете его дом вот этим.

Он кивнул на несколько пузатых бутылей с горючей смесью, уже заготовленных управляющим.

— Мне не нужен его труп. Мне нужен он сам — живой, обожженный, выскочивший из огня в чем мать родила. Когда он появится в дверях, твоя задача — всадить ему в ногу арбалетный болт. Не вздумай убивать его насмерть! Надо просто свалить его с ног. А дальше — моя работа.

Он посмотрел на наемника, и в его глазах блеснул холодный огонь.

— Я решил, что подчинять его сразу — слишком просто. Скучно! Этакий занятный субъект заслуживает особого отношения! Сперва я немного поиграю: сожгу его дом, запугаю его слуг так, что они разбегутся, визжа от ужаса. Я превращу его жизнь в ад, уничтожу все, что он построил. А вот когда он будет сломлен, когда он будет готов ползти на коленях и целовать мои сапоги, вот тогда я и предложу ему свой ультиматум. Или он становится моей ручной собачкой, или сгорает дотла вместе со своим проклятым лесом.

Он улыбнулся. Ему нравился этот план. Расправа над непокорным купцом, который, как ему доложили, «пропал без вести» по дороге из города, пришлась ему по вкусу. Теперь очередь была за колдуном.

Верхотуров влетел в Пермь, как вихрь. Оставив загнанного коня на постоялом дворе, он, даже не заехав в свою городскую квартиру, чтобы сменить мундир, отправился прямиком в дом губернатора.

Генерал-губернатор Волков принял его немедленно. Отчет адъютанта он слушал, откинувшись в кресле и сложив руки на груди. Рассказ об увиденном в лесу, о «рации», о странном поведении церковной комиссии — все это губернатор молча принимал к сведению, и лишь очень наблюдательный, хорошо знающий губернатора человек мог бы заметить, сколь сильно заинтересовал его рассказ адъютанта.

— Итак, — подытожил он, когда Верхотуров закончил, — мы имеем дело не с простым «колдуном», морочащим головы крестьянам, а с изобретателем и даже, можно сказать, визионером! Этот человек нашел ключ к новой, невиданной силе и пытается превратить ее в особого рода искусство. Это открывает воистину безграничные возможности. Чертовски интересно, но и чертовски опасно.

Он поднялся и прошелся по кабинету.

— Ваша просьба, Илья Васильевич, обоснована. Действуйте. Возвращайтесь в Кунгур. Наблюдайте за этим… проектом по строительству башен. Ваша задача — быть моими глазами и ушами. И обеспечить этому Михаилу всю необходимую поддержку. Но, — он поднял палец, — помните. Я вам разрешил «исследовать», а не устраивать в уезде революцию. Держите все под контролем. И обо всем докладывайте мне!

Верхотуров, довольный, уже собирался откланяться, получив на руки все необходимые бумаги и полномочия. Он почти вышел за дверь, когда его догнал голос секретаря:

— Ваше сиятельство, господин адъютант! Задержитесь на минуту!

В приемной его ждал человек, которого он меньше всего ожидал здесь увидеть. Секретарь пермского Владыки, сухой, как щепка, монах с лицом, на котором застыло выражение вечной скорби.

— Его сиятельство, — вкрадчиво начал монах, обращаясь к Верхотурову. — Владыка, будучи премного обеспокоен известиями из Кунгурского уезда и неоднозначным донесением отца Исидора, счел необходимым усилить духовное наблюдение за столь… необычными работами.

Верхотуров напрягся. Он почувствовал, куда ветер дует.

— Владыка просил, чтобы отец Иннокентий, — монах кивнул на стоявшего рядом с ним молчаливого, плотного священника средних лет, — сопровождал вас в вашей миссии. Для духовного окормления и наблюдения за строгим соблюдением святых канонов.

Отец Иннокентий коротко поклонился. У него было простое, мужицкое лицо, но глаза… Глаза были умными, цепкими и абсолютно непроницаемыми. Это был не служака-Исидор и не сомневающийся Серафим. Это был профессионал. Церковный следователь.